Как известно, в годы гражданской войны Сибирь являлась одним из районов России, в котором вооруженное сопротивление коммунистическому режиму приняло особенно широкие масштабы, носило упорный и продолжительный характер. Однако вопрос о вооруженных восстаниях в Сибири в начале 1920-х гг. против так называемой "диктатуры пролетариата" нельзя отнести к числу хорошо изученных. Причины такого состояния отечественной историографии вопроса коренятся не только в стремлении коммунистических властей замалчивать подобного рода факты и придавать им одностороннюю интерпретацию, но и в обстоятельствах объективного характера - состоянии источников. Как правило, сохранившаяся о мятежах информация исключительно скудна и отрывочна. К тому же, она рассредоточена по различным архивохранилищам: государственным и ведомственным, центральным и местным. Исключением из этого правила можно считать корпус источников, сохранившихся в фонде Канского уездного революционного комитета (ф.р-1779) Государственного архива Красноярского края, Он содержит ключевую информацию о трагических событиях, происшедших осенью 1920 года на юге Канского уезда, апогеем которых стал Голопуповский мятеж. Опираясь главным образом на материалы этого фонда, дополненные источниками из других архивов и периодической печати того времени, попытаемся восстановить картину тех событий.
Партийно-советское руководство Канского уезда, сформированное вначале 1920 года из бывших руководителей Тасеевского (Северо-Канского) партизанского фронта, изначально рассматривало южную часть уезда как ненадежную и потенциально опасную в политическом отношении. Основанием для таких предположений являлось не только недавнее прошлое, когда в ряде южных волостей Канского уезда были созданы добровольческие дружины самоохраны, считавшиеся опорой белогвардейских властей, но и текущие события. Дело в том, что призывы коммунистической пропаганды о поддержке советской власти созданием комячеек и ячеек сочувствующих РКП(б), сельскохозяйственных коммун и артелей, выполнением продразверстки и добровольным вступлением в ряды Красной Армии не находили на юге уезда такого оперативного и широкого отклика, как на севере. Напротив, с конца весны 1920 года от местных сторонников советской власти в уездный центр стало поступать тревожная информация о том, что горно-таежные волости, расположенные в южной части уезда, являются прибежищем контрреволюционеров.
Ответ со стороны уездных и губернских властей на призывы о помощи последовал незамедлительно, а предпринятые ими меры, были беспрецедентными по своему характеру и масштабам. 25 июня 1920 года Агинская, Александровская, Ибейская, Перовская, Рыбинская и Шелоховская волости были объявлены на осадном положении. В тот же день из Канска и 17 августа из Красноярска в южные и юго-западные волости Канского уезда было направленно четыре вооруженных штыков, свыше 100 сабель и почти два десятка пулеметов. Отряды, каждый из которых находился в боевой командировке свыше месяца, осуществили "чистку" территории от бывших колчаковцев, провели среди населения политико-разъяснительную работу, собрали информацию о настроении населения. Главный вывод, к которому пришло руководство последней экспедиции по итогам проделанного, звучал вполне обнадеживающе: "оснований предполагать мятеж нет".
Однако действительность очень скоро опрокинула этот оптимистический прогноз. Уже в начале октября 1920 года в Агинской волости появился конный отряд мятежников примерно в 100 человек, а также мелкие группы повстанцев в Александровской, Амонашенской, Ирбейской и Тальской волостях. В сохранившихся следственных документах и коммунистической печати утверждается, что их основной контингент составляли бывшие колчаковские офицеры, дружинники Агинского, Коростелево, Перовского и Рыбинского, скрывавшиеся от преследования органов ВЧК, и дезертиры Красной Армии, а их предводителями назывались офицеры С.Атавин и Сбироевский.
Для ликвидации повстанцев с 9 по 18 октября 1920 года от Восточо-Сибирского сектора войск внутренней службы (ВНУС), войск обороны железных дорог 5-ой армии и Канского уездного военкомата в южную часть были высланы пять отрядов, насчитывавших около 300 штыков и сабель при нескольких пулеметах. Приказом Канского уездного военкома от 17 октября 1920 года командование этими отрядами, а также находившимися в указанных волостях продотрядами, милицией и сотрудниками военкоматов было возложено на заведующего бюро Канского райпродкома В.Ф.Емельяшина, получившего права начальника гарнизона южной части Канского уезда. Емельяшину была поставлена задача вытеснить противника на правый берег реки Кана и, окружив его там, ликвидировать.
Однако разведывательные поиски красных отрядов не давали желаемых результатов. До конца октября им не только не удавалось вступить в боевое соприкосновение с противником, но и даже обнаружить его, тогда как мятежники действовали довольно дерзко и успешно. Например, 29 октября они совершили нападение на волостное село Агинское и около суток держали в осаде церковь, в которой укрылись коммунисты, советские служащие и милиционеры волостного центра. На следующий день в соседней деревне Нагорная повстанцы пленили 20 красноармейцев ВНУС, имевших на своем вооружении пулемет с несколькими ящиками патронов. Четверо внусовцев были мятежниками расстреляны, а остальные согласились вступить в повстанческий отряд. По данным агентурной разведки красных, в конце октября 1920 года повстанцы Агинской волости разделились на две группы, намереваясь основными силами численностью в 120 конных двинуться в северо-восточном направлении, на Усть-Анжу и Тальское, а примерно 50 человек отправились в северо-западном направлении в район Унерское-Рыбинское. Чтобы не допустить прорыва мятежников в северо-западном направлении, где не было советских войск, руководство Канского уездного военкомата привлекло к операции дополнительные силы: эскадрон дислоцировавшегося в Троицко-Заозерном запасного кавалерийского полка и 100 штыков находившегося в Канске 372-го батальона ВНУС, к которым присоединилось несколько десятков бывших красных партизан. 3-4 октября они заняли Рыбинское, Ирбей, Нагорное и Агинское, тогда как основные силы Емельяшина сосредоточились на правом берегу Кана, в селе Тальском. Тем самым мятежники, как полагал Емельяшин, были окружены в районе деревень Ульяново-Гладково, где он и намеревался дать повстанцам бой.
В действительности, 4 ноября 1920 года нескольким десяткам хорошо вооруженных мятежников удалось вырваться из кольца через переселенческий участок Тугач Тальской волости.
Обнаружившая это разведка Емельяшина не смогла, однако, установить направление дальнейшего движения повстанцев. К тому же, повстанческий отряд пошел не на юг, в тайгу, как предполагало советское командование, а вниз по Кану, на север, в сторону уездного центра. При прохождении через села и деревни мятежники вели агитацию за советскую власть без коммунистов, за отмену продразверстки и разрешение свободной торговли, производили набор добровольцев в свои ряды. Уже в селе Коростелево Ирбейской волости численность повстанцев достигла 200 человек.
Вечером 7 ноября 1920 года повстанцы заняли самую крупную деревню Амонашенской волости - Голопуповку, насчитывавшую около 300 дворов. Здесь при активном содействии местного сельсовета численность отряда была более чем удвоена, а сама Голопуповка превращена в опорную базу мятежников. Возглавляли мятежников Атавин, занявший должность начальника отряда, Зеленцов, ставший комендантом, и Исаев, исполнявший обязанности секретаря.
Из Голопуповки отряды повстанцев стали делать вылазки на север, северо-запад и запад, угрожая занятием Тарая, Амонаша, Преображенки, Ракитовки, Усть-Каначульской и Усть-Ярульской. Вечером 9 ноября они захватили волостное село Больше-Уринское, а на следующий день - деревню Мало-Уринскую, которые находились соответственно всего в 25 и 18 верстах к юго-западу от Канска. Во время нападения на указанные деревни они арестовали около полутора десятков местных коммунистов и советских работников, двоих из которых расстреляли. Никакого насилия над остальным населением не производилось.
Успехи, достигнутые мятежниками в районе Голопуповки, партийно-советское руководство Канского уезда объясняло исключительно происками контрреволюции: широкой антикоммунистической агитацией, активным участием в событиях местного кулачества и применением со стороны командования повстанцев мер принуждения по отношению к крестьянству.
Думается, однако, что эта версия нуждается в серьезной корректировке. Во-первых, никакая антикоммунистическая агитация не могла сравниться по своим масштабам и эффективности с коммунистической, поставленной на государственную основу. Во-вторых, весьма сомнительно, чтобы в переселенческой деревне, называвшейся Голопуповкой, имелось число кулаков, равное количеству голопуповских жителей, добровольно вступивших в ряды повстанцев. В-третьих, никакой принудительной мобилизации из-за отсутствия соответствующего аппарата повстанцы не производили. В противном случае, численность их рядов должна была бы вырасти в несколько раз.
На самом деле, главной причиной поддержки мятежников со стороны значительной части населения Агинской, Амонашенской, Больше-Уринской, Ирбейской и Усть-Ярульской волостей нужно считать его недовольство политикой коммунистического режима, прежде всего продразверсткой и военными мобилизациями. Напомню, что в продовольственную кампанию 1920-1921 гг. на Амонашенскую, Больше-Уринскую, Ирбейскую и Усть-Ярульскую волости была наложена самая большая в Канском уезде и по сути непосильная разверстка хлебофуража (соответственно 235, 260, 225 и 199 тыс. пудов). В то же время дознание, произведенное в Голопуповке по свежим следам военным следователем В.М.Маркелычевым, позволило установить, что наиболее активное участие в мятеже приняли уклонившиеся от мобилизации в Красную Армию унтер-офицеры и призывники молодых годов, не являвшиеся эксплуататорскими элементами.
Захват мятежниками Больше-Уринского и Мало-Уринского населенных пунктов, поступившие сведения о взятии ими сел Амонаш и Бражное (последнее находилось всего в 18 верстах к югу от Канска), а также поползшие по Канску слухи о подготовке переворота в самом городе вызвали в партийно-советском руководстве уезда большую тревогу. Оно срочно приняло ряд дополнительных чрезвычайных мер. С 10 ноября 1920 года командование всеми вооруженными силами Канского гарнизона взял на себя командир 35-й стрелковой бригады войск обороны железных дорог 5-й армии П.И.Смоленский. В соответствии с его приказами из Канска в направлении на Амонаш и Больше-Уринское была немедленно выслана конная разведка, и поставлены заставы. В самом Канске и его военном городке было введено патрулирование, и установлена охрана, выполнение которых было возложено на караульный батальон, 5-й запасной стрелковый полк, милицию и мобилизованных коммунистов города. Постановлением Канского уездного комитета РКП(б) от 10 ноября 1920 года была объявлена мобилизация 200 бывших партизан из комячеек северной части уезда. Все волисполкомы южной части уезда получили приказ Смоленского приступить к регистрации местного населения, покинувшего населенные пункты после 1 ноября. В связи с возникшей для Канска угрозой, Емельяшину было предписано энергично двинуть свои отряды на север, следуя по пятам мятежников. Получив эту информацию из Канска, Емельяшин отдал приказ о мобилизации всех бывших партизан, советских служащих и коммунистов Агинской, Рыбинской и Унерской волостей.
11 ноября 1920 года усиленный эскадрон красных выступил из Канска на Мало-Уринскую. Повстанцы, не приняв боя, покинули Мало-Уринскую и через Больше-Уринскую, не задерживаясь в последней, отошли на Голопуповку. Следующие два дня советское командование использовало для дальнейшего наращивания и перегруппировки своих сил. В районе ст.Бошняково - Мало-Уринская - Больше-Уринская была создана северная группа советских войск численностью в 317 штыков, 70 конных и 6 пулеметов, а также образован резерв, насчитывавший 295 штыков, 1 пулемет и 4 орудия. Находившаяся в Тарае 1-я саперная рота была усилена взводом пехоты при одном пулемете, в село Амонаш был выслан эскадрон, в деревню Рахмановку - кавалерийский взвод, в Бражное - отряд в 90 штыков.
Все подчиненные Емельяшину отряды, пополненные мобилизованными в южных волостях коммунистами, советскими работниками и бывшими партизанами, были сведены в южную группу советских войск. На 12 ноября её численность составила 600 штыков, 111 сабель и 5 пулеметов. Двигаясь на север, части южной группы заняли расположенные по левому берегу Кана населенные пункты Ирбей, Коростелево, Хомутово, а также находившиеся на западе от Кана села Рыбинское, Усть-Ярульское, Усть-Каначульское и Ключи (Ключевское), установили связь с советскими отрядами, расположенными в Амонаше и Тарае. Можно утверждать, что в ночь на 14 ноября, когда из села Рыбинского в Ключи прибыл отряд красной кавалерии под командой Г.Шаклейна, кольцо вокруг повстанцев сомкнулось.
По разведывательным данным красных, численность окруженных в районе Голопуповки мятежников составляла 400-450 человек, преимущественно конных. Около трети из них имели на вооружении винтовки, а остальные - охотничьи ружья. Кроме того, в отряде имелось два пулемета и три автоматических ружья, но ощущался недостаток патронов. В военном отношении все это время повстанцы вели себя пассивно. Посредством письменных воззваний они пытались убедить в правоте собственного дела, предлагали красноармейцам вступить в переговоры для прекращения вооруженной борьбы. По поручению повстанцев член Голопуповского сельсовета Л.Псядло даже выезжал на встречу с Емельяшиным в качестве парламентёра. Лишь 14 ноября около 16 часов они предприняли единственную попытку прорвать кольцо окружения. Примерно 150 мятежников, судя по всему составлявших первоначальное ядро повстанцев, повели наступление на Ключи, уже занятые к тому времени отрядом Шаклейна. Бой продолжался около двух часов. Потеряв 10 убитыми, одного пленным и несколько человек ранеными, повстанцы отступили к селу Усть-Каначульское (потери красных составили 2 убитых и 3 раненых).
Красные не замедлили развить свой успех. В 18 часов южная группа Емельяшина, усиленная к тому времени из северной группы ротой 137-го батальона ВНУС, кавалерийским отрядом И.З.Нижегородова и взводом горной артиллерии, после артиллерийского обстрела Голопуповки атаковала находившихся там повстанцев. В принципе плохо вооруженные мятежники, к тому же не имевшие запаса патронов, были обречены. Но они сопротивлялись около двух часов, потеряв за время боя только 70 человек убитыми, тогда как потери красных составили всего 3 человека ранеными. В качестве трофеев красным достались пулемет Кольта, 70 винтовок и ружей, 3 шашки и 4 гранаты. Кроме того, они освободили 12 советских служащих, ранее арестованных повстанцами.
Однако примерно сотне конных повстанцев удалось прорваться из Голопуповки и уйти в южном направлении. Через населенные пункты Хомутово, Коростелево, Полетаево, Верх-Истокино, Усть-Анжу и Оклир они двинулись в верховья Кана. Для их преследования было выделено несколько отрядов красных. 19-20 ноября в районе Журавлевского хутора кавалеристы Нижегородова настигли остатки повстанческого отряда и окончательно рассеяли их.
Тем временем в Голопуповке и окрестных селах органы советской власти и красное командование произвели аресты участников восстания и подозревавшихся в содействии мятежникам. Только в Голопуповке к утру 16 ноября оказались арестованными 170 человек. Но их виновность требовала доказательств, оперативное получение которых было невозможно из-за недостатка следователей. В этой ситуации нестандартный выход из создавшегося положения нашел военный следователь Маркелычев. Для определения виновности арестованных он решил прибегнуть к помощи тех жителей Голопуповки, которые не были замешаны в мятеже. 16 ноября Маркелычев созвал этих граждан на сельский сход, на котором предложил разделить всех арестованных на три группы: добровольно участвовавших в восстании, насильно мобилизованных и случайно арестованных. Сход назвал 25 человек добровольцами и 6 дезертирами Красной Армии, 40 - мобилизованными и 97 - случайно арестованными. С согласия Емельяшина Маркелычев немедленно освободил всех случайно арестованных; мобилизованные освобождались при наличии пяти поручителей из числа односельчан, незамешенных в восстании; все остальные через несколько дней были отправлены в Канск для судебного разбирательства.
Забегая вперед, отмечу, что в августе 1921 года состоялось судебное заседание Енисейского губернского революционного трибунала. На скамье подсудимых оказались около 100 человек, обвинявшихся в участии в Голопуповском восстании против советской власти. 10 подсудимых, в том числе Зеленцов, были приговорены к высшей мере наказания и вскоре расстреляны.
Репрессии против повстанцев не ограничились только политическими мерами. 15 ноября 1920 года Емельяшин получил указание уездного руководства произвести полную конфискацию имущества у мятежников. Что же касается селений, сочувственно отнесшихся к повстанцам, то по отношению к ним была дана такая директива: при взимании продразверстки выметать все вчистую. Это указание центра было исполнено не только в полном объеме, но и в кратчайший срок. За неделю только из Голопуповки было вывезено 902 куля хлеба.
Как информировал 22 ноября 1920 года Емельяшина руководитель Канского райпродкома Е.К.Рудаков: "Больше в Голопуповке ни черта нет".
События, происходившие в ноябре 1920 года на юге Канского уезда, несмотря на их значимость, почти не нашли отражения в открытой партийно-советской печати того времени и тем самым не стали достоянием общественности. Лишь уездная газета "Красная звезда" в номерах за 11 и 18 ноября и 1 декабря 1920 года откликнулась на мятеж пропагандистскими заметками, выполненными в мажорных тонах. В них утверждалось, что повстанцы являлись белогвардейцами, что крестьяне, несмотря на агитацию повстанцев, "наотрез отказались примкнуть к бандам", что "главным образом нашим комячейкам мы обязаны тем, что вспышки у нас ликвидированы быстро и решительно".
Согласиться с такими трактовками коммунистической печати едва ли можно. Прежде всего потому, что Голопуповский мятеж нельзя квалифицировать как белогвардейский. Участие в нем нескольких бывших колчаковских офицеров не дает для такой оценки достаточно оснований. Главными действующими лицами этого восстания являлось местное крестьянское население. Поэтому голопуповские события правильнее называть вооруженным крестьянским выступлением.
Что же касается отношения к мятежу крестьянских масс, то он действительно не получил широкой поддержки. Однако причины такого поведения местного населения нельзя трактовать как сочувствие последнего к советской власти. На самом деле основная масса населения во время восстания оставалась пассивной, сохраняла нейтралитет. По-человечески, с точки зрения здравого смысла, такая позиция вполне понятна. Объясняется она тем, что недовольство большинства крестьянства советскими порядками не достигло той критической черты, за которой оставался только один вариант поведения - взяться за оружие.
Наконец, не соответствует действительности тезис о решающем значении местных комячеек в разгроме Голопуповского мятежа. В действительности, главную роль в его ликвидации сыграли части Красной Армии. Но искажение в уездной коммунистической печати реального вклада регулярных войск и иррегулярных добровольческих отрядов в разгроме повстанцев было случайным. Таким путем в общественном сознании формировалось представление о наличии в Канском уезде достаточного количества собственных социально-политических сил, способных подавить любую контрреволюцию. Кроме того, похвала в адрес местных комячеек поддерживала их членов морально и стимулировала активность в борьбе с противниками коммунистического режима. Нужно признать, что такая политика дала необходимые результаты: в конце 1920 года по количеству и боеспособности добровольческих милиционных формирований Канский уезд стал образцом для всей Сибири.
Архивный фонд Красноярского края: вопросы научного и практического использования
документов.
Тезисы докладов научно-практической конференции г.Красноярск, 20 октября 1995 г.
Красноярск, 1995 г