«Высшей» социально-экономической целью, провозглашенной сталинским руководством при переходе к сплошной коллективизации и «раскулачиванию» была ликвидация мелкотоварного крестьянского хозяйства и создание обобществленного сельскохозяйственного производства. Исходным тезисом этой парадигмы служило представление о том, что к концу 20-х гг. крестьянское хозяйство полностью себя исчерпало и не способно осуществлять не только расширенное, но во многих случаях даже простое воспроизводство. Данный постулат был декларирован Сталиным в декабре 1929 г. на конференции аграрников-марксистов.1 В то же время утверждалось, что колхозы и совхозы, якобы проявляющие «чудеса роста», могли в кратчайший срок не только заменить «кулацкое» производство хлеба, но и обеспечить общий подъем сельскохозяйственного производства на основе модернизации как аграрного, так и индустриального секторов народного хозяйства.
Анализ общей направленности и темпов развития сельского хозяйства в период нэпа, сравнение его показателей за 1925-1928 и 1910-1913 гг., изучение современного опыта нашей страны и мирового опыта показывают полную несостоятельность разделяемого советской историографией сталинского вывода о полном исчерпании возможностей развития мелкотоварного крестьянского хозяйства. Возможности поступательного развития крестьянской экономики на базе нэпа были далеко не исчерпаны, а возникшие негативные тенденции, особенно в 1929 г., были связаны, главным образом, не с социальными факторами, а с политикой все более жесткого ограничения предприимчивости состоятельных крестьян и «фаворитизации» бедноты, с усилением административных начал, всевозможных чрезвычайных мер, переросших в фактическое «раскулачивание» и раскрестьянивание.
Более последовательное проведение политики подъема экономической состоятельности основной массы крестьянства — увеличение кредитов, поставок инвентаря и техники, минеральных удобрений, достижение благоприятного ценового паритета с поставляемой в деревню промышленной продукцией, а также преодоление «кулацкого синдрома» и тенденций инициирования классовой борьбы сделало бы перспективным развитие индивидуальных трудовых крестьянских хозяйств. Экономика страны могла развиваться на многоукладной основе и нэповских рыночных принципах. Продолжение нэпа, его модификация применительно к новым условиям конца 20-х гг. отвечали коренным интересам не только основной массы крестьян, но и рабочих, и государства в целом. Новая экономическая политика, получившая главный импульс с «крестьянского поля», могла развиваться на рыночных основаниях и решать задачи индустриализации только инициируя крестьянское хозяйство, рост его товарности. Для осуществления подобного типа развития требовался глубокий политический пересмотр всей концепции построения социализма. По-видимому, необходимо было правильно оценить, взять на вооружение (а не искоренять насильственным путем) идеи и «планы» выдающихся российских ученых-аграрников — А.В.Чаянова, Н.Д.Кондратьева и др. о возможности эволюционного пути модернизации как зажиточных, так и трудовых семейных крестьянских хозяйств на основе интенсификации, все большего их соединения с мощной структурой кооперативного движения, в комбинации малых, средних и больших форм при максимальном учете их экономической эффективности. К подобной позиции склоняется ряд отечественных и зарубежных исследователей (Ю.Голанд, В.П.Данилов, О.Лацис, М.Левин, Т.Шанин, Э.Мерль и др.).
Заслуживает внимания суждение английского историка Т.Шанина: «Если бы советская экономика развивалась в 30-е годы так, как предлагали лучшие аналитики и плановики (речь идет о А.В.Чаянове, В.Г.Громане и др. — Н.Г.), страна, по моему убеждению, пришла бы к 1940 г. с несколько меньшим количеством фабрик, но они были бы гораздо более эффективными и с более высоким, чем достигнутый, уровнем производства. Сельское хозяйство к 1940 г. было бы продуктивнее не менее чем на треть, самые лучшие командиры остались живы, партийные кадры сохранились в целости, около 5 млн. человек могли бы пополнить ряды армии. Не следует ли признать, что это был бы лучший путь индустриализации (если бы ему последовали, гитлеровские армии были бы остановлены не на окраинах Москвы, но у Смоленска)?».2
Из вышесказанного напрашивается вывод о том, что «слом» нэпа в конце 20-х гг. был волюнтаристским актом сталинского руководства, взявшего курс на сверхиндустриализацию и насильственную коллективизацию, на основе ликвидации крестьянства как класса мелкотоварных производителей.
«Раскулачивание», применение массовых репрессий против крестьянства привело к пагубным социально-экономическим и демографическим последствиям. Произошло резкое падение сельскохозяйственного производства: экономические позиции наиболее предприимчивых, зажиточных крестьян были разрушены, других слоев крестьянства — подорваны, скоропалительно, в большой мере принудительно созданные колхозы (как и совхозы) основной своей массе были слабыми, не способными заменить производство индивидуального хозяйства. Валовой сбор зерна в 1932 г. по сравнению с 1928 г. сократился в Сибири примерно на четверть, поголовье скота было истреблено более чем наполовину (значительная часть крестьян перед угрозой насильственной коллективизации резала скот, массовый падеж от бескормицы происходил и в общественном стаде). Падение животноводства продолжалось вплоть до середины 30-х гг.: с 1928 по 1935 г. поголовье лошадей сократилось в 2,8 раза, коров — 2,3 раза, овец — более чем в 3 раза.
Снижение реальных доходов населения (введение карточной системы, политика «затягивания поясов» и т.п.), раскрестьянивание, начавшиеся «раскулачиванием» и проходившие, по сути дела, непрерывно массовые репрессии, волна за волной обрушивающиеся на народ, создали напряженность в демографической сфере, породили ряд катаклизмов и наиболее губительный из них — голод 1932-1933 гг., наиболее поразивший сельское население Украины, Дона, Кубани, Среднего и Нижнего Поволжья, Южного Урала, Казахстана и унесший многие миллионы крестьянских жизней (по примерным оценкам отечественных и зарубежных исследователей, не менее 7 млн. чел.).3
Апогей демографической катастрофы приходится на 1933 г. По подсчетам современных демографов, в этом году умерло 11450 тыс. чел. Если иметь в виду, что «обычная» смертность в 1927-1929 гг. равнялась примерно 4 млн., то на сверхнормативную смертность приходится свыше 7 млн. чел. Смертность в этом году превысила рождаемость на 5905 тыс., а ее коэффициент поднялся примерно в 2,5 раза, «прыгнув» до невероятной величины — 71,6%, естественный прирост дал отрицательный результат — 36,9%. Наиболее пострадали от голода сельские жители; рабочие и служащие в городах имели централизованное карточное снабжение хлебом, обеспечивающее минимальный уровень потребления. В РСФСР ежемесячное число смертей в сентябре 1932 г. — феврале 1933 г. в городах составило 41,8 тыс., в деревнях — 114,2 тыс., с марта по август 1933 г. — соответственно 77,5 и 223,8 тыс., с сентября 1933 г. по февраль 1934 г. — 48,9 и 127,8 тыс. Детская смертность в 1933 г. поднялась до 317% и в 1,7 раза превзошла уровень конца 20-х годов.4 Определить точное количество смертей в 30-х гг. и в момент ее высшего подъема (1932-1933 гг.) источники не позволяют вследствие плохой регистрации их (как и рождений), особенно в сельской местности. По расчетам современных демографов, в 1930-1933 гг. по стране недоучет составлял по смертности 93,5%, а по рождаемости — 41,5%.5
Население Сибири, хотя и в меньшей степени, но также пострадало от голода. Специфика края состояла в том, что голод здесь разразился раньше, уже в 1931 — первой половине 1932 г., и носил очаговый характер, поразил в основном юго-западные районы края, пострадавшие от неурожая, а также территории водворения спецпереселенцев. Неурожай 1931 г. (средняя урожайность по западным районам едва достигала 4,5 ц/га) вызвал во многих районах в 1932 г. нехватку продовольствия, а кое-где и голод. Вот лишь некоторые факты, свидетельствующие об этом. В сводке Сибкрайисполкома за январь 1932 г. сообщалось, что «в отдельных районах свыше 50% колхозов уже сейчас не имеют совершенно продовольственного хлеба». В Барабинском, Ново-Омском, Чистюньском районах колхозники в массовом порядке резали лошадей — «своих и краденых у соседних колхозов и единоличников». По данным 12 районов за 2 месяца зарегистрировано распределение на продовольствие семенных фондов в 96 колхозах.6
Член ЦКК ВКП(б) В.Г.Фейгин писал 9 апреля 1932 г. Г.К.Орджоникидзе о резком сокращении скота и голоде в селах Барабинского района Западно-Сибирского края (здесь только 20-30% колхозников сохранили коров): «Настроение чрезвычайно скверное. В связи с голодом и с тем, что изымают последних коров по контрактации — в итоге ничего колхозник не имеет: ни хлеба, ни молока... Люди голодают, питаются суррогатами, обессиливают и естественно настроение при этих условиях далеко не доброжелательное. Такого настроения, какое сейчас в деревне в связи с голодом и изыманием последней коровы и последних овец по контрактации, я давно уже не видел».7 И это произошло в Барабе — жемчужине сибирского маслоделия, дававшей в лучшие годы до коллективизации около 40% наиболее качественного экспортного масла страны.
Жестоко пострадали казахи, бежавшие из-за массового голода в «приграничные» районы Сибири: здесь наблюдались массовые случаи употребления в пищу суррогатов, «падали», голодных смертей, нищенства и т.п. По официальным данным, в Западной Сибири в 1933 г. умерло около 220 тыс. чел. (примерно в 1,5 раза больше, чем в 1928 г.). Эти официальные данные были преуменьшены не менее чем в 1,5 раза. Родилось в этом году лишь 294 тыс. чел. (примерно на 1,3 раза меньше, чем в 1928 г.). Особенностью края явилось и то, что наибольшая смертность поразила городское население (в основных «голодающих» регионах наиболее пострадало сельское население). В городских поселениях также наибольшая смертность наблюдалась среди мигрантов (беженцев) из села: разоренные коллективизацией, неустроенные в городе (они ютились скученной массой на вокзалах, в бараках, землянках), в лучшем случае занятые на малооплачиваемой тяжелой физической работе, эти новые горожане являлись жертвой голода и эпидемий. Всего умерло в городских поселениях Западной Сибири в 1933 г., по официальным данным ЦУНХУ РСФСР, 53,1 тыс. чел. (примерно в 2,8 раза больше, чем в 1928 г.), в том числе от инфекционных заболеваний около 16 тыс. чел. По показателям эпидемических заболеваний край в конце 1933 г. занял «первое место» в РСФСР. Естественный прирост в городах края был в 1933 г. отрицательным и составлял в Западной Сибири — 9,3 тыс., в Восточной Сибири — 7,5 тыс. Коэффициент смертности с 1928 по 1933 г. возрос в городах примерно с 21 до 35-408%, причем детская смертность достигала 218%.8
Уровень смертности значительно различался среди населения разных территорий и социальных групп. Наибольший жизненный урон претерпели депортированные «кулаки». «Раскулачивание» и выселение с прежних мест жительства в необжитые районы оценивалось властными структурами в годы осуществления этих «операций» (как и позднее советской историографией вплоть до конца 80-х годов) как «трудовое перевоспитание кулачества». В действительности же, как это показали публикации новых ранее засекреченных документальных материалов и появление на их основе ряда исторических сочинений, — это была насильственная, глубоко антигуманная, по сути дела, варварская акция по «ликвидации потенциальных врагов» режима и получению почти даровой «рабсилы» для разработки природных богатств труднодоступной местности и создания (на основе тяжелого низкоквалифицированного ручного труда) заводов-гигантов. крупных лесозаготовительных и горнодобывающих предприятий и сети железнодорожных и автомобильных дорог. Об этом свидетельствует вся трагическая история организации выселения крестьян, объявленных кулаками, хозяйственного и бытового устройства спецпереселенцев, регламентация их трудовой деятельности и жизнеобеспечения, правовая дискриминация и нравственное унижение.
Вследствие плохого обеспечения имуществом, продовольствием, хозяйственной неустроенности и тяжелых условий жизни на местах депортации катастрофических размеров достигла смертность, резко упала рождаемость, так, данным Сиблага ОГПУ, с июня 1931 г. по июнь 1932 г. в Нарыме у спецпереселенцев родилось 3841 детей (1,6%), умерло 25213 (11,7%). Особенно велика была смертность в первые месяцы после вселения, а также детская смертность: с июня по сентябрь 1931 г. ежемесячно умирало свыше 3,5 тыс. чел., среди умерших дети до 1 года составляли 14%, а в отдельных комендатурах значительно больше: в Анжерской — 43,5%, в Прокопьевской — 34% и т.д.9 Правовая, социальная и экономическая дискриминация кулаков, рассмотрение их властями лишь как дешевой и быстро восполняемой «рабсилы» вела к физической гибели этого слоя.
Последствия глубокого демографического кризиса ощущались длительное время. Лишь к концу 30-х гг. рождаемость, смертность и естественный прирост стали приближаться к уровню конца 20-х гг. Хотя Сибирь и несколько меньше пострадала от голода, чем основные «голодающие регионы», демографические и социально-экономические последствия насильственной коллективизации и «раскулачивания» были и здесь весьма губительны: разруха сельскохозяйственного производства не была полностью преодолена даже к началу 40-х гг.: (поголовье скота было восстановлено только к концу 50-х гг.), крестьянство как класс самостоятельных производителей было ликвидировано — «преобразовано» в колхозное крестьянство, значительная его часть, состоящая из наиболее старательных, смекалистых, трудолюбивых и жизнеспособных, погибла в ссылке и лагерях, а при правильной политике она могла бы служить опорой властей в решении продовольственной проблемы и проведении социальных преобразований в деревне.
1. Сталин И.В. Соч. Т.12. С.171.
2. Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992.
С.16-17.
3. Отечественная история. 1994. № 6. С.262.
4. Население Советского Союза. 1922-1991. М., 1993. С.42, 48, 57.
5. Там же. С.44.
6. ГАНО, ф.47, оп.4, д.307, л.261.
7. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе
коллективизации. 1927-1932 гг. М., 1989. С.470-471.
8. РГАЭ, ф.1562, оп.329, д.107; ГАНО, ф.11, оп.2, д.42, л.11об; Исупов В.А.
Демографические последствия голода 1932-1933 гг. в Западной Сибири //
Демографическое развитие Сибири. 30-80-е гг. С.8-10.
Оглавление Предыдущая Следующая