Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Борис Иванов. Плата за платину


5. Был вычеркнут из списка живых

Башилов Владимир Иванович, сын ученого. Москва. Апрель 2000 годаОднажды хозяйка заводского музея Любовь Павловна Бомбакова вручила мне московский адрес и номер домашнего телефона сына Башилова, Владимира Ивановича. Причем возможность сделать это, как я понял, появилась совершенно неожиданно и для нее, и тем более, для меня. Все предыдущее время о родственниках ученого были известны довольно противоречивые сведения. Кое-кто из заводских ветеранов, к примеру, утверждал, что семья Ивана Яковлевича все время его жизни в Красноярске оставалась в Москве и что к 1997-98 гг. в живых от нее никого не осталось. Получалось, что 10 лет своего пребывания в Сибири Башилов провел в одиночестве, а одна почтенная дама «осведомленно» заметила, что ученый завел здесь новую семью. Словом, как я начинал постепенно понимать, многие сведения о Башилове существовали заметно отстраненно от достоверности. И может быть, в какой-то степени моя настойчивость в поиске свидетелей и свидетельств и вывела однажды хранителей истории завода на младшего Башилова, что лично я воспринял как крупную удачу.

Москва

Апрель 2000 года

— Владимир Иванович, расскажите, пожалуйста, о своем отце. Каким он был?

Задав этот вопрос сыну Башилова, я включаю диктофон и терпеливо жду. Стандартная для России квартира находится в огромном жилом доме на улице Удальцова. Она соединяет две наиболее оживленных параллельных столичных магистрали, проспекты Вернадского и Ленинский. Худощавый, среднего роста мужчина энергично ходит по комнате, потом, закурив очередную сигарету, садится в кресло. Моему собеседнику 68 лет. Он профессиональный геолог. Работает в государственном научно-производственном предприятии «Аэрогеология». Бросив короткий взгляд на один из фотопортретов отца, которых на стенах и на книжных стеллажах оправданно много, он начинает негромко говорить.

Башилов Иван Яковлевич с 13-летним сыном Владимиром. Снимок сделан в Красноярске в 1945 году— Иван Яковлевич был добрейшим человеком. Все, кто знал его, уже при первой встрече проникались к нему уважением. Поверьте, иных мнений я не слышал и говорю вам это с максимальной объективностью. Сама его внешность была не совсем обычна. Огромный лоб, очень красивое, с утонченными чертами лицо. Ошибиться в его интеллигентности и уме было невозможно. Он умел прекрасно говорить и был превосходным лектором, с первых слов устанавливая полнейший контакт, скажем, со студентами. А вот принимать у них экзамены по билетам не любил, убежденно полагая, что в таких случаях они списывают все со шпаргалок. Он просто усаживал каждого перед собой, и они беседовали на определенную тему. Причем он очень многим при этом помогал. И еще одна деталь его внешности. Он был похож на Ленина. Борода, подвижность, отдельные жесты. Однажды в метро его остановили какие-то совершенно незнакомые ему люди и предложили сняться в роли вождя мирового пролетариата. Он отказался. Какое-то время эти люди вновь и вновь встречали отца и напоминали о своем предложении. Но он был непреклонен. Они отстали от него, как говорил отец, лишь после того, как узнали, что он ученый. Наверное, это были киношники со студии «Мосфильм».

— Иван Яковлевич старался быть вне политики?

— Однозначно на этот вопрос ответить невозможно. В дореволюционное время, в годы своей студенческой молодости он относил себя, как мне известно, к партии эсеров. Был знаком с Вячеславом Михайловичем Скрябиным, который позже стал близким к Сталину человеком и обрел известность как Молотов. В те же годы он состоял в партии коммунистов-большевиков. Позже он возглавлял Совет Народных Комиссаров, правительство СССР, а в годы войны был министром иностранных дел. Известная и достаточно мрачная личность в истории страны. Говорят, что отец по молодости несколько раз дискутировал на революционные темы с Молотовым, но не более того. Когда же произошла революция, отец полностью отошел от политики, погрузившись в научную деятельность. Кстати, он так увлекся ею, что сумел получить диплом политехнического института в Питере много лет спустя после завершения учебы в нем. К тому моменту им уже были открыты первые в стране соли радия, а чуть позже урана и ванадия. Он возглавил радиевый завод. А ученая степень доктора технических наук была присуждена ему без защиты диссертации. Это произошло в 1937 году.

— А что, на Ваш взгляд, могло стать поводом для ареста доктора Башилова?

— Элементарный донос. Это был весьма популярный в те годы «жанр». Очевидно, кто-то в окружении отца испытывал жгучую зависть к его успехам, к его стремительной карьере. Кто был автором доноса, к сожалению, навсегда ушло в землю. Позже отец мне рассказывал, как, уже став зэком, он мучительно перебирал в памяти факты собственной биографии, пытаясь найти тот, который мог быть использован недругами в качестве повода для доноса. При его кипучей жизни их было много. Скажем, могли припомнить, что в свое время он поддерживал позиции партии эсеров. Позже, наивно сославшись на большую загруженность наукой, он отказался вступить в ряды партии коммунистов-большевиков. Побывал за границей — значит, мог стать шпионом! Не захотел играть роль Ленина... Какой из этих фактов был использован в НКВД как повод для ареста он, разумеется, так и не узнал. А может быть, они все были под прицелом, как говорится, по совокупности...

— В момент ареста отца Вам было уже 6 лет. Вы помните, как это происходило?

— Лишь отрывочно. Его взяли очень ранним утром 22 августа в деревне Никулино. Это в Подмосковье, между станцией Истра и Новым Иерусалимом. Здесь наша семья обычно проводила лето. Я проснулся от шума. Отец подошел ко мне и сказал: «Спи, спи... У нас просто проверяют паспорта». Такое иногда происходило.

И только на следующий день я узнал, что отца увезли. Мы сразу вернулись в Москву и увидели, что в нашей квартире учинен настоящий погром. Помню, отец азартно коллекционировал бумажные деньги. Поэтому после обыска весь пол был усыпан различными купюрами. Многая мебель была поломана. А вот этот письменный стол отца выжил. Теперь я за ним работаю. Очень хороший и удобный стол. Сохранились и следы взлома его ящиков.

Какой ордер, какие понятые! Тогда все это не требовалось, да и обыск происходил в наше отсутствие. Дверь просто высадили... Если судить по рассказам отца и моей мамы, то как ученый-металлург отец после ареста стал работать в одном из Ухтинских лагерей лишь в начале 1940. До этого он долгое время был землекопом, сторожем, что очень тяготило его... Когда маме в том же году разрешили навестить в лагере отца, он уже жил в отдельном домике и работал исключительно как специалист...

Избранные места из писем И.Я.Башилова, многие из которых, так и остались безответными

«Председателю Совета Народных Комиссаров СССР
В.М.Молотову от Башилова Ивана Яковлевича,
инженера-металлурга, профессора технологии редких
и радиоактивных металлов, доктора технических наук,

6 мая 1939 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович! Оказавшись неожиданно по воле сложившихся обстоятельств в крайне тяжелом и совершенно незаслуженном положении, считаю необходимым обратиться к Вам и как к главе Советского правительства, и как к лицу, которое меня знало в прошлом.

С 1919 года я бессменно работал по технологии радия и редких металлов. Имею в этой области общепризнанные крупные заслуги, отмеченные приказами по ВСНХ, НКТП и в соответствующей научной литературе. В отношении радия я имею право утверждать, что весь добытый и добываемый в СССР радий получен либо лично мною, либо в основном и главном по новым и оригинальным способам, предложенным и разработанным мною. Никогда никакой борьбы против Советской власти я не вел, будучи органически связан с нашим великим строительством, давшим мне средства и силы для новаторской научно-практической работы. Отсюда безвозмездная передача мною всех своих изобретений и работ нашей промышленности, начиная еще с 1921 г.

За эти двадцать лет мне приходилось не раз выдерживать борьбу с рутинерами, завистниками и, несомненно, просто с врагами народа, осложнявшими мою работу, но вера в конечный успех дела помогла мне переживать эти неприятности, считая их временными и не придавая им большого значения. В частности, за последние три года жестокой атаке подвергалась моя работа по Табошарскому опытному радиевому заводу, который мне тем не менее удалось довести до промышленного масштаба, но развитие которого было задержано в результате «специальной комиссии Главредмета», составившей осенью 1937 года явно тенденциозный акт, содержавший в отношении меня даже прямую клевету. И только через восемь месяцев после особого приказа по НКТП от 1/YI-38 это дело было пущено вновь, так как логика самой жизни отмела ряд выводов указанной комиссии и доказала мою правоту. Однако буквально накануне подведения итогов своих работ, успешного завершения всех моих начинаний на Табошаре и Майла-Су в Ср. Азии и по радиеносным водам, работ, которые несомненно открывают перед радиевой промышленностью Союза крупнейшие перспективы, 22/YIII-38 г. я был арестован. Это обстоятельство и крайне тяжелая обстановка следствия совершенно дезориентировали и довели меня до глубоких нервных и психических травм, которые помешали мне защищаться. Попытки мои добиться приема у наркома или доверенных помощников не дали результатов. Фактический обвинительный материал мне был предъявлен только в конце следствия и оказался по существу вздорным. На мой взгляд, мне удалось ссылками на фактические данные его опровергнуть и доказать в ряде моментов его чисто клеветнический характер. Но постановлением ОСО НКВД от 14/II я «за вредительство и участие в антисоветской организации» был приговорен к пяти годам исправительных лагерей и с 25/II нахожусь на Котласском пересыльном пункте. Помимо поданных мною на имя наркома вн. дел СССР еще во время следствия заявлений, в которых я стремился привести данные в свою защиту и добиться более внимательного к себе и к своему делу отношения, 8/IY-39 года я через управление Котласской базы ГУЛАГа НКВД подал жалобу прокурору Союза с просьбой отмены приговора, исключительно жестокого по своей незаслуженности. А сейчас позволю себе напомнить о себе Вам, ссылаясь на личные встречи по б. С.-Петербургскому Политехническому институту. Дело в том, что в протоколе Особого Совещания от 14/II-39 г., наряду с указанием моей специальности, было отмечено, что с 1913 по 1917 г. я был в партии С.-Р., и у меня возникло предположение в тщетных попытках найти причину всего случившегося со мной, что не в этом ли обстоятельстве заключается разгадка. И мне хочется напомнить Вам, что во времена своей юности я не был сколько-нибудь одиозной фигурой, и, что Вы лично не только беседовали со мной по вопросам, связанным с жизнью руководимой Вами группы марксистов, но и приглашали меня, единственного из посторонних, на собрания Вашей группы, как это было при обсуждении отношения к войне 1914 г., когда моя личная позиция в этом вопросе полностью совпадала с позицией передовых большевиков. Поэтому известная Вам моя юношеская деятельность вовсе не была, очевидно, таковой, чтобы неизбежно привести меня к преступной борьбе с Советской властью в эти последние годы. И я думаю, что Вы согласитесь, что вменять мне в вину недостаток политической прозорливости тогда так же нелепо, как и обвинять во вредительстве человека, творческая мысль которого и активная работа которого занимают столь почтенное место в нашей новой и передовой советской радиевой промышленности.

Я понимаю вполне, что в великой тревоге за безопасность Страны Советов в период разгрома вражеских заговорщиков мог быть захвачен всплесками шквала борьбы и я, но я не могу допустить, чтобы это продолжалось длительное время и привело меня к уничтожению как полноценного работника, активного участника великой социалистической стройки! Поэтому прошу Вас как главу Советского правительства хотя бы несколько вмешаться в мое дело для скорейшего восстановления истины и прекращения того положения, когда человек, целиком преданный своей работе, имеющий совершенно реальные крупные достижения в ней, волею слепых обстоятельств и, я не сомневаюсь в этом, происками тупых и злобных перестраховщиков и мракобесов был насильно от этой работы оторван и вместе со своей семьей был поставлен в исключительно тяжелые условия.

Версия следователей НКВД, что все положительное, что я дал нашей промышленности, является маскировкой хитрого и злобного врага, в данном случае явно абсурдна. Почему, спрашивается, я не мог, если был действительно врагом Советов, не соваться в гущу научно-практических проблем, в которых заинтересован наш Союз, и «эмигрировать в науку», уйти в отвлеченные и бесконечные опыты и исследования, которые под знаком самой высокой научности оказывались бы бесплодными для построения новой науки и борьбы за социализм.

Я позволю себе обратить внимание на все эти несообразности потому, что они, мне кажется, при самом поверхностном взгляде, но с учетом всех сторон дела, говорят о каком-то большом недостатке и даже пороке в следствии и в решении по моему делу. И я прошу Вас оторвать от меня руку подлинного врага, который, видимо, тонко и умело воспользовался великой тревогой в нашем социалистическом государстве и фактически выбил сейчас меня из списка живых. Я прошу Вас обратить внимание на дело радия в СССР, этого «великого революционера в науке», по выражению, поддерживавшемуся В.И.Лениным, и именем Великой Сталинской Конституции вернуть меня к активной работе и к моей семье, положив конец тяжелой судебной ошибке!

И.В.Сталин и Вы не раз подчеркивали важность и необходимость оценки людей по их реальным делам — ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА МОИ ДЕЛА! Они, несомненно, говорят за меня, мои ошибки юности прошли бесследно, ибо ни с эсерами, ни с какими другими антисоветскими группировками я за все время Советской власти никаких связей не имел и не мог иметь, найдя свой собственный и полезный для СССР жизненный путь, который целиком связывал меня с нашим социалистическим строительством и полностью меня захватывал! Вся моя жизнь и открыта, и, по существу, очень проста.

В случае необходимости по первому Вашему требованию я готов по всем затронутым в настоящем письме вопросам дать развернутые разъяснения и соображения.

г.Котлас Архангельской области.
Перевалочный пункт ГУЛАГа НКВД
Б. студент-металлург Петроградского
политехнического института И.Башилов»

Из письма в ЦК ВКПб)

«...чувствуя себя совершенно невиновным в приписанных мне преступлениях, я обращаюсь с просьбой помочь скорейшему восстановлению истины в моем деле и дать мне возможность работать в полную силу, как того требует Советский Союз и его великие, огромные задачи...

Я прошу вас просмотреть шаг за шагом мой путь и мою деятельность, и я прошу вас предать меня суду, который бы мог совершенно беспристрастно и строго подвергнуть рассмотрению мое дело. И я уверен, что только реабилитация моей деятельности может быть решением этого суда!»

8 июля 1940 г.

Здравствуйте, мои дорогие! Последнее письмо я недавно получил от Лели, от 30/Y. До этого была открытка от мамы и письмо общее от начала мая. Это меня очень волнует и угнетает... Вы можете писать хоть каждый день. Многие здесь получают сразу по несколько писем раза 3-4 в месяц! Я имею право писать один раз в месяц, что и делаю теперь очень исправно, отправляя вам письма каждый месяц между 12 и 15.

Вы пишете, что бабушка ждет от меня письма, но знает ли она мое настоящее положение? Без этого я даже не знаю, как ей написать. Здесь опять стали очень редко освобождения — очень многие получают отказы на свои жалобы. Не знаю, что и как будет дальше. Надежду потерять прямо страшно.

Вместе с этим письмом посылаю копию жалобы на имя прокурора Союза. Короче, лучше, чем написано, написать не сумел. Делайте с нею, что найдете нужным.

Очень прошу маму помочь одному нашему сотруднику, который очень хорошо ко мне относится и многое сделал для облегчения моего состояния, показаться хорошему доктору-специалисту. Заболевание у него тяжелое, на мой взгляд, ему трудно в этом непривычном для него климате... Надо ему во что бы то ни стало помочь хорошим медицинским советом...

Даже Августа (сестра Ивана Яковлевича — авт.) не черкнет ни строчки... Или и она теперь уверилась, что я мог, убиваясь на работе, забывая ради нее про все на свете, даже самое близкое и дорогое, мог другой рукой подкапывать яму под это дело, под свое дело, под самого себя, под все, на что надеялся, чем жил и что коренным образом сближало меня с теми возможностями жить по разумному основанию, что было заложено в основу советского правопорядка?

Это письмо я посылаю с оказией, и поэтому во избежание неприятностей каких-либо лучше будет, если вы его уничтожите.

Как я писал вам, на зиму у меня нет теплых рукавиц. Старые, которые я так любил, украли. Устройте как-нибудь их пересылку. Хорошо будет, если вышлете еще пару белья, так как тяжело надевать казенное. Если только все это не будет для вас обременительным и если злая судьба заставит проводить здесь зиму еще.

Боже мой! Знаете ли вы, как мне тяжело!

У тов., о котором я писал выше, заболевание м.б. на нервной почве. Не устроит ли мама его к Бурденко или кому-либо из его помощников? С ним я послал еще вам 100 рублей. Ну, крепко всех вас целую. Я ведь помню и вспоминаю вас так часто и так больно...

Писать больше не могу — расстроился совсем...

8/YII вечер, лаборатория.

Без разрешения ехать сюда ни в коем случае нельзя. Хлопочите или, вернее, попробуйте похлопотать в Москве, но где, я этого не знаю. В ГУЛАГе — вряд ли...»

 

Наркому внутренних дел Союза ССР,
члену Государственного комитета обороны Л.П.Берия.
От доктора технических наук, профессора химии и
технологии радия и редких металлов, инженера-металлурга
Башилова Ивана Яковлевича, заключенного на 5 лет в
Ухтоижемском лагере НКВД по приговору Особого
Совещания при НКВД за «вредительство и участие в
антисоветской организации» со сроком начиная
с 21/YIII 38 года

Заявление

Перед тяготами и страданиями, которые в настоящее время переживает вся наша страна в результате навязанной войны, несчастья, переносимые одним человеком и даже одной семьей, конечно, ничтожно малы. Поэтому обратить на них внимание руководящих органов Союза может показаться сейчас делом несвоевременным. Однако в моем деле имеются некоторые совершенно своеобразные обстоятельства, встречающиеся в жизни лишь очень редко. Это, я полагаю, и дает мне право рассчитывать на известное внимание даже теперь, при исключительном положении страны.

К числу подобных обстоятельств можно отнести прежде всего то, что присужденное мне «наказание» я отбываю в лагерях на том самом предприятии, первом и пока единственном в мире, которое добывает радий из ископаемых вод по способу, авторское свидетельство на который принадлежит мне. Этот изобретенный мною способ я, подобно ряду других своих изобретений, отданных в нашу промышленность, передал с подробными инструкциями (также безвозмездно) ГУЛАГу ГПУ в 1929-1930 годах, и в делах лагеря и посейчас еще сохранились следы моей консультантской работы по постановке дела в первые годы работы этого промысла. В силу этого, помимо всего другого, я больше, чем кто-либо, чувствую тяжесть своего настоящего положения, не только выматывающего мои личные силы, но являющегося также злой и тяжелой помехой той работе, которую я веду и которую я как специалист хорошо знаю. Ведь не надо доказывать, что на положении заключенного, лишенного гражданского и политического доверия, значительная доля моих сил тратится на преодоление внешних и внутренних препятствий, прямого отношения к работе не имеющих. И это в тот момент, когда все силы должны быть в целеустремленном напряжении!

Правда, за те 2 с небольшим года пребывания моего в здешнем лагере после приговора мне удалось провести несколько работ, в результате которых частью был изменен, а частью существенно усовершенствован производственный процесс здешнего предприятия в его наиболее важных стадиях. Я получал «лагерные премии» и представлялся даже к досрочному освобождению. Однако мои работы все-таки полного практического применения на промысле не получают. У меня не оказывается достаточно ни сил, ни средств для того, чтобы их надлежащим образом поддержать и развить. (...)

Мой арест был произведен буквально накануне начала работ специальной комиссии, избранной на заседании Отделения естеств. наук Академии наук Союза под председательством Вернадского, по моему докладу в конце июня 1938 г. В задачу этой комиссии входил обстоятельный просмотр всего положения с радиевым делом в СССР, а в том числе и с моими работами, и составление специального доклада по вопросу дальнейшего развития и организационных форм этого дела. Несомненно, работы этой комиссии внесли бы полную ясность в оценку моих личных работ и полностью лишили бы почвы голословные обвинения меня во вредительстве. Таким образом, арест мой до работы этой комиссии не только не способствовал внесению ясности в радиевое дело, но, несомненно, очень повредил ему...

Я прошу Вас отменить как не отвечающее ни в какой мере истинному положению вещей решение Особого Совещания по моему делу и вернуть меня к продуктивной и творческой работе, к которой я пока еще способен.

Отдано нач. II части в 15 часов 6/Y-42 г.»

Позволю себе заметить, что «перевоспитатели» из ГУЛАГа придавали, похоже, какое-то особое значение этому методу, когда ученый, разработавший какой-то новый технологический процесс, сам и внедрял его, но уже в качестве лишенного свободы. Наверное, это делалось для того, чтобы не было возможностей отвлекаться «по пустякам».

Из автобиографии Ивана Яковлевича Башилова

«В условиях заключения я работал в лаборатории, где провел до 20 разнообразных исследований, часть которых послужила выяснению отдельных сторон процесса, а часть была полностью или частично внедрена в производство... В 1940 году предприятие впервые за ряд лет смогло выполнить план, так как благодаря моему предположению очень сильно обогащались получившиеся в производстве концентраты и тем самым очень сильно увеличивалась пропускная способность установок предприятия. За все эти работы постановлением Особого совещания в 1942 году мне был сокращен срок пребывания в лагерях на 6 месяцев. Однако в январе 1943 года я был переведен в другой лагерь того же района. А в апреле был направлен в Москву...»

Находясь в лагере и на этапах, Иван Яковлевич Башилов делал краткие записи в своем карманном блокноте достаточно регулярно. Однако полностью дневник прочесть уже не удастся. Как свидетельствует сын ученого, записи отца бесследно исчезли после смерти старшей дочери Башилова, Елены. Будучи в почтенном возрасте она одиноко жила в Москве и однажды умерла прямо на улице. Документов при ней не оказалось, и она долгое время неопознанной лежала в морге. А в это время ее квартира была разграблена. Вместе со многими вещами исчез и дневник Ивана Яковлевича. Но на страницах журнала «Химия и жизнь» сохранились очень важные, на мой взгляд, его фрагменты. По согласованию с сыном Башилова я и перепечатал их оттуда.

Любопытно, что спустя почти восемь лет после выхода книги «Плата за платину» версию о некоторых подробностях кончины старшей дочери Башилова решительно опровергла его праправнучка, Ирина Исакова. И ныне проживающая в Москве. Отыскав меня по телефону, она сообщила, что текст моей работы обнаружен ею и прочитан на сайте красноярского филиала общества «Мемориал»  Поблагодарив автора «за хорошо написанную книгу», она потребовала внести необходимые, на её взгляд, уточнения.

По электронной почте Ирина сообщила о том, что не соответствуют действительности, в частности, те факты, что Башилова Елена Ивановна была одинока и умерла на улице. По словам Ирины и ее родителей, та не была одинока - имела семью (мужа и сына), умерла в больнице и похоронена в Москве.

Еще от своей собеседницы я узнал, что и «разгрома»в квартире не было, как не было и морга, в котором, якобы, долгое время находилась скончавшаяся Елена Ивановна. Неизвестно Ирине и место, где находится теперь пропавший дневник Ивана Яковлевича Башилова, и сохранились ли эти записи «мне неизвестно», написала Ирина. А вот некоторые семейные фотографии давно минувших лет в их квартире можно увидеть.
Кстати, москвичка попросила меня и о том, чтобы, по возможности, я сообщил ей столичные координаты сына Башилова, Владимира Ивановича.  Что я и сделал…

Внести же эти уточнения в текст книги, которая тиражом в две тысячи экземпляров была отпечатана в Иркутске более восьми лет назад и довольно быстро была раскуплена, теперь уже не представляется возможным.  Жаль, конечно. Зато в электронную версию книги эти уточнения при содействии Алексея Бабия, руководителя красноярского «Мемориала» внесены 20 октября 2009 года. Вы их только что прочитали…


В начало  Пред.глава След.глава