Нация будет тем сильней, чем больше будет имеет людей сильного, чистого
характера
(Из I Пастырского послания бл.о. Петра Вергуна, Берлин, 08.06.1940г.)
Енисейская земля многие века являлась местом ссылки и каторги. Одна из наиболее трагических страниц истории нашего Красноярского края связана с политическими репрессиями 1930-1940-х годов, когда сотни и сотни тысяч людей оказались этапированы в лагеря, сосланы по поселение. Значительная часть из них была репрессирована повторно уже на территории региона.
В ходе длительной работы с базой данных Красноярского общества «Мемориал» из общего массива репрессированных мною были выделены служители культа различных конфессий, чьи судьбы оказались так или иначе связаны с территорией нашего края. Небольшие по объемы справочные статьи о них в базе включают в себя биографии мучеников, а также факты, свидетельствующие об их страданиях, мужестве и твердости в вере. Написание их стало возможно благодаря кропотливой работе сотрудников Красноярского отделения общества «Мемориал». Особенно хочется выразить благодарность А.А. Бабию и В.Г. Сиротинину за проделанную в этом направлении работу.
На сегодняшний день архивно-следственные документы являются практически единственным и наиболее информативным официальным источником, раскрывающим истоки и масштабы репрессий ХХ столетия. Только по этим документам оказалось возможным восстановить уникальную информацию об именах, духовно-нравственном и физическом состоянии и земном пути многих и многих священнослужителей и мирян, оказавшихся перед лицом вечности: расстрелянных, погибших в застенках, переживших лагеря, сосланных. В них нашли отражение малоизвестные или вовсе неизвестные советской исторической науке факты массового противостояния народа уничтожению традиционных форм его жизни.
Документы свидетельствуют, что судьбы более 50 репрессированных католических священников оказались связаны с нашим регионом.
Первоначально волна репрессий затронула только священников – граждан СССР.
Нельзя в начале моей статьи не упомянуть о судьбе одного из священников – строителя красноярского католического храма о.Евгения (Леона) Святополк-Мирского (1876-1918). Он был назначен куратом красноярского храма 11 июня 1903 г.
Леон Святополк-Мирский происходил из дворянского сословия. Родился (по не уточненным данным) в 1876 г. Первоначальное образование получил дома. Некоторое время обучался в частном семиклассном реальном училище в Санкт-Петербурге. В 1891 г. выдержал экзамен на вольноопределяющего второго разряда при Санкт-Петербургском Николаевском кадетском корпусе и в том же году, после сдачи вступительных экзаменов, был принят в число воспитанников Могилевской римско-католической духовной семинарии в Санкт-Петербурге. Окончил ее в 1896 г. и 20 декабря того же года был рукоположен в Санкт-Петербурге в священники Могилевским епископом суффраганом Франциском Альбином Сымоном. 3 марта 1897 г. был назначен викарным священником в Тобольский приход, а впоследствии переведен в Красноярск. [1]
Именно благодаря его деятельности на пожертвования прихожан к 1910 году был построено и освещено новое храмовое здание в исторической части Красноярска, которое и поныне является местной достопримечательностью. Пожертвования собирались по всей территории Российской империи. Полностью все строительные работы были завершены осенью 1911 г. Новый Красноярский храм был освящен во имя Преображения Господня, имел три алтаря. Покровителем церкви избрали святого Станислава, епископа и мученика. [2]
Уехав из Красноярска, о.Евгений с 1912 года являлся настоятелем прикафедрального собора в Петербурге. В том же году стал настоятелем кафедрального собора и деканом Могилевским. 8 марта 1918 г. он был арестован в Могилеве и 28 числа этого же месяца и года приговорен к расстрелу за контрреволюционную деятельность, участие в деятельности т.н. Польской Организации Войсковой и укрывательство польских солдат.
Прихожане, находившиеся в тот момент в зале суда, стали его защищать. Солдаты начали стрелять, ранили и убили несколько человек. Отца Евгения и еще двух человек большевики в тот же день вывезли за город и после жестоких пыток убили. По воспоминаниям очевидцев, от о.Евгения требовали отречения от веры, на что он отвечал: «Тело можете убить, но души не убьете.» На следующий день прихожане нашли тело пастыря с пятью огнестрельными и четырьмя ножевыми ранами, разбитой головой и сломанными руками. Власти запретили обряд погребения, разрешив только похоронить тело на месте гибели. После прихода в город польских войск генерала Иосифа Довбор-Мусницкого тело о. Евгения было эксгумировано и с почестями похоронено на католическом кладбище с участием большого числа верующих. [3]
Судьба католических священников свидетельствует, что даже на отдаленных территориях советской России они нередко становились политическими заложниками.
Так, в 1921 г. в Томской губернии был расстрелян Франтишек Грабовский, администратор Красноярского прихода в 1915-1917 гг. Он был арестован в пос. Малинчевском Томской губернии после установления советской власти в 1920 году, но вскоре освобожден по амнистии. Арестован вновь в январе 1921 г., расстрелян 4 февраля 1921 г. [4]
Их предшественник на посту настоятеля Красноярского костела о.Владислав Каминский (1896-1897) также оказался втянут в водоворот репрессий. о. Владислав Каминский родился 26 июля 1863 года. Окончил духовную семинарию в Санкт-Петербурге, в 1892 году рукоположен в священники. С 1896 года викарий прихода в Тобольске, позднее в Красноярске.
В Красноярске пробыл недолго – всего год, с 10 мая 1896 г. по 16 мая 1897 г. За этот короткий период времени он добился осмотра губернскими властями обветшавшего здания церкви. При нем был составлен проект нового костела. Настоятель характеризовался прихожанами как добропорядочный священник, усердный в исполнении церковной службы и требовательный к прихожанам. Он даже предпринимал попытки добиться разрешения от светских властей о преподавании Закона Божьего для детей католиков в светских школах. [5]
В 1898 году о. Владислав переехал в Читу, став администратором местного прихода. С 1917 года – работал в Благовещенске. В 1924 году о.Владислав был арестован, год содержался в тюрьме. 1 февраля 1925 года был освобожден и уехал в Польшу. Служил в Люблинской епархии, позднее стал капелланом в доме францисканок-миссионерок в с. Лабуне под Замостьем, с 1945 года – каноник капитула в Замостье. [6]
Подобная же судьба постигла о. Иосифа Козакевича (1889 г.р.). После окончания духовной семинарии в г.Санкт-Петербурге в 1912 г. и рукоположения его судьба оказалась связана с Сибирью. Был викарием в Омском и Красноярском приходах. С 1924 обслуживал храмы и молитвенные дома в селе Бароковском, городах Боготоле и Ачинске Ачинского округа Западно-Сибирского края (ныне территории Красноярского края и Томской области). [7]
Подтверждения его деятельности на этом поприще, к сожалению достаточно скупые, мы можем найти в документах Государственного архива Красноярского края. Благодаря духовному окормлению своей паствы в 1920-е годы сохранялись такие проявления религиозности, как посещение храма и молитвенных домов, поддержание жизнеспособности религиозных общин, содержание духовных лиц. Так, в г. Ачинске к 1925 г. число прихожан-католиков составляло около трех тысяч человек. В Ачинском уезде в 1927 г. в сельской местности имелось два костела – в деревнях Бороковке и Никитиной. В д. Бороковке постоянно проживал ксендз, каждое воскресенье проводилось богослужение. В д. Никитиной священник был наездами, но община содержала молитвенный дом, собирала денежные средства на нужды общины и для приезда ксендза. [8]
о.Иосиф был арестован в 1928 году, осужден на три года ссылки в Нарым. В сентябре 1933 года внесен Польским Красным Крестом в списки для обмена с Литвой. В 1934 году освобожден, выехал по обмену в Каунас. Прибыл больным, помещен в больницу в с. Понемунь под Каунасом и через несколько месяцев умер. Похоронен в Каунасе. [9]
Последним настоятелем Красноярского римско-католического прихода в первой
половине ХХ века (приход был закрыт в 1936 г.) стал о.Иероним Церпенто.
о.Иероним Церпенто родился 8 марта 1888 года в местечке Кривичи Виленской
губернии. Учился сначала на аптекаря, потом окончил Житомирскую семинарию и
духовную академию в Санкт-Петербурге. Рукоположен в священники в 1914 году. С
1915 года являлся настоятелем храма в с. Шацилки, филиала прихода в Бобруйске. В
1917 году митрополитом Эдуардом Роппом направлен на служение в Сибирь.
Первоначально настоятельствовал в томском приходе, с 1922 года – в Барабинском.
С 1925 года проживал в Красноярске, где был настоятелем прихода, опекал также
приходы в Томске, Каменске, Ачинске до запрета ему органами ОГПУ выезжать из
Красноярска.
С 1929 года – жизнь о.Иеронима стала напоминать жизнь первых мучеников христиан, которые погибали в борьбе за сохранение веры. И, наверное, только вера позволяла ему переносить то, что в нормальных условиях кажется невозможным. В 1929 г. он был лишен избирательных прав и арестован в декабре месяце в г.Томске. Осужден на шесть месяцев тюрьмы. После ареста администратора Сибирского викариатства о.Юлиана Гронского, обязанности по окормлению большей части сибирских приходов перешли к о.Иерониму. 16 октября 1931 г. арестован вновь, но вскоре освобожден из под стражи. Третий раз арестован 2 июня 1935 года. Обвинен по ст. 58-6, 58-11 УК РСФСР. Осужден 24 июня 1936 года на 10 лет исправительно-трудовых работ. Наказание отбывал в Красноярской тюрьме. В 1937 году привлечен в очередной раз по групповому делу «Сибирского Центра Польской Организации Войсковой (ПОВ)».
Этапным порядком под усиленным конвоем 31 сентября 1936 г. переведен в г.Новосибирск. Находясь в лагере, арестован 20 ноября 1937 г. по делу “Сибирского центра ПОВ”. Приговорен 4 января 1938 г. комиссией НКВД и прокурором СССР к высшей мере наказания. Расстрелян 18 января 1938 г. в г. Красноярске. Реабилитирован 29 января 1993 г. Главным управлением по надзору за исполнением законов в вооруженных силах Генеральной прокуратуры РФ и 22 ноября 1989 г. прокуратурой Красноярского края [10]
Документы свидетельствуют, что он далеко не был пассивным орудием в руках советского правосудия. В ходе процесса его обвиняют в активном участии в годы Гражданской войны на территории Сибири «в формировании т.н. польских легионов путем выдачи справок католикам, на основании которых последние и зачислялись в свои национальные формирования», «в сотрудничестве с представителями Польской миссии в г.Новосибирске, работающей в то время (начало 1920-х годов) по оптации иностранных граждан и возвращению их на родину». Выполняя работу миссии в части оформления документов на выезд в Польшу, о. Иероним якобы «дабы “сохранить” от разложения Советской властью католиков», проводил усиленную агитацию за их выезд на родину. Упоминается и о фактах передачи информации на Запад о состоянии сибирских католических приходов. По показаниям самого Церпенто, он сообщал на Запад о гонениях Советской власти на религию, закрытии костелов, арестах священнослужителей, преследованиях католиков, о проведении среди национального населения Сибири в принудительной форме коллективизации и раскулачивании.
Наряду с этим, в следственном деле указывается, что о.Иероним стал одним из духовных вдохновителей сопротивления католиков коллективизации, созданию колхозов в 1930-1932 годах в национальных поселках Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского краев. Как указывается в деле, он, «опираясь на контрреволюционный и кулацкий актив деревни, в большинстве состоящий из членов костельных советов, их индивидуальной обработкой давал им организующее направление борьбы против проводимых мероприятий власти». Крестьяне отказывались платить необходимые власти налоги, не выполняли повинностей, не хотели объединять свои индивидуальные хозяйства во время проведения коллективизации (Чановский, Спасский, Новоселовский, Ачинский районы Западно-Сибирского края). Сам священник категорически отказался признать себя виновным в организации неповиновения властям. Он признал, что крестьяне обращались к нему за советами по всем жизненно важным для них вопросам. Но свою миссию, по-видимому, он видел в духовном окормлении паствы и спасении верующих от физического уничтожения. В связи с чем, с большой долей вероятности, можно предположить, что св.о. действительно, как и написано в деле способствовал каким-то образом (деньгами, контактными адресами) волне эмиграции своей паствы.
Всего по этому делу кроме Церпенто проходило 7 человек. Пять активистов-прихожан
и один католический священник о.Бронислав Дунин-Вансович.
о. Бронислав родился в 1898 в д. Ст. Гута (так в следственно-уголовном деле)
Житомирского уезда Волынской губернии. В 1917 году закончил гимназию, до 1919
года учился в духовной католической семинарии в Житомире, с 1919 по 1920 годы –
в Олыце и с 1920 года – в Гнездо, куда семинария была переведена после революции.
В 1922 году рукоположен в Луцке, после чего нелегально перешел через границу в
числе семи священников, посланных служить на Украине. С 1922 года служил
викарием прихода в Ушомире Житомирской епархии, с 1925 года – администратором
прихода в Макарове, являлся деканом Киевским. Арестовывался в мае-декабре 1926
г. и январе 1927 г. 27 января 1927 г. осужден (в судебно-процессуальном деле
указана дата 20.09.1926) на три года концлагерей и три года высылки в Сибирь за
нелегальное пересечение государственной границы.
Срок отбывал на Соловках, куда прибыл в конце 1927. После освобождения из лагеря выслан в Киренск Иркутской области. Арестован в марте 1931 года в Киренске, в июне переведен в Иркутский изолятор, в феврале 1932 года – в Красноярскую тюрьму, где находился до июня 1933 года. После направления протеста о содержании его в тюрьме направлен на поселение в с. Пировское Восточно-Сибирского края (ныне Красноярский край). В декабре 1933 освобожден из ссылки без документов, удостоверяющих личность, без денег, больной туберкулезом. Остался на жительстве в Красноярске и, как видно из следственного дела, даже подал заявление о принятии в советское подданство, по-видимому для того, чтобы оптировать после это гражданство. Хотел выехать в Польшу для лечения и в мае 1934 года через верующих отправил в Москву анкеты, о чем стало известно властям, и 2 июня 1935 года последовал новый арест. Девять месяцев содержался в Красноярской тюрьме. Обвинен по ст. 58-6, 11 УК РСФСР. Дело прекращено 24 июня 1936 г. Был оправдан по суду. В августе 1937 вновь привлечен по новому по групповому делу "Сибирского центра ПОВ". 4 января 1938 года ОСО НКВД СССР приговорен к расстрелу. 18 января 1938 года расстрелян.
К сожалению, из-за тотальности давления государства на Церковь очень непросто реконструировать те события. В обвинительном приговоре по делу мы можем прочитать:
«Дунин-Вансович отрицает свою связь с иностранным посольством, как равно и отказался объяснить известные следствию в отношении его факты.[…] На основании вышеизложенного по настоящему делу привлечены:
[…] 6. Дунин-Вансович Б.Ф. в том, что:
1) В 1922 г. был завербовал иностранной разведкой и послан в СССР с разведывательной целью;
2) В 1932 г. вошел в организованную Церпенто шпионскую группу и собирал по его указанию сведения разведывательного характера;
3) В 1933 г. восстановил связь с иностранным посольством, куда […] передавал шпионские сведения, т.е. в преступлении предусмотренном ст.58 п.6 и 58-11 ст. УК.
Виновным себя не признал и показания по существу вопросов давать отказался.» [10]
Уже из этого небольшого отрывка мы можем представить себе механизм репрессий, который был направлен на физического уничтожение любого, чьи действия хоть в чем-то шли в разрез с политикой советской власти. Положение жертвы было еще более трагично тем, что предрешено. Поэтому признание или непризнание вины тут не учитывалось. Необходимо из католического священника сделать польского шпиона, значит: пусть он им будет. Трагичность положения жертвы в том, что любые его действия трактуются против него же самого. Бегство в Польшу с территории Украины для завершения образования – против него. Возвращение (хоть и нелегальное) на Родину – тоже против. Сюда же – нелегальное перемещение по территории СССР, протесты против нечеловеческих методов содержания в тюрьме больного человека, попытки через Польский Красный Крест связаться с родственниками и выехать в Польшу.
Далее я бы хотела привести неполный список тех, чьи судьбы волею судьбы оказались связаны с Красноярским краем (по данным Красноярского отделения общества «Мемориал»).
Репрессированные католические священники-граждане СССР (довоенный период)
1. Кривенчик Виктор. Арестован на Украине в 1926 г. В 1932 г. содержался в красноярском тюремном изоляторе, освобожден, выехал по обмену в Польшу.
В разные годы находились в ссылке в Красноярском крае:
Отбывали срок в Норильлаге:
Таким образом, в довоенный период на территории Красноярского края было расстреляно четыре католических священника (последний настоятель Красноярского края о.Иероним Церпенто, сосланные сюда после освобождения из лагерей о. Бронислав Дунин-Вансович, о.Климентий Шенгайтер, о.Альбин Маркушевский), трое выехали из страны (о.В.Кривенчик, о.Б.Слоскан, о.К. Юршан), один умер на территории Сибири (о.М.Бринчак), судьба одного неизвестна (о.В.Миржвинский). Из троих заключенных в Норильлаг один умер (о.А.Вержбицкий), один выехал из страны (о.И.Бородзюля), судьба одного неизвестна (о.А. Руденко). Всего пострадало от репрессий на территории края 12 католических священнослужителей.
Репрессированные католические священники, попавшие на территорию страны в послевоенные годы
В послевоенные годы Красноярский край стал местом заключения в лагерях и ссылки наиболее многочисленной группы католических священнослужителей. На территории нашего региона отбывали различные сроки около 40 служителей культа. Кроме поляков, украинцев, белорусов, немцев в крае оказалась значительное количество представителей прибалтийских стран. Ряды репрессированных пополнились священниками восточного обряда, западными украинцами по национальности. Значительная часть священников была осуждена за подпольную антисоветскую деятельность, что не предполагало выхода из заключения по амнистии. Многие из них и в настоящий момент не реабилитированы. Кроме этого, их использовали на самых тяжелых работах.
Значительное количество католических священников оказалось в Краслаге и
Норильлаге, а также в ссылке в северных районах края.
Следует отметить, что данные объекты ГАЛАГа наряду с просто не человеческим
климатом «славились» очень тяжелыми бытовыми условиями. Отсутствовали просто
нормальные условия для существования: пища, вода, одежда. Нельзя забывать и о
постоянных физические истязания, даже в ссылках.
Католические священник, отбывавшие заключение в Краслаге
Католические священники, отбывавшие заключение в Норильлаге
В своих воспоминаниях “Подпольная парафия” У. Чишек приводит факты его пастырской деятельности в Норильлаге. Как он пишет, о. Каспер, прибывший из Дудинки, каждый день отправлял богослужения для больших групп поляков, литовцев, латышей и других католиков. Сотрудничавшие с ними заключенные служили мессу каждый вечер, за редкими исключениями, против правил лагеря. Чаши, дарохранительницы и др. принадлежности изготавливались (из никеля) самими заключенными. Вино делали из изюма, а хлебцы для причастия выпекали работавшие на кухне латыши - католики. Избранные отцом Каспером заключенные также сами принимали одну из его “парафий” и самостоятельно давали причастие, исповедовали прихожан.
Начальство при обысках специально святых даров не искало, но изымались все “посторонние предметы”. Допросы мешали служить мессу, но заключенные ухитрялись проводить обряды в разных бараках, или же произносили проповеди вместе с отцом Каспером, просто прогуливаясь с прихожанами по лагерю, якобы ведя разговор. Значительная часть заключенных приходила на исповедь регулярно, раз в месяц, а иные и раз в неделю.
В документах архивного фонда Красняорского крайкома КПСС за 1955 год имеются сведения о католических священниках, отбывавших заключение в Норильлаге и оставшихся там на поселении. В документах упоминаются священники восточного обряда Владимир Фиголь, Иван Кузич, Иван Котив, священники западного обряда – Дробитько, Годунько, Тишек, Фришляр. В документе обращалось внимание на активизацию их духовной деятельности в середине 1950-х годов. Священники проводили похороны, венчания, службы с привлечением значительного числа украинцев и поляков (от 500 до 1500 человек). Как пишет автор документа: «Отправление таких религиозных обрядов, как похороны, принимают форму демонстрации. Подготавливая нелегально процессии похорон, украинцы группами и в одиночку стрекаются к заранее обусловленному месту, выстраиваются в колонны и двигаются по избранному ими маршруту. […] На организацию похорон Ш. среди них был произведен сбор денег, нанят духовой оркестр, приглашены ксендзы Кузич и Котив. На похороны собралось более 1500 человек, в числе их были и расконвоированные заключенные. Похоронная процессия двигалась по центральным улицам города, мимо зданий общественных организаций, на фоне которых производилось фотографирование гроба и колонны. […] Обряды венчания, проводимые ксендзами, привлекают также большое количество людей, сопровождаются молениями […].»
В связи с этим предполагалось принять следующие меры безопасности: ограничить деятельность духовенства, для чего запретить похоронные процессии и массовые скопления людей или сократить количество участвующих в них; проводить их только с разрешения местных органов власти во время и по маршрутам, указанным этими органами. Во избежание различных эксцессов всю ответственность за поддержание общественного порядка предполагалось возложить на инициаторов и организаторов. [11]
Католические священники, отбывавшие заключение на строительстве дороги Норильск-Салехард (стройка №503)
1. Борысович Антоний арестован в 1944 г. в Белоруссии. В 1948 году прибыл на стройку из Тюмени. С февраля 1949 года переведен на строительство № 501. Освобожден в декабре 1949 года, вернулся в Минск. Снова арестован в 1951. Сослан в Казахстан. Освобожден в 1953 году. Уехал на Украину.
В разные годы находились в ссылке в Красноярском крае:
На примере рассмотренных судеб можно судить о методах и степени беспощадности насилия над жертвами. Перед нами прошла картина жестокости и многообразия гонений почти за 40 лет.
Что пишет в своих воспоминаниях кардинал И.Слипый о тюремном заключении: «Меня выводили на следствие днем и ночью так, что я буквально падал с ног, и меня вынуждены были поддерживать, ведя к следственному судье. Раз где-то, возвращаясь в 7 часов утра следствия, видел я епископа Григория Хомышина, который сгорбленный, наклонившись, шел куда-то к умывальнику. Мое следствие вел Горюн, в последствие начальник КГБ в Львове, человек ужасно грубый и беспардонный... Спустя несколько дней, когда я уже был до края измучен допросами, меня привели к нескольким полковникам и начали терроризировать, предлагали поставить подпись, чтоб я отрекся от Папы, а за то дадут мне Киевскую митрополию... Но я решительно отказался. Начались дальнейшие наступления, но это, ни к чему не привело, потому что я уже терял сознание от бессилия». [12]
А вот что говорят официальные документы об условиях содержания в Норильлаге – лагере, который находился за Полярным кругом, самом северном лагере СССР. Ужесточение лагерного режима произошло уже в начале войны. До войны заключенные в Норильском лагере размещались компактно и поддерживали между собой связь через бесконвойников во время работы на производстве. В докладной записке политотдела от 29 сентября 1941 г. перечисляются проделанные мероприятия по укреплению лагерного режима. 22 и 23 июня были пересмотрены списки бесконвойников: из шести тысяч четыре были законвоированы вновь. Произошло разукрупнение лагерей: организовано шестое лаготделение и три новых лагпункта. Так называемый «особый контингент» (бывшие офицеры прибалтийских стран) были изолированы от остальных заключенных в шестом лаготделении. Для них были установлены усиленный лагерный режим и охрана. Во всех лаготделениях были введены дежурства из работников лагерей. Части ВОХра переведены на военное положение, усилен режим охраны воинских казарм, складов, лагеря, промпредприятий. Весь командно-политический и рядовой состав находился на казарменном положении.
Только за годы войны количество заключенных увеличилось с 20320 человек на 1 января 1941 г. до 32694 человек на 1 апреля 1945 г. Почти половину из них (14889 человек на 1 апреля 1945 г.) составляли осужденные по контрреволюционным статьям. Если на 1 января 1941 г. заключенные содержались в пяти отделениях и восьми лагпунктах, то уже на 15 декабря 1943 г. – в девяти лаготделениях, двенадцати отдельных лагерных пунктах и семнадцати лагпунктах, входящих в состав лаготделений. Большинство заключенных использовалось на производстве. Из 30700 человек на 1 января 1943 г. на основных объектах строительства и в важнейших цехах работало 16348 человек.
В целом документы свидетельствуют, что резкое увеличение количества узников
способствовали ухудшению условий их содержания. Вместо нормы 2 м кв на одного
заключенного в лагере в среднем норма составляла 1, 2 м кв, а в отдельных
лагпунктах и лаготделениях доходила до 0,8-0,9 м кв на заключенного.
В лагере наблюдался недостаток продовольствия. Резкое снижение норм питания и
низкая калорийность еды не способствовали результативности труда заключенных.
Количество ослабевших заключенных, работавших с пониженной нормой выработки,
неуклонно возрастало. На 15 декабря 1943 г. группа «А» составляла 76,7% или
25413 человек, группа «Б» – 6,7% или 2246 человек, группа «В» -16% или 5312
человек, группа «Г» – 0,6% или 232 человека, инвалидов числилось 676 человек.
Таким образом, неработающий контингент составлял 23,3% или 8462 человека.
Количество потерянных человеко-дней от болезней и по причине временной
нетрудоспособности составило только за 11 месяцев 1943 года около 1 млн.
человеко-дней. [13]
В послевоенные годы численность заключенных выросла до 46 тысяч человек (на 1 января 1947 г.). Норильский лагерь насчитывал в своем составе 37 лагерных подразделений. За семь лет численность содержащихся в лагере увеличилась более, чем на 50 процентов. Норма в 2 м кв на одного заключенного в лагере по-прежнему не выполнялась, хотя и увеличилась до 1,5 м кв на заключенного. Как великое достижение, в докладных записках говорится о том, что сплошные нары в перенаселенных бараках уступили место нарам вагонного типа, т.е. с небольшими проходами.
Смертность в Норильлаге с середины 1945 г. уменьшалась не настолько быстро, как в среднем во всех лагерях, в силу того, что с этого момента в Норильлаге появились каторжане. Их доля среди всего контингента заключенных составляла: в среднем за 1945 год: 6%, за 1946 г.: 18%, за 1947 г.: 23%. Таким образом, эта доля в 1946-47 гг. была существенно выше, чем в других лагерях. Смертность среди каторжан в Норильлаге, которые, соответственно инструкциям МВД, содержались на усиленном режиме, получали уменьшенный паек и использовались преимущественно на тяжелых физических работах, значительно превышала смертность среди большинства остальных заключенных, которые находились в лагерных отделениях общего режима. Она составляла в 1945 г. 14,9%, в 1946 г. 7,8% и в 1947 г. 5,6%, тем самым приводя к повышению общего показателя смертности заключенных Норильлага.
По инструкции направлению в Норильлаг подлежали "заключенные годные к тяжелому и среднему физическому труду и заключенные специалисты из адм. техперсонала годные к легкому физическому труду", в возрасте от 20 до 50 лет. Реалии обращения с заключенными - плохое снабжение и содержание, крайне изнурительный труд, а также нередко неумелое управление работами - широко известны. [14]
Мы не должны забывать и о том, что в годы войны и первые годы после войны продовольствие на север не завозилось в принципе. Власти пытались накормить заключенных за счет того, что было произведено в подсобных хозяйствах. Даже народности Севера, для которых Енисейский Север был Родиной, не имели элементарного питания, медикаментов и одежды. Результатом тяжелых бытовых условий и недоедания стали высокая смертность и туберкулез среди населения. [15] Священники, волею судеб оказавшиеся на Севере, разделили со своими прихожанами все жизненные тяготы, как духовные, так и физические.
Как жили священнослужители в ссылках?
В нечеловеческих условиях. Приведем лишь несколько примеров.
1920-е годы (путь Красноярск-Енисейск-Богучаны-пос.Хая-Богучаны-Енисейск-Туруханск по воспоминаниям святителя Луки (В.Ф. Войно-Ясенецкого):
«[…]От Новосибирска до Красноярска ехали без особых приключений. В Красноярске нас посадили в большой подвал двухэтажного дома ГПУ. Подвал был очень грязен и загажен человеческими испражнениями, которые нам пришлось чистить, при этом нам не дали даже лопат. […] В подвале ГПУ мы прожили недолго, и нас отправили дальше по зимнему пути в город Енисейск за триста двадцать километров к северу от Красноярска. […] Ехали мы на лошадях по замерзшему Енисею и Ангаре до Богучан. […] В Хае мы прожили месяца два, и был получен приказ отправить меня снова в Енисейск. […] На полдороге до Богучан мы ночевали в лесной избушке, несмотря на требование провожатых ехать дальше всю ночь. На них подействовала только моя угроза, что они будут отвечать перед судом за бесчеловечное обращение со мной — профессором. Не доезжая верст десяти до Богучан прекратилась наша верховая езда. Меня, никогда прежде не ездившего верхом и крайне утомленного, пришлось снимать с лошади моим провожатым. Дальше до Богучан мы ехали на телеге. Затем плыли по Ангаре на лодках, причем пришлось миновать опасные пороги. Вечером, на берегу Енисея, против устья Ангары, мы с монахинями отслужили под открытым небом незабываемую вечерню.
По прибытии в Енисейск я был заключен в тюрьму в одиночную камеру. Ночью я подвергся такому нападению клопов, которого нельзя было и представить себе. Я быстро заснул, но вскоре проснулся, зажег электрическую лампочку и увидел, что вся подушка и постель, и стены камеры покрыты почти сплошным слоем клопов. […] В Енисейской тюрьме меня держали недолго и отправили дальше, вниз по Енисею [вТуруханск], когда пришел из Красноярска караван, состоявший из небольшого парохода, буксировавшего несколько барж».
1950-е годы Из воспоминаний Натальи Немировской (Хандон) ( член общественного фонда возвращения украинцев на Родину “Источник”) об о.Петре Вергуне:
«Моему отцу, Ивану Хандону – художнику, после 10 лет Воркутинских лагерей
назначено было доживать здесь свой век. Отец попал в поселок Ангарский с первыми
этапами. Он вспоминал: «…на Енисее нас посадили на баржу и отправили до Стрелки,
а затем по Ангаре до поселка Ангарского, куда нас сослали навечно». Жили сначала
в землянках, работали на лесоповале. Для «строек века» нужен был лес. Ссыльные,
среди которых были украинцы, эстонцы, литовцы, латыши, немцы и даже китайцы, все
прибывали и прибывали.
В 1952 году, пишет отец, «сюда попал и профессор, епископ-отец Петр Вергун. Отец Вергун жил в нашем доме, который мы сами построили. Жило нас четверо…В этом деревянном, построенном друзьями доме, прошли последние годы жизни о. Петра.
Среднего роста, с военной выправкой, с седой бородкой, священник сразу привлек к себе братьев по несчастью. Из-за толстых стекол очков смотрели на них добрые, проникновенные глаза. Тяжело больной (туберкулез, язва желудка), он каждого, кто к нему приходил, мог поддержать, найти такие слова, что помогут, дадут надежду.
[…] о. Петру не давали покоя. Постоянные вызовы на допросы, особенно ночью, совсем подорвали его здоровье. После таких ночей отец с мамой часто возвращали его буквально с того света. Но о. Петр никогда не жаловался, а всегда встречал своих соседей ласковой улыбкой.
[…] о. Петр предчувствовал свою смерть. На одной из фотографий он написал: «Моим любимым соседям с просьбой когда-нибудь помянуть незлым, тихим словом…». В письме родным он написал: «Все прошу Всевышнего – не дай, Господи, на чужбине умереть, только на родной земле. Пока человек живет, дышит, он надеется. И я имею надежду. А там – воля Божья…» 7 февраля 1957 года, после тяжелой болезни, о. Петра не стало. Отец с друзьями обрядили его в одежду священника. На могиле поставили сначала березовый крест, а потом памятник.»
Из воспоминаний Зубач Евфросинии Дмитриевны.
В ноябре 1949 года меня отправили по этапу в ссылку. Когда я спросила, на сколько меня ссылают, мне сказали: навечно. Почти два месяца провела я в «товарняке» и на пересыльных пунктах. 31 декабря 1949 года наш этап прибыл в Красноярск, а 1 января 1950 года мы были в Канске. Из Канска в Богучаны мы 400 км. шли пешком две недели. Этап состоял из украинцев и русских. В Богучанах его расформировали по поселкам. Нас, человек 20, отправили в Ангарский.
[…] В поселке в то время проживало человек 30-40 переселенцев. Наш этап был первый, летом прибыл второй. Постепенно ссылка росла, этапы прибывали один за другим. Среди ссыльных были: русские, украинцы, немцы, литовцы, латыши, эстонцы, молдаване, поляки, белорусы, евреи. Жили в бараках, работали в лесу. Платили за две недели 50 рублей, которых не хватало. В лагере в этом отношении было сытнее. Здесь мы были брошены на произвол судьбы: выживай, как можешь. Каждый месяц надо было отмечаться в комендатуре, этот дом сохранился до сих пор. В 1953 году, после смерти Сталина, нам выдали паспорта. В 1956 году мы получили право выезда из ссылки. Многие стали уезжать. С нашего первого этапа в живых осталось двое, остальные уже умерли. Реабилитировали меня в 1995 году.» [16]
Мы увидели, сколько католических священников оказалось в лагерях: работали на лесоповале, умирали от голода и холода, но не отреклись от Бога и Церкви.
Надеемся, что читатель найдет в этой небольшой статье неисчерпаемый пласт информации, необходимой для воссоздания исторической и духовной правды о судьбах католических священников в России в ХХ столетии.
Работа не претендует на полноту освещения судеб священников. Она скорее пробуждает народную память. Ведь народ, который забудет своих предков – погибнет, а Церковь, которая забудет о мучениках за веру – не будет иметь основания. Автор понимает, что начатое дело далеко не завершено и требует своего продолжения.
Источники:
1. РГИА. Ф.826. Оп.1. Д.883.
2. ГАКК. Ф.595. Оп. 3. Д.74; Оп.59. Д. 323. Л.1, 5; Д.506. Л.1, 1об; Ф.161.
Оп.1.Д.236. Л.48; РГИА. Ф.826. Оп.1. Д.698. Л.332
3. Книга Памяти. Мартиролог Католической церкви в СССР. – М., 2000. – С.152, 153
4. Там же. – С.57
5. ГАКК. Ф.595. Оп.8. Д.278. Л.13, 14. Д.1372. Л.5. Д.1510. Л.1, 3, 5. Д.1256.
Л.1, 6
6. Книга Памяти. Мартиролог… – С. 334, 335
7. Там же. С.342
8. ГАКК. Ф.П-59. Оп.1. Д.201. Л.61. Д.390. Л.33, 34. Д.689. Л.217, 219, 219 об
9. Книга Памяти. Мартиролог… – С. 342
10 Архив Красноярского отделения общества «Мемориал» (П-20613, П-17112); Книга
Памяти. Мартиролог… – С.66, 67
11. ГАКК. Ф.П-26. Оп.29. Д.7. Л.293, 294
12. HTTPS://old.ugcc.org.ua/rus/ugcc_history/martyrs/
13. ГАКК. Ф.П-4620. Оп.1. Д.1. Л.10 об-11об. Д.45. Л.134, 170-174, 202. Д.46.
Л.241об
14. Цитируется по: Л.И. Бородкин, С. Эртц. Труд в ГУЛАГе: динамика и структура
рабочей силы в Норильлаге. – HTTPS://www.ihist.uran.ru; HTTPS://memorial.krsk.ru/lager/Norillag/1.htm
15. Цитируется по: Дворецкая А.П. Красноярский край: прошлое, настоящее,
будущее: материалы международной конференции, посвященной 75-летию Красноярского
края. – Красноярск, 2009. – Т.2. – С.240, 241.
16. Фризен Татьяна. "Мученик за Церковь Христову о.Петр Вергун". – HTTPS://memorial.krsk.ru