УДК 821.161.1
Аннотация. Исследование освещает малоизученные факты биографии писателя-сибиряка Н. С. Устиновича. На основе впервые опубликованной автобиографии «Мир иной» раскрывается сложность общественно-гражданской и литературно-творческой позиции писателя в эпоху идеологического диктата 1930–1950‑х гг.
Ключевые слова: свобода писателя, идеологический диктат, политические репрессии, компромисс писателя, творческая независимость, гражданская ответственность.
Жизнь и творческая судьба писателя Н. Устиновича показательны в контексте соотношения меры ответственности и меры избираемой свободы как для творца вообще, так и для творца первой половины XX в. в частности.
Истоки будущей профессиональной писательской деятельности Н. Устиновича восходят к поре юности, а точнее школьного отрочества. Еще обучаясь в школе, начитанный подросток Коля Устинович из глухого хутора Нижнеингашского района пристрастился к сочинительству («помнится, портил бумагу “рассказами” уже лет с двенадцати»). Он писал небольшие бесхитростные рассказы об охотниках, рыбаках, различных случаях из жизни сельчан. Это было повествование о той повседневности, которую будущий писатель видел с раннего детства каждый день.
Наблюдение за бытом и укладом жизни своих земляков находило отражение в незатейливых сюжетах самых ранних рассказов Н. Устиновича. Первый рассказ «Орудия» был напечатан в 1930 г. в московской «Охотничьей газете». Это был рассказ об одном охотнике, имевшем самодельный самопал и предпочитавшем его фабричным ружьям. Вслед за тем последовали рассказы «Пурга», «Бердана», «Тайга зовет» и др. в той же газете, в московском журнале «Охотник» и в новосибирском «Охотник и рыбак Сибири» [3, с. 228].
В юности к нему приходит счастливая пора — знакомство и общение с писателями, поэтами родной Сибири. Среди них Анатолий Ольхон, Исаак Гольдберг, Игнатий Рождественский. Они открывают начинающему литератору широкие горизонты для творчества в молодой советской стране. Именно это помогло Н. Устиновичу подготовить к изданию свой первый сборник, который должен был выйти в 1933 г. Редактор в предисловии к книжке писал: «Главное достоинство рассказов Николая Устиновича в том, что все они звучат бодро, уверенно, жизнеутверждающе. Почти в каждом его рассказе показывается рождение нового человека, переделка и перековка людей в горниле социалистической действительности. О героизме и благородстве людей советской страны, о новом социалистическом отношении к труду… о коллективизме, о расцвете подлинно человеческих отношений между людьми нашей социалистической Родины — вот о чем пишет Николай Устинович в своих рассказах» [4, с. 40].
Однако первый сборник, сопровождающийся столь энергично-вдохновенным предисловием, так и не был издан, его набор был «рассыпан» еще в типографии. Середина 1930‑х гг. в организациях писателей Сибири — это тревожное время. Был арестован редактор газеты «Восточно-сибирская правда», «исчезали» заведующие отделами, участились выпады против писателей Исаака Гольдберга и Петра Петрова. Вскоре и начинающему писателю Н. Устиновичу было предъявлено обвинение в том, что он является участником контрреволюционной антисоветской группы, занимающейся изготовлением и сочинением литературы, направленной на дискредитацию партии и правительства. Сложно соотнести данную формулировку со строками процитированного выше предисловия. Впоследствии в одной из своих автобиографий Устинович пояснит эту очевидную несообразность: «Я все понял. В такое время органы НКВД не оставят без внимания мое злополучное стихотворение в прозе «Листопад», уж коль оно стало им известно. Ведь каждому, кто прочтет эту вещицу, становится ясно, что автор осуждает проведение собраний с наганом, как это бывало в период коллективизации, и что несет от строк стихотворения явным духом растерянности и упадничества» [4, с. 42].
В августе 1937 г. Н. С. Устинович в п. Ингаш был арестован и впоследствии переведен в следственный изолятор г. Канска. Он вспоминал: «Бывшая уездная канская тюрьмишка не видала, конечно, подобного столпотворения никогда. Большие и малые партии арестованных ежедневно прибывали из всех окрестных районов.
Тяжелые ворота гостеприимно распахивались, и люди надолго, если не навсегда, попадали в совершенно иной, неправдоподобный мир со своими законами, вернее — беззаконием, с звериной моралью и подчеркнутым унижением достоинства человека… Стены тюрьмы не раздвигались, но принимала она людей в десять, в двадцать раз больше, чем могла принять в нормальное время.
И это тоже была пытка — пытка скученностью, невероятной теснотой, духотой, ощущением своей затерянности среди легиона себе подобных» [4, с. 51].
Приговор, который вынесли 25-летнему Н. Устиновичу, — десять лет в исправительно-трудовом лагере. Автобиография, в которой он поведал об аресте и допросах, носит символическое название «Мир иной». Она представляет собой образец психологической прозы, не печатавшейся при жизни автора: «До этого времени я жил своей, индивидуальной жизнью… Но с того момента, как за моей спиной лязгнул замок, я превратился в живую, сданную на хранение вещь…
Моих желаний больше не существовало. Мое мнение не стоило и гроша. Я был никто и ничто. Я был лишь «придатком» к тому делу, которое завели на меня» [4, с. 48].
Для молодого писателя мир раскололся на мир индивида, мир личности и «мир иной». Впервые у него возникают мысли о ценности духа свободы: «Я все чаще начал вспоминать о привольной таежной жизни, о драгоценном чувстве свободы и независимости. Мне казалось, что если бы я вновь вернулся в тайгу, то был бы счастливейшим человеком. Теперь то я знал цену свободе!..
Я выйду на волю и сразу же уеду в тайгу… хватит с меня цивилизации… Я буду жить по древним бесхитростным законам тайги. Я буду свободен, как дикий зверь!.. Сидя за семью замками, я был волен, как таежный ветер» [4, с. 57].
Экспрессия автора чрезвычайно выразительна. Фрагменты автобиографии отражают глубинную внутреннюю работу молодого советского человека, осмысление того, что свобода — это индивидуальное состояние духа человека. Эти духовнонравственные открытия определят гражданскую ответственность и не просто решаемую впоследствии Н. Устиновичем дилемму творческой свободы писателя, его внутреннюю независимость в условиях жесткой идеологической регламентации.
Уйти от цивилизации Н. С. Устиновичу не удастся. После условно-досрочного освобождения из исправительно-трудового лагеря он приезжает в г. Красноярск и оказывается в гуще общественно-литературной жизни края 40‑х гг. прошлого столетия. В середине 1940‑х гг. он — литературный сотрудник и собственный корреспондент газеты «Красноярский рабочий», с 1946 г. становится членом Союза советских писателей. На рубеже 1950–1960‑х гг. возглавляет Красноярскую писательскую организацию и редактирует альманах «Енисей». Чем можно объяснить мечтания заключенного Устиновича о свободной независимой жизни вне цивилизации и столь его активную общественно-гражданскую жизнь? Ответ на этот вопрос дал литературный критик и публицист Анатолий Срывцев в своем очерке-портрете «Шагал по земле человек». Он убедительно доказывает, что это не карьеризм и не приспособленчество писателя, а его мужественная принципиальная позиция внутренне свободного человека [2]. Человеческое достоинство Н. Устинович умел сохранять всегда, о чем свидетельствуют архивные документы КГБ (1951 г.):
«Устинович Н. С. среди своего окружения высказывает недовольство высокими требованиями, предъявляемыми партией советским писателям, с антисоветских позиций критикует конференции и пленумы, проводимые Союзом писателей».
Н. С. Устинович всегда оставался честным человеком и писателем. В 1954 г. в Красноярском книжном издательстве выходит сборник рассказов писателя; в его состав вошли рассказы, название которых говорит само за себя: «Чужие мысли», «Профессиональный начальник», «Попрыгун», «Флюгер», «Паутина».
Быть «свободным, как дикий зверь» и «вольным, как таежный ветер», по-видимому, проще вне социума. Но Н. Устинович сохранял внутреннюю свободу в непростых условиях идеологического диктата своего времени. Однако следует учесть, что быть независимым и внутренне свободным писателем в 1940–1950‑х гг. было крайне сложно. Творец, занимавший столь высокий пост, как Н. С. Устинович, обязан был соответствовать жесткой нормативности в своем творчестве. Это касалось тематики и проблематики произведений, авторского пафоса, а также жанровой специфики. Член союза писателей сибиряк Н. Устинович следовал своему таланту детского писателя-анималиста, писателя-природоведа.
Его любимый объект изображения — природный мир Сибири. Дорогой сердцу жанр — рассказ, миниатюра, зарисовка, этюд. Наиболее востребованные читателями произведения опубликованы в книгах «Лесная жизнь», «Аромат земли», «Рассказы следопыта», «Таежные рассказы» и др. Постоянное давление литературных идеологов и ряда писателей-современников приводят к тому, что Н. С. Устинович все же соглашается на компромисс, в определенной степени поступаясь обретенной им свободой творца. Он пишет роман «Маяк в степи» и ряд повестей. На эти произведения обрушилась справедливая критика, так как они имели незначительную художественную ценность. Об этом драматичном эпизоде творческой судьбы писателя написал в своем очерке «Литературная улица Николая Устиновича» Борис Петров [1].
В целом, обращаясь к творческому наследию писателя и размышляя о его гражданской позиции, можно сказать, что Н. С. Устинович сумел взять на себя ответственность за литературу Красноярья и в значительной мере сохранить свою собственную творческую свободу.
1. Петров Б. М. Жизнь, житуха, житие. Красноярск: Сибирские промыслы, 2012. 544 с.
2. Срывцев А. Н. Шагал по земле человек. Кемерово: Кемеровское книж. изд-во, 1964. 85 с.
3. Устинович Н. С. След человека. Рассказы, письма. Красноярск: Красноярское книж. изд-во, 2002. 256 с.
4. Устинович Н. С. Повести и рассказы. Красноярск: Класс-плюс, 2017. С. 39–58.