вх 1990-120
Вх. 1990-120
Уважаемый тов. Лелайс!
При сем посылаю рукопись, в которой как мог так и описал далеко не
исчерпывающий свой жизненный путь, чтобы описать более подробно о себе нужно не
одну тетрадь написать, а главное конечно если бы это потребовалось истории и
стало достоянием наших внуков и правнуков, которым было бы известно и полезно
знать всю историческую правду – и только правду из первых рук и о наших тяжких
переживаниях, и о деспотически жестоких злодеяний над безвинными людьми режима
палача Сталина и его окружения.
Жаль только одно, что сотни тысяч приверженцев палача Сталина НКВДисты ТРДисты
все они были члены коммунистической партии, руководитель который был тиран
Сталин не понесли они ни один никакого наказания, а руками этих палачей отнята
жизнь у миллионов ни в чем неповинных людей и миллионам они исколечили жизнь.
Итак до свиданье! Будьте здоровы.
С уважением к Вам (подпись) Н. Лагуткин
15.02.1990 года
Живущие в деревне люди это крестьяне, трудятся они в основном на земле, которую пашут затем сеют рожь, пшеницу и другие культуры, выращивают скот, за счет чего и обеспечивают себе жизнь. Ихнее жилье – избы как правила рубленные из круглого леса, с русской печкой, которая отапливается дровами. Вот так в средней полосе России, когда-то жил и мой отец Лагуткин Иван Прохорович со своей семьей, которая состояла как я помню, а это было примерно в 1917-18 году из моих бабушки и дедушки по линии отца, наших папы и мамы, и нас 5-х ихних детей сестры Фимы и 4-х братьев Пети Никиты, Николая – это я и Миши; кроме упомянутых выше в одной семье с нами жила жена брата моего отца с двумя детьми дочерью Ефросиньей и сыном Александром года на два моложе меня, отец ихний погиб на фронте в ту гражданскую войну – Василий Прохорович Лагуткин.
И вот такая семья в 12 человек жила в одной избе, где стоял большой стол в переднем углу две скамьи вдоль стен, русская печка и галанка, кроме этого в избе все время стояла лоханка – это кадка высотой 50-60 см. в которой зимой кормили утром и вечером корову, после того как подоит мама нашу кормилицу, ее выводили во двор.
Лоханка эта одновременно служила и как емкость, над которой все мы умывались, мыли руки и мы малые ребятишки, кроме того справляли свою нужду по маленькому в эту лоханку.
Мы ребятишки росли не знали что такое, туфельки, ботиночки, сапожки, а когда подрастали дедушка Прохор Дмитриевич плел нам лапти, которых я изнасил много, а весной чтобы не замочить в лаптях ноги, к лаптям привязывали колодки, сделанные из липового дерева или осинового, напоминающие низкую уширенную букву «П». Рубашки и штаны мама нам шила из холста, который своими руками она и пряла и ткала на такую громадную семью, она бедная наша мама работала день и ночь всю жизнь. Когда подросла дочь Фима они на пару не зная отдыха всю зиму с утра до глубокой ночи с керасиновой лампой пряли и ткали холст, потом его отбеливали, в целом это был настоящий каторжный труд.
Я родился в 1913 году и до 1930 года я не знал что такое пальто не было у меня и сапог, как и у моих старших братьев. И вот время шло и где-то в 1920 или в 1921 году умерла бабушка, вскоре умерла и сноха-мать Фроси и Александра.
Сестра Фима в 1923 году вышла замуж, где-то 1927 году женися старший брат
Петя, которому года через два построили избу и он стал жить отдельно не в далеке
от нас; нас в семье отца осталось восемь человек.
В 1927 году я окончил 3-й класс, 4-го класса в нашем Новознаменском поселке не
было (на поселок семья наша из села Знаменского переехала в 1924 году).
Моя учительница – Анна Васильевна Попова убедила моего отца, чтобы он
отправил меня учиться в Ш.К.М. (школа крестьянской молодежи) тогда были такие
школы с уклоном сельского хозяйства – в ШКМ мы изучали полеводство,
животноводство и это мне очень пригодилось в один из периодов моей столь трудной
жизни в целом. Шли годы, учился я уже в 7-м классе ШКМа, общежития при школе не
было, родители для меня снимали квартиру, т.к. школа была в другой деревне в
селе Кандиевке в 8-ми километрах от нашего поселка. И вот, в один из роковых
февральских дней приехал к дому хозяина, у которого квартировал, мелиционер
забрал меня и доставил в районную, тюрьму, в камерах которой было столько юных
парней и стариков, что меня не впустили в камеру, а в прямом смысле затолкали
коленом, затем прижали дверью, так была набита тюремная камера людьми
несовершившими никакого проступка ни перед кем. В этой же камере набитой людьми
оказался мой родной брат Никита, увидев меня он заплакал на взрыд, не потому что
был слабохарактерен, а потому что он старше меня и он глубже меня понимал
трагичность нашей судьбы в дальнейшем. От брата я узнал, что хозяйство наше,
коммунистическая оголтелая черть признала кулацким, отца забрали раньше,
отправили на каторжные работы, а семью отца выселяют в отдаленные районы Сибири,
хозяйство полностью забрали. К этому времени у отца было 2 лошади, корова, 5
овец, но разумеется дом и всякая надворная постройка нужная в крестьянстве.
Из тюрьмы под конвоем нас повели к ж.д. вокзалу где было масса людей, которые
почти все плакали, женщины, дети, старики, это все те кого инквизиторы сейчас
будут грузить в холодные телячьи вагоны ни снаблив их ни куском черствово хлеба
ни кружкой хотя бы холодной воды, эту жестокую акцию осуществляла оголтелая
чернь под руководством таких же оголтелых жестких коммунистов, выдающих себя и
теперь за радителей трудового населения страны.
Итак, набили до отказа телячьи вагоны людьми, всех вместе, женщин, детей,
стариков захлопнули вагоны и поезд двинулся гремя перестуком колес в отдаленные
районы Сибири. Бедные люди они не знали куда их везут, кто их встретит, не
предчувствовали они что впереди у них голодная смерть, которая постигла и мою
родную маму Матрену Ефимовну Лагуткину – которой было всего 42 года, и родного
брата Никиту не дожившего и до 20 лет. Во время пути следования эшалона, который
длился порядка 2-х недель, ни разу не покормили людей горячей пищей, кипятку и
того с большим трудом кое кому удавалось достать на крупных станциях. В вагонах
холод, люди голодные у кого что-то было захвачено с собой, ели в сухомятку, люди
начали болеть не замедлелся и тиф, которым заболел я, мама и брат Никита. В
городе Надежденске это на северном Урале в 500 км. От Свердловска на Север, нашу
семью из вагона высадили и поместили в больницу меня, маму и брата Никиту, а
младший брат тогда дошкольного возраста Миша, а тепер офицер в отставке –
пенсионер, был оставлен на произвол судьбы, и уже сам приютился в одной их
кочегарок и находился там около месяца. Когда я пришел в сознание в нашу палату
зашла мама и сказала мне, что брат Никита умер, койки наши стояли рядом это
сказала мне мама, но я будучи без памяти сам, не слышал и не видел как умирал
мой родной брат. Со смертью брат очень боролся, как рассказала мама, его не
могли удержать два врача как он бился в огонии предсмертно. Итак, из больнице
маму и меня выписали, мы нашли Мишу закоптелого и голодного, чем он кормился это
трудно себе представить, кто что даст за то и спосибо, а парой довольствовался –
засыпая в углу качегарки голодный.
За тем нас поездом отправили на станцию Марсята это в 70 км. На север от города
Надежденска, прибыв на ст.Марсята голодные, хлеба купить там было невозможно,
как там и кому довали хлеб мы не знали но мы узнали из уст тех людей, которые
там еще оставались, жили они в бараках все вместе по 50-60 человек в секции, и
умирали пачками по 10-15 человек ежедневно, хоронили их в братской могиле. Узнав
об этом страшилище я предложил маме бежать из этого ада смерти, кстати в то
время мы познакомились с военным человеком высокого звания он приезжал на
станцию Марсяты за своими родными и он нам решил помоч выехать из этого лагеря
смерти, но своих родственников он не нашел. Мама наша решила, чтобы я бежал
один, а в последствии будучи на воле предпринять всё возможное, что бы спасти
как можно быстрей Маму и Мишу. Выехать со станции Марсяты могли только те кто
надзирал, т-е охранка – МВД и НКВД. С помощью военного мне удалось покинуть
лагерь смерти ст. Марсяты. У меня никаких документов не было, а брат Никита имел
документы и когда мы ехали он маме и мне сказал я доеду с вами до места куда нас
доставят, а затем имея документы уеду и постараюсь сделать все возможное, что бы
спасти вас от голодной и холодной смерти, но судьба все решила по своему,
миссию-намерения моего брата Никиты я взял на себя.
Когда я оказался в городе Надежденске (теперь этот город переименован непомнящими Иванами – оголтелой чернью – в город Серов) я с великими изухищрениями с помощью одной глубоко-милосердной женщины смог купить билет на поезд, чт удовалось только тем, что без выхода из очереди мог простоять на вокзале миним трое суток. И вот я приезжаю на ст. Симанщина которая отстоит от нашей ст. Башмаково в 150 км., тут же письмом сообщаю где я нахожусь брату Пете, который не медля приезжает ко мне на ст. Симанщина. Я ему обо всем сообщил, и было принято братом и другими родственниками всё, что было в их силах.
Поехать тут же сразу не представилось возможности родным за мамой и Мишей, было это сделано несколько позже и это промедление стоило жизни нашей мамы. Мишу застали живым, хотя он тоже обеими ногами стоял в могиле.
В дальшейшим моя жизнь если так её можно назвать проходила в повседневном страхе, вот узнают, вот заберут эти тираны, и всеже узнали, но добрые люди, а именно Голиков Михаил Кузмич он знал меня и нашу семью, и знал обо мне все. Работал он заместителем директора, я у него жил на квартире, а работали мы в совхозе Федоровский, я работал помощником животновода. И вот на одном из районных сборищ, куда и был приглашон Михаил Кузмич, на этом же совещании был милиционер совхоза Федоровский тов. Демидов, которому поручалось арестовать меня, но тов. Демидов много кое что имел от меня (это сметана сливки молоко) и поэтому он там же отказался от такого поручения, тогда предложили это сделать другому мелиционеру живущему в районе.
Утром на следующий день должны были приехать и арестовать меня, но это сделать им не удолось т-к тов. Демидов по приезду в совхоз сразу зашёл ко мне и сказал, что бы я покинул совхоз иначе я буду арестован. По приходу на квартиру Михаил Кузмич был уже дома, и также мне сказал, что завтра утром приедет из района милиционер с поручением арестовать меня. Но этого чекистам не удалось. Михаил Кузмич организовал дело так, что в семь часов ута от ст. Федоровка пасажирский поезд увозил меня в город Ленинград, а затем на с. Котлы Кингисепского района. Я приехал туда там строилась ж.д. от ст. Котлы к границе Эстонии. Там я проработал до 1934 года. В 1934 году был направлен на подготовительные курсы в 2-х годичный педагогический институт в город Псков где подготовительные курсы я прослушал, но экзамены не выдержал и по этому зачислен в 2-х годичный институт не был; но в этом же году с помощью знакомых мне ребят Петрова Александра и Федорова Александра по национальности они оба были ижоры это, что-то вроде эстонцев, я был принят в Ленинградский рыбопромышленный техникум на гидротехническое отделение. Техникум я закончил успешно диплом защитил на отлично и был направлен в Тамбовский Госрыбтрест где был зачислен на должность старшего гидротехника. Проработал два года и в ине 1940 года был призван на действительную службу в армию, через год началась война с немцами. Конечно, все ужасы войны поймет по настоящему только тот человек, который пройдет через горнило войны, ни книги не кинофильмы не доведут человека до такого ощущения, которое он испытывает собственным чувством находясь непосредственно в гормиле жестокого боя. На передовой я провоевал до конца октября за это время наш полк два раза выходил из окружения ведя ожесточенные бои. В одном из боев при отступлении меня постигло как и многих других роковое несчастье я был пленен. Плен это тягчайшее существование в лучшем случае, а как правило для многих – голодная смерть, как это было в лагеря, в которы пришлось побывать мне. Будучи в лагере военнопленных работали на лесоповале, на разработке каменного карьера на территории Норвегии в районе города Киргинеса. Мысли о Родине не оставляли каждого из нас ни на одну минуту. Академик Тарле в одной из своих статьей утверждал, что побег из плена – есть великий подвиг достойный высшей награды, не претендуя на последнее многие решали в том числе и я, лучше умереть стоя чем жить на коленьях всю жизнь.
Что такое побег – это риск и окончательное решение к побегу того, кто решил пойти на смерть возможную, но вот она миновала смерть возможная, преодолев при этом тягчайшие испытания на самом себе, которые оказались на пути достижения конечной целе – Родины.
И что же, как нас встретила Родина, хозяева которой – оголтелая чернь руководствовалось законом – лжи и насилия, чекисты, НКВДисты, ТВДисты и прочие тираны они нас морили голодом, холодными камерами жесткими побоями, бесконечными ночными допросами и другими изухищренными приемами чекистов, которым само государство гарантировало неограниченную власть над человеком, они эта оголтелая чернь хотела миловала хотела казнила.
После того как чекистам надоело уже измываться над нами они зачитали нам приговор палачей за наш подвиг каждому 10 ть лет каторжных работ и 5 лет парожения в правах и навечное поселение в отдаленные районы Восточной Сибири, где вот в частности – я как и сотни тысяч, а вернее миллионы других честных ни в чем не повинных людей. На этом пожалуй нужно закончить далеко не полное описания моего тернового пути. Реабилитацию мне вручили в 1958 году.
Адрес:.... Лагуткин Николай Иванович
15.02.1990 года (Подпись)
