Забытые страницы прошлого
12 марта 1988 года в газете «Ленин полы» опубликован очерк Г. Котожекова
«Реабилитирован.,.». По просьбе читателей «Советская Хакасия» попросила автора
перевести его на русский язык.
Сегодня, в условиях широкого развития процесса демократизации и гласности, средства массовой информации все чаще высвечивают «белые пятна» нашей истории. Ошибки, совершенные в период культа личности Сталина, коснулись истории всех наций и народностей страны. Для развития национальных культур народностей Сибири репрессии 30-х годов стали трагедией не только личностей, но и негативно повлияли на общее развитие зарождающейся социалистической культуры. Так, в 1937 году алтайский народ лишился талантливейшего художника Г. И. Гуркина. Ученик известного русского живописца И. И. Шишкина Гуркин еще до революции стал крупнейшим пейзажистом Сибири. До сегодняшнего дня алтайская земля не родила такого художника. На 20—30 годы приходится бурное развитие национальной культуры Хакасии. Во второй половине двадцатых у хакасов появились письменность и первые книги, учебники, газета на родном языке. Начало тридцатых отмечено рождением национального театра, созданием издательства, появлением первых поэтов, писателей, артистов.
Эхо репрессий докатилось и до представителей хакасской интеллигенции, в том числе первопроходцев зарождающейся социалистической культуры — авторов первых учебников на родном языке К. К. Самрина, Н. Г. Катанова, Г. П. Бытотова, Н. И, Конгарова, Г. Н. Кучендаева, одного из зачинателей литературы В. Л. Кобякова, директора национального театра П. Н. Майнагашева и многих других. Долгие годы эти люди были в забвении, а их вклад в развитие национальной культуры замалчивался. После XX съезда партии они были реабилитированы. Нам еще предстоит по достоинству оценить труды ученых, литераторов...
В мае прошлого года общественность области широко отметила 125-летие со дня рождения всемирно известного ученого, профессора Казанского университета Н. Ф. Катанова. Имя выдающегося сына хакасского народа в тридцатые-пятидесятые годы также было «позабыто». Только после XX съезда КПСС в 1961 году научная общественность страны отметила 100-летие Катанова. Ученые мира по достоинству оценили его вклад в науку, а его неувядаемые труды и сегодня служат тюркологам. Но если научная деятельность профессора Катанова широко известна, то мало кто знает историю его личной жизни.
Одна из страниц в его биографии — воспитание приемного сына Николая Гавриловича Катанова.
После торжеств, посвященных юбилею профессора Катанова, в редакцию «Ленин чолы» зашла пожилая женщина и попросила через газету поблагодарить областной краеведческий музей и ученых ХакННИЯЛИ за организацию и проведение Юбилея дедушки Пора (хакасское имя профессора). И здесь же она (это была средняя дочь Н. Г. Катанова — приемного сына профессора — Елизавета Николаевна) обратилась со своей просьбой к газете.
— Перестройку, — сказала Елизавета Николаевна, — я ждала ровно 50 лет. Ни в каких обстоятельствах не теряла надежды, что придет время, когда из истории исчезнут «белые пятна» и ошибки будут названы без обиняков, открыто. Не могу сказать, что укрепляло мою веру в справедливость. Но я 22 года, живя дочкой «врага народа», ни на один день не теряла веру в Советскую власть, людскую доброту. Никакие жизненные невзгоды не смогли превратить мое сердце в камень. Давно себе дала клятву: светлый облик любимого отца, его деяния представить в истинном свете перед людьми.
Сегодня, когда наша партия, народ, оглядываясь на прошедший путь, очищается от наносного, я думаю, наступило время и мне рассказать всю правду об отце, о нашей семье. Может, кто-то скажет или подумает, зачем ворошить старое, поднимать пыль истории. Я говорю, надо именно сегодня, когда мы полной грудью дышим свежим ветром перестройки. Если мы хотим в будущее шагать уверенным шагом, то не должны повторять ошибок пройденного пути.
И еще я уверена: если бы отцу не прервали жизненный путь, он немало сделал бы для развития культуры своего народа. Об этом свидетельствуют его труды, его неуемное желание к знаниям. Уверена, он постарался бы продолжить дело моего деда.
И еще почему я хочу рассказать об отце. Если бы он не был отнесен к «врагам народа», то его семья, его дети не хлебнули бы столько горя и страданий.
И, наконец, почему все же я хочу рассказать об отце? Когда его арестовали и вынесли неправедное обвинение, об этом узнали все, а вот о реабилитации знает семья да близкие родственники. Поэтому говорю всем: МОИ ОТЕЦ НИКОГДА НЕ БЫЛ «ВРАГОМ НАРОДА».
А кто он, Катанов Николай Гаврилович, какой он прошел жизненный путь, что успел сделать в свой короткий век?
Н. Г. Катанов — настоящая фамилия Тюнистеев — (1894— 1939 гг.) — средний сын старшей сестры профессора Марии (хакасское имя — Торлок) Федоровны,
У профессора Н. Ф. Катанова, кроме дочери Анны, детей | не было. Поэтому в 1908 году в очередной приезд на родину Пора уговорил старшую сестру Торлок отдать на воспитание среднего из трех ее сыновей — Кольку Тюнистеева — и увез его с собой. После окончания Аскизской школы Колю он устроил в Красноярскую духовную семинарию. Так как по окончании семинарии Николай категорически отказался от карьеры священника, профессор не стал чинить препятствий приемному сыну для поступления в Ново-Александровский институт сельского хозяйства и лесоводства (город Харьков).
В апреле 1918-го Харьков заняли войска генерала Деникина. В конце года натиск Красной . Армии поставил белых в критическое положение И тогда генерал издал приказ о мобилизации всех студентов. Так третьекурсник Н. Г. Катанов оказался в деникинской армии. Через месяц с небольшим он покидает ее и 13 дней под покровом ночи, питаясь почками тальника, тоавой, пробирается к красным.
В рядах Красной Армии воевал на польском фронте, освобождал от бёлобандитов Южную Украину и Крым. Демобилизовался в нюне 1921 года, будучи инструктором-организатором политотдела стрелковой дивизии Киркавполка (о чем свидетельствует демобилизационный лист за № 3684, выданный Катанову в г. Барнауле 24 июня 1921 года).
Вернувшись в Хакасию в том же году, он работает заведующим инородческим подотделом отдела по Делам Национальностей Минусинского уездного исполкома. Чем он занимался, какую общественно-политическую работу проводил по укреплению Советской власти на хакасской земле, можно узнать из чудом сохранившегося мандата, выданного Минусинским УПК.
«Катанову Николаю Гавриловичу возлагается обязанность вести самостоятельную работу на месте согласно циркулярам и распоряжениям Наркомнаца по проведению в жизнь национальной политики Советской власти. Защищать политические права инородцев и экономические, культурные, просветительные интересы их, следить за работой инструкторов п/отдела, требовать от них отчета, подробных докладов о работе, налаживать работу инородческих волисполкомов и культпросветов, втягивать инородческие трудовые массы в работу советского строительства на местах, принимать все меры к прекращению различных беззаконий, с чьей бы стороны они не исходили, устраивать собрания, митинги, съезды у инородцев.
Всем советским учреждениям и должностным лицам предлагается т. Катанову оказывать всякое содействие по делам , службы. Мандат выдан в первый раз и действует по 10 декабря 1921 года.
Предисполкома (подпись неразборчива)
Зав. отделом по Делам
Национальностей М. Черепанов
И. д секретаря Ш. Сайков».
В первые годы Советской власти среди хакасов грамотных насчитывалось единицы, а здесь, в Минусинске, объявляется боец Красной Армии, прошедший гражданскую войну, бывший студент одного из известных высших учебных заведений. Конечно, такой человек не мог стоять в стороне от строительства новой жизни.
В 1926 году при окружном отделе народного образования Хакасского окрисполкома была создана литературная коллегия по созданию первых учебников на родном языке. Н. Г. Катанов становится активным ее сотрудником. Все здесь было впервые: хакасские буквы, написание слов на родном языке, первые учебники, стихи, рассказы. Вот воспоминание одного из ныне здравствующих членов литкомиссии Т. Н. Балтыжакова (из статьи «Рождение и развитие хакасской письменности», альманах «Ах тасхыл», 1981 г.)
«Однажды после обеда к нам в кабинет зашел секретарь окружного комитета комсомола И. М. Киштеев.
— Принято решение, — говорит возбужденно Иван Михайлович, — о выпуске газеты на хакасском языке. Как назовем ее? Надо придумать хорошее название.
— Давайте назовем «Хызыл Октябрь» («Красный Октябрь» — авт), — предложил Константин Константинович Самрин.
— По-моему, ее лучше назвать «Хызыл чылткс» «(Красная звезда»—авт), — сказал Николай Гаврилович Катанов.
— А если так назвать? Ведь новая газета разойдется по аалам (деревням), среди них она будет распространяться и будет их большим желанным гостем. Поэтому я предлагаю газету назвать «Хызыл аал».
С этим предложением все согласились».
Так в рождении газеты «Хызыл аал» (ныне «Ленин чолы») приняли участие Н. Г. Катанов и другие члены литколлегии. В том же году Катанов как один из грамотных и подготовленных языковедов принял участие в первом тюркологическом съезде, проходившем в Баку, и выступил на нем с сообщением о развитии хакасского языка и обучении на родном языке.
В эти же годы Николай Гаврилович подготовил и выпустил первый учебник «Грамматика хакасского языка», упорно продолжал 'работу над хакасско-русским словарем.
В 1929 году он как делегат участвует во Всероссийской конференции нацменьшинств в Москве. Через год опять едет в столицу на курсы, организованные Центриздатом, по подготовке редакторов учебников для национальных школ.
Активно участвуя в развитии национальной культуры, Н. Г. Катанов в 1932 году вдруг уезжает из города в Аскиз. Там он недолго работал инструктором райисполкома, затем райзо. Но в том же году он просит отправить его в глухую деревню и оказывается в улусе Усть-Сос, где проработал заведующим начальной школой до 1934 года.
— В конце 20-х годов, — вспоминает Т. Н. Балтыжаков, — я был отправлен в село для организации колхозов. В начале тридцатых, вернувшись в город, не возвратился на прежнюю работу в литколлегии, а был секретарем в окружном суде. Поэтому точно не знаю причины ухода Катанова от активной творческой работы. Многие сослуживцы внезапный его отъезд связывали с НКВД. Слишком часто им стали интересоваться сотрудники данного отдела.
Прошедшее время помогло нам лучше узнать и понять ход событий тех суровых лет. При коллективизации на местах, особенно в Сибири у скотоводов, было допущено немало перегибов. Многие середняки вместе с баями были высланы из родных мест.
А Николай Гаврилович, сын профессора, к тому же призывавшийся в белую армию, конечно, обратил внимание сотрудников НКВД. Для них его трехлетняя служба в рядах Красной Армии, просветительская работа в начале 20-х годов, активная деятельность в создании письменности, учебников, развитии культуры народа не смогли перевесить полуторамесячного пребывания у деникинцев. Может, другой и скрыл бы такой эпизод своей жизни. Но это был бы не сын профессора Катанова, воспитанный в лучших традициях порядочности, народной этики и морали.
Весной 1934 года Н. Г. Катанова арестовали. А через пять месяцев, 31 августа, Специальная коллегия Восточно-Сибирского краевого суда полностью его оправдала за неимением состава преступления.
Вернувшись из тюрьмы, Николай Гаврилович в Аскизском районе преподает русский язык и литературу в пятых-седьмых классах, По воспоминаниям некоторых его учеников, он был прекрасным учителем. Учеников поражали его обширные познания во всех областях, но особенно удивляло владение в совершенстве русским и родным языками, знание русской литературы.
Казалось, миновали грозные тучи расследований, впереди ясное безоблачное небо прекрасного будущего. Катанов снова берется за прерванную работу по языкознанию, составлению словаря, много читает, выписывает различную литературу. Днем —- школа, хлопоты по дому. Зато ночью он полностью отдавался власти книг и научных трудов. Почувствовал, что знаний, полученных в институте, почерпнутых из книг, недостаточно для углубленной работы по языкознанию. Поэтому в 1937 году едет в Томск и поступает на литературный факультет педагогического института. 24 июня пришло извещение, что Н. Г. Катанов зачислен в институт. Думалось, сбывается мечта: сын сможет продолжить дело своего отца.
Но 21 октября 1937 года Н. Г. Катанова снова арестовали. На сей раз семья его не дождалась...
Тяжесть репрессий невыносимым бременем легла на плечи семей осужденных. Об этом трудно вспоминать тем, кто это пережил, но еще труднее написать.
— Когда отца арестовали, — рассказывает Елизавета Николаевна Катанова, — нас осталось три сестры и брат. Мне было 10 лет. С этого времени у меня кончилось беззаботное детство; здесь берут начало ручьи слез нашей семьи.
Такое горе, я знаю, коснулось не только нас. Каждый эту тяжелую ношу нес по-своему. Самое страшное было то, что в людях появился страх.
Поэтому многие знакомые, даже родственники, боялись к нам заходить, на нас смотрели косо, избегали разговоров, а многие, чего греха таить, смотрели действительно как на врагов народа. Мою маму никуда не принимали на работу. Тогда она нанималась белить, убирать дома, подшивала обувь. Зарабатывала как могла, чтобы прокормить своих детей. Так прожили мы больше года.
Моя мать, Катанова Мария Николаевна (Айго — по-хакасски) была неграмотная, но решительная и мужественная женщина. И когда скудные заработки не могли прокормить, одеть, обуть четверых подростков, она обратилась в прокуратуру: или дайте заработать на кусок хлеба, или сошлите туда, куда отправили мужа — отца детей.
Так она добилась работы. Я, одиннадцатилетняя девчушка, убирала помещение СНК, старшая сестра Ольга — здание Сибпушнины, а мать — самое большое помещение райзо. Брат Иннокентий пилил, колол дрова и топил в этих зданиях печи. Таким образом мы начали зарабатывать себе на хлеб.
Но не хлебом единым жив человек. Мы, дети, оставались детьми, поэтому в свободное время тянулись к своим сверстникам. Но ведь зараза недоверия коснулась и детских душ. Частенько меня могли обозвать, оскорбить и даже отлупить как дочь «врага народа». Бывало, наревусь, отведу душу в одиночку, чтобы маму не расстраивать, и плетусь домой.
Когда становилось невыносимо грустно, брат брал мандолину, Ольга — гитару, а я — балалайку. И втроем устраивали «праздник для души», играли задорно, весело, забывая горести и унижения. Но как бы нам ни было тяжело, я еще раз повторю, мы никогда не теряли веру в справедливость. Здесь опорой нам была мать. Ее стойкость и мужество вселяли в нас уверенность.
У отца дома остался большей сундук с книгами, рукописями. Среди них было немало трудов и дедушки Пора. Было много его фотографий. Но после ареста отца к нам не раз приходили сотрудники НКВД, и переворачивали весь дом, уносили рукописи, книги, фотоснимки. Но не помню, чтобы они нам их возвращали. Так бесследно исчезли многие труды и документы не только отца, но и дедушки. Теперь я с сожалением думаю, сколько уникальных документов, книг мы тогда не сумели сохранить. Вот одна из этих книг (Елизавета Николаевна показывает сборник выступлений участников 1-го тюркологического съезда в г. Баку). Смотрите, в этой книге вырваны в некоторых местах страницы, в том числе нет здесь и выступления моего отца. До сих пор не мог\» понять, кто их вырвал — или сам отец, зная, что участников съезда поголовно обвиняют под лозунгом пан-тюркизма в национализме, или следователи.
Как бы нам трудно ни жилось, но мама стремилась выполнить последний наказ отца: учить детей при любых условиях. Поэтому, когда в 1939 году семнадцатилетнего брата отправили в Абакан на двухмесячные курсы педагогов начальных классов, у нас дома был большой праздник. После окончания курсов он стал работать в Чаптыковской начальной школе. В этом же году заочно поступил в институт. Когда началась война, старшая сестра Ольга, окончив такие же курсы вместе с братом, начала работать в Усть-Есинской школе.
Брат Иннокентий не раз обращался в райвоенкомат с просьбой отправить его добровольцем на фронт. Его не брали. А в 1942 году настойчивость брата была вознаграждена: он стал бойцом трудармии. Помню, как гордился, что в годы военного лихолетия хотя бы на трудовом фронте он помогает Родине. Весной 1943 года вышел приказ об увольнении из трудармии специалистов сельского хозяйства и учителей. Брат вернулся в школу. И вновь он обивал пороги военкомата, что-то Доказывал, просил. Наконец, в августе того же года добился своего, его отправили на фронт. 29 ноября 1943 года близ села Ковылево Витебской области гвардии рядовой Иннокентий Николаевич Катанов с полковым знаменем в руках был сражен вражеской пулей. Там же он был похоронен в братской могиле.
Какую тяжелую ношу пришлось нести Иннокентию после ареста отца. Кто-то от тяжести такой мог зачерстветь сердцем, другой бы мог отсидеться как сын «врага народа», но тогда он не был бы сыном Николая Гавриловича Катанова, продолжателем рода знаменитого деда, когда землю родном страны топтал действительный враг, он за память деда и отца, за свободу Отчизны не колеблясь отдал свою юную жизнь.
— Во время войны, — продолжает свой рассказ Елизавета Николаевна, — горе стало гостем в каждом доме. Война и в нашем доме добавила слез. Ведь похоронка брата принесла в семью первую смерть. После ареста отца мы ничего не знали о нем. Поэтому он для нас всегда оставался живым, только на неопределенное время оторванным от семьи,
Иногда, оглядываясь в прошлое, задумываюсь: какая сила помогала преодолевать невзгоды? И прихожу к мысли, что главным стержнем нашей жизненной стойкости, наверное, являлась взаимопомощь советских людей. Знали мы, конечно, и среди родственников, и среди знакомых людей с волчьим сердцем. Да что об этом вспоминать... И все-таки многие даже после ареста отца как могли старались нам помочь, кто добрым словом, кто куском хлеба.
Я никогда не забуду такой случай. Одной из самых суровых была зима 1943—1944 годов. Я тогда училась в восьмом классе. Мать после похоронки брата осунулась, часто прибаливала. Дома ни крошки хлеба.
И вот в марте, как только появились проталины, я решилась на отчаянный шаг. Никого дома не предупредив, затемно ушла далеко в горы и на пашне стала собирать колоски, Питалась жареными зернами, пила талую воду, а ночевала в заброшенной сараюшке без крыши и потолка. Гак за полмесяца мне удалось собрать два с половиной мешка колосков с зерном. Вышла на дорогу и целый день не встретила никого. На второй—повезло: увидела повозку. Стала просить путника довезти до дома собранное богатство, пообещав при этом половину зерна.
А этот хмурый, молчаливый хакас средних лет по хакасскому обычаю спрашивает: чья дочь будешь? У меня как будто сердце остановилось, думаю, скажу, кто я, сразу понукнет лошаденку и продолжит свой путь, но обманывать меня родители как-то не научили. Пришлось сказать правду. Тогда он без лишних слов погрузил мое добро и уже ночью доставил домой. А мама от радости не знает куда посадить гостя, ставит чай, но путник заторопился, и, наотрез отказавшись даже от чашки моего зерна, уехал. Позже мама сказала, что этот человек был знакомый моего отца.
Мы, сестры, худо-бедно подросли. Я после восьмого класса закончила одногодичную сельхозшколу счетоводов-бухгалтеров. Продолжить образование не пришлось. Надо было помогать старшей сестре Ольге учиться в институте. Затем младшая Валентина поступила в педучилище.
Года шли за годами, а мать наша день и ночь ждала своего мужа. Бывало, услышит стук проезжающей телеги, глаза заблестят, сама как девушка соскочит с места и прильнет к окну. А иногда увидит вдалеке идущего путника и вся задрожит от ожидания.
За это время сколько мы написали писем в разные инстанции, но все безрезультатно. От отца у нас была только одна весточка, которая согревала наши души. Этот клочок бумажки вынесли маме надзиратели, когда ей разрешили передать посылку отцу.
«Катановой Марии Николаевне (Айго).
Получил передачу 20 марта — 38 г. сахару, муку, 3 сайки. И денег шестьдесят
рублей (60 рублей). Платок отправляю обратно.
Катанов Николай
20.III.38 г.».
Коротенькое сообщение. II это понятно. Но маленький клочок бумажки, исписанный рукой любимого человека, в течение двадцати лет вселял надежду, укреплял силы.
— В 1958 году на наши запросы стали приходить иногда ответы, но из них ничего конкретного невозможно было узнать.
Только через год сообщили всю правду об отце. 7 июля 1959 года решением Военной Коллегии Верховного Суда СССР Катанов Н. Г. реабилитирован. Нам выдали свидетельство о смерти отца, умершего в 1939 году в местах заключения.
Смотрит со снимка на меня ясноглазый молодой мужчина. Смотрит и как будто спрашивает: ну, как вы там, оставшиеся после нас потомки моего народа? На какие тасхылы забрались? Как продолжили наши начинания?
Ответ на эти вопросы — наша сегодняшняя жизнь. Нет, ваши начинания, ваш труд не пропал даром. Рожденный вами, первопроходцами, алфавит живет. Пользуясь им, дети входят в огромный мир знаний. Посаженные вами семена дали хорошие всходы!
А дети твои. Николай Гаврилович, твой светлый облик, не расплескав, не замарав, пронесли через всю свою жизнь. Мы можем сказать, что деяния твои не исчезли, твое имя займет достойное место в музее твоего отца и останется в памяти народной навсегда.
Г. КОТОЖЕКОВ.
Совветская Хакасия 30.04.1988