Корни
ОНО МОГЛО запомниться каждому по-своему, но было нечто общее, что долго вспоминалось безошибочно — такой зарубкой в памяти остался именно этот полярный день — с 19 мая до 25 июля, а потом, именно этот август.
Ни до этого дня, ни после него не было столько самоубийств. «До» — понятно. «После» — тоже понятно: постепенно всем становился ясен масштаб трагедии, а коли открывалось, что не просто тебе не повезло, что ты ввергнут в бездну страданий вместе с миллионами таких же, как ты, — ты щепка огромного сведенного до корней (а то и с корнями) леса, — надо находить силы, надо выжить, а не искать лазейки в мир иной, поддавшись слабости, может быть, минутной...
18 мая 1939 года. Запомните эту дату. Тот месяц был рекордно холодным {следующий такой зарегистрирован ровно двадцать лет спустя), но в день восемнадцатый объявили такое, что... Стали налаживать петли на свои шеи. Кто — сразу, не задумываясь. Кто — несколькими днями и неделями позже. В укромных уголках мастерских. В туалетах. В бараках, пользуясь правом дневальных на одиночество...
Это было как. холодный душ на морозе. Как ожог. Как нож в сердце.
— Слушайте все. Сего числа все зачеты отменены...
Это не только осознать — хоть как-то понята было невозможно. На зачетах (сокращении сроков в ответ на старание в работе, выполнение и перевыполнение производственных норм и заданий) строилась вся система «перевоспитания трудом». Как же можно рубить сук под собой? Как же можно столь очевидно демонстрировать вероломство? Ради чего? Разве не понятен жестоким: вред, прямой убыток от этого приказа из ГУААГа?..
Голько представьте себе: человек, заслуженно или нет, находится за колючей проволокой. Судьба ему уготовила жестокий урок — или несправедливое наказание. Впрочем, могло быть и хуже: бессмысленная, никому не нужная работа, год за годом... Здесь, пусть климат тяжел, быт безрадостен, но, судя по всему, .делаешь дело: задымягг заводские трубы, поднимется, говорят, город... И все же каждый считает дни — сколько осталось... Сколько осталось до встречи с матерью, с семьей, друзьями, которые остались где-то в далеком далеке, в сказочном времени свободы...
Некоторым досиживать какие-то десять, восемь, шесть месяцев, а кому-то и вовсе дни. И туг объявляют:
— Нет больше зачетов. И, считай, не было.
В основном это ударило даже не по политическим: с их сроками, назначенными год-два назад и в лучшем случае рассчитывать на быстрое освобождение не приходилось. (Впрочем, еще не всем «добавили», и в лагере находились «политики», получившие три, пять лет по судам 1935-го, 1936-го; приказ их тоже коснулся). Больше других пострадали воры, растратчики, аферисты... Тоже, между прочим, люди, не исключено, что в мыслях порвавшие со своим промыслом (в растратчиках же можно было оказаться и вовсе без злого умысла).
У некоторых пострадавших от приказа пропало по году отсидки. Год, когда считаешь дни! Но еще тяжелее был удар по доверию, плевок в душу: как теперь им верить? Им ничего не стоит я в день обещанного выхода из лагеря объявить, что решением... бог знает кого... срок увеличивается до...
Так н происходило, но это — позже, ссылаясь на военное время и безо всяких ссылок. Сроки вырастали и вдвое, и совсем не вырастали, а человека продолжали держать взаперти. В тридцать девятом кое- кто уже догадывался о таком поворота событий. С ними спорили...
А пока тот, скажем, кому причиталось 18 дней в квартал, недосчитывался двух с половиной месяцев за год. А ведь были и представленные Завенягиным на скощение трети срока... Легко представить, как чувствовал себя начальник стройки, который лично обещай...И надо было смотреть людям в тлаза и находить слова...
НУ ЧТО ЖЕ, пора взглянуть на поселок как бы с высоты птичьего полета. Как бы — потому что геликоптеров еще не было, слова «вертолет» --- тем более. В поселке раз, два, десять, двадцать,.. тридцать каменных домов. Двадцать два деревянных. Два гипсовых. Улиц — раз, два, три... шесть. Горная и Заводская замощены. Водопровод строится, ВЭС-2 достраивается. Магазины: хлебный, продуктовый и два — смешанного типа, Две столовые, пекарня (семь тонн выпечки в сутки). Сапожная и портновская на 30 рабочих мест... Школа — одна. От поселка до ММЗ — пятьсот метров. От поселка до Соцгорода (его только начали, на 43 тысячи жителей) два километра. Население поселка: служащих — 1147, рабочих — 837, вохровцев —- 420.
...Это что же получается, служащих больше, чем рабочих? И каждый норильчанин съедает по три кило хлеба и булок за день?
Да нет, конечно. Это официальная статистика. Кроме населения, есть еще рабочая сила, тысяч восемь. А надо иметь больше. Потребность — еще десять тысяч. Землекопов и каменщиков — пять, остальные — бетонщики, плотники, арматурщики, штукатуры, маляры, стекольщики, слесари-монтажники, такелажники, печники, сварщики, машинисты, бурильщики, крепильщики, запальщики... Здесь, ясно, и Дудинка, и Валек, и железная дорога, и даже Лама. Начальник отдела организации труда Толмачев все точно рассчитал: на второе нолугодие-39 и первое полутодие-40, т. е. до следующей навигации понадобится 809 специалистов, из них 320 вольнонаемных. К примеру, инженеров — 98 «этих» и 108 «тех». Скоро пойдут этапы. Хорошо, что Соловки ликвидируются, там есть кадры...
...Приходится нарушать инструкции. Среди вольнонаемных и «бытовиков» людей, способных выполнять руководящую работу, обслуживать агрегаты ВЭС-2, не хватит. Да просто нет! А станцию пускать надо. Вот и начальник Шахтстроя пишет: «Бригадира конвойной бригады, заключенного Пода Леонида Артемьевича, ст. КРД, дрок 10 лет, прошу разрешить использовать десятником на земляных работах, а вместо заключенного Пода прошу назначить бригадиром конвойной бригады заключенного Генебошвили Иосифа Алексеевича, ст. КРД, срок 10 лет...».
Леонид Артемьевич, интересно, Вы знаете об атом рапорте? Генебо... Это не
большепик ли с дореволюционным стажем?
(Вопросы, рассчитанные па отправку итого номера газеты в Кисловодск).
ЗА ЛЕТО-39 сохранились буквально все приказы Завенягира. 1 июня организовал конструкторское бюро, ввел я действие положение о перевозках (пассажиров, багажа и грузов по узкоколейке); объединил в ДОЦ все столярные мастерские, лесозавод, сушилку и биржу; отпустил А. Е. Воронцова на отдых и назначил Ю. А. Ерусалимского начальником сразу двух кирпзаводов (2-й перед пуском); утвердил распорядок дня курсантов-обогатителей (до 16-00 —- на монтаже, вечером — теория).
Все приказы не перепишешь, тем более что нас больше интересует ,середина июня. 14-е: в связи с правительственным заданием о расширении добычи и поставке качественного товарного угля Главссвморпути, Ленинграду и прочим потребителям создать Углесбыт с инспекцией по качеству; 15-е: организовать экскаваторный цех при управлении строительства и горный отдел при управлении комбината.
В тот же день был сдан в эксплуатацию первый конвертер Малого металлургического' завода. Полученный медно-никелевый файнштейн знаменовал окончание первого этапа строительства комбината: есть конечная продукция! Рафинировочные переделы еще не предусматривались. Но Завенягин не был бы Завенягиным, если бы удовлетворился этим деревянным зданием с примитивной механизацией, цехом с единственными агрегатами, рассчитанными на переработку нормально-вкрапленных руд, этой застывшей в чашах массой, пусть богатой, но предназначенной для вывозки на Кольский или в Красноярск, где ее довели бы до состояния товарных металлов...
Авраамий Павлович уже знал, что здешние, запасы жильных руд очень значительны и должны быть учтены в проекте. В голове складывался план превращения ММЗ из опытной в производственную единицу со вторым ватержакетом, более мощным конвертером, с обжиговым цехом, аглоустановкой для пыли и рудной мелочи, наконец, с электролитным цехом.
Та» и было. Не пройдет и трех лет, Завенягин не поверит своим глазам, получив в Москве телеграмму о том, что норильчане получили чистый катодный никель. Но 50-летие этого события — в 1992-м. А нынешний День металлурга одновременно можно считать праздником 50-летия получения в Норильске первого файиштейна. Больше того, в эти самые дни 1939 года первая партия норильского файнштейна была доставлена в Мончегорск на «Североиикель». Специалисты поразились: пришедший северными морями из устья Еиисея полупродукт оказался вдвое богачи местного.
Если быть на страже истины, то фанфарам самое время минутку помолчать. Через год, в мае, Завенягин обратил внимание комбинатского актива:
— На ММЗ при извлечении файнштейна из штейна мы теряли 33 процента никеля (1:3). Мончегорский комбинат имеет такие же потери. Но такие потери являются недопустимыми для таких комбинатов, как «Североникель», который перерабатывает руду со значительным содержанием никеля. Для нас такие потери являются просто преступными, т. к. наша руда еще богаче никелем.
(Ох и нехорошее слово «преступными», даже для сорокового года).
Несколько слов о тех, кто выпустил первый файнштейн, — главном металлурге комбината Федоре Аркадьевиче Харине, прошедшем уральскую школу (Уфалейского завода), и его учениках. Это они подучили первые полторы тонны файнштейна в деревянном сарае на опытной установке за год до того, в 1938-м- Они же — И. А. Чижик, С. И. Сердаков, Д. К. Лавриков с товарищами, горновыми и конвертерщиками, столь же мало умеющими и знающими поначалу, четыре месяца назад пускали завод... Сергей. Исаакович Сердаков рассказывал: сначала надо было привыкнуть к обстановке, не бояться жара, не смущаться соседства горячего металла. Посмотрит на тебя мастер, как притыкаешь шпур, не закрываешь ли от страху глаза —- и сразу скажет, получится ли из тебя горновой...
Будущий Герой Социалистического Труда, как известно, никогда не мечтал о месте у печки; направлялся на северо-восток поискать золотишко, да опоздал на Диксон к завершению навигации. Ему подсказали про стройку неподалеку от Дудинки — мол, есть где перезимовать... Так и получилось, что на всю жизнь стал Сердаков норильчанином.
Чижик, Иван Алимпиевич, ровно за год — с июня по июнь — прошел путь (как говорится) от чернорабочего до мастера; а если считать с декабря 1938-го до декабря 1939- го, то — от ученика плавильщика в экспериментальном цехе до лучшего мастера плавильного цеха ММЗ...
Для Михаила Михайловича Кракузина лето 1939 года и вовсе было первым норильским летом. Весной он еще работал в Игарке, на распиловке леса. Пошел в кино, а там перед сеансом выступал норильский начальник (скорее всего, Завенягии остановился в Игарке, возвращаясь из московской командировки, числа 15-го апреля). Авраамий Павлович приглашал работать в Норильске, рисовал перспективы... Кракузин с товарищем вызвались ехать. Впрочем, оказию не ждали, рассчитались подчистую и 9 мая отправились пешком — на Север, вдоль Енисея. За 11 дней добрались, а 22-го Кракузин вышел на смену, возить в тележке шлак и приглядываться. Ему было 26 лет, грамоте не обучен..
Так появился в Норильске основатель одной из славных норильских рабочих семей, известной теперь уже в четвертом поколении. А учили первого Кракузина не слишком его превосходившие в «письменности» Федор Федюха, Сергей Сердаков, Григорий Ковшиков и молодые инженеры Александр Аристов, Георгий Ильичев... .
Вместе с Хариным, Рожковым, Луневым, Соминым и еще несколькими инженерами надавил норильскую металлургию Михаил Василъевич Ромашов, первый начальник ММЗ. В июне, кстати, нормы, рассчитанные на проектную мощность, еще не применялись, шел официальный период освоения. Скорее всего и в июле не все ладилось, или шла раскачка, Или трудно было увидеть в ММЗ промышленное предприятие с утвержденным планом. Во всяком случае, штейн взвешивали не всегда, и Ромашов получил выговорочек. А десятью днями позже «доигрался» Харин. Это уже середина августа, скоро конец квартала, а главный металлург игнорирует не просто распоряжение начальника, как Ромашов, а «правительством установленный для Норильского комбината определенный план по выплавке цветных и благородных металлов».
В жестких выражениях выдержанный приказ («позволяет себе составлять свой, втрое сокращенный план», «считать поведение антигосударственным») заканчивается объявлением ...опять же выговора. То ли на самом деле еще не устанавливали плана, то ли дело было отдано на откуп Завенягину, но за мягкостью наказания что-то, конечно, скрывается. Авраамий Павлович прекрасно понимал: от него требуется быть жестким («Это дало возможность явно вредительским элементам из числа прорабов и десятников проводите свою вражескую работу... Контролеры ОТК... покрывали преступную деятельность», — тоже завенягинская реакция, правда, несущие балки складов действительно обвалились, при загрузке произошли аварии).
Только в самом конце лета на ММЗ появились официально руководители смен: Георгий Ильичев, Ольга Лукашевич и Сергей Лунев. А если подсчитать, какая часть продукции, отправленной в Дудинку, успела до ледостава уйти пароходом «Сибиряков» на Кольский, выясняется; лишь пятая часть штейна (чуть больше) и только 60 процентов файнштейна (95 тонн). Вот почему я думаю, что А. П. все же блефовал насчет «государственного плана». Зато в истинные его намерения, безусловно, входило быстрое строительство еще трех цехов ММЗ с параллельным расширением временной электростанции, сдачей десяти новых складов — и еще многого.
Когда придет время подводить итоги года, Завенягин напишет среди положительных результатов — «пущен ММЗ и выдан первый металл»; и только в конце десятка основных причин невыполнения плана 1939 года — «кустарщина на ММЗ».
СЕРЕДИНА лета. Только что стало известно, что в Дудинку из Мурманска придет пароход «Рошаль». Будут продаваться билеты на обратный рейс... Участники художественной самодеятельности Норильлага освобождаются от вечерней работы... На Ламе начинают строить дом отдыха и пионерский лагерь В детском саду и яслях 50 ребят. Есть еще сорок мест, которые дока некем занять... Экипажу самолета Х-223, приданного комбинату, выдано пять кожаных костюмов и 10 пар сапог – поровну кожаных и резиновых… Начальник буручастка Григорий Иванович Сапрыкин с 15 июля – в отпуске… Главные новости – организуется Политотдел комбината, первые три работника зачислены в штат. Готовится новый номер газеты «Норильскстроевец»…
Мы сообщили сводку местных известий за 15 июля 1939 года.
Московское радио передало, что японцы не успокаиваются, хотя атаки наших позиций (к востоку от реки Халхин-Гол) успеха не имели… За день, по сообщению ТАСС, японская авиация потеряла 32 самолета. Из воздушных боев не вернулись четыре наших летчика, их разыскивают.
В тот же день одинаково далеко от Москвы и монгольских степей на дудинский берег выгрузился соловецкий этап. По радио о нем не объявили, но участников разыскивали с тем же успехом. Назавтра подвалил речной пароход с контингентом из красноярской пересыльной тюрьмы.
Из воспоминаний П.О. САГОЯНА, члена КПСС с 1921 года, г. Ессентуки:
– В силу целого ряда обстоятельств и причин, о которых сейчас нет смысла распространяться (Написано в 1978 г.), я в числе многих других оказался в Заполярье, в Норильске… Состав бригады был очень пестрым, но крепкое ядро сплачивало коллектив из тридцати человек и вело за собой… Юрьев Василий Егорович, здоровяк-шахтер из Черногорска, Шмидт Егор – грузчик из Армавира. Коренные сибиряки Мазалов Иван и Макар Зеленин –плотники, топорами владели виртуозно. Гинзбург Леонид Яковлевич – московский юрист. Доценко Георгий Сергееввич (Бывший чекист.), тоже из Москвы. Двое последних – интеллигенты, но на любой работе, требующей физических навыков, не отставали от тех, для кого она была привычной. Во главе бригады встал человек технически грамотный, деловой, с уравновешенным характером – Грамп Александр Николаевич.
Думаю, есть смысл особо подчеркнуть тот высокий дух товарищества, сплоченности, целеустремленности, который характеризовал бригаду. Любую порученную работу мы выполняли со всей ответственностью и добросовестностью, понимая, что труд наш нужен и важен.
Конец июля. Плато Надежда. Здесь большие запасы первосортного угля и нерудных ископаемых. Мы строили ветку железной дороги от основной магистрали Норильск – Дудинка. Корчевали у подошвы горы кустарник, срезали мох, готовили ложе будущего полотна… В лощине на глазах таял ледничок. Из этого ручья мы пили, использовали воду для бытовых нужд. В сотне метров стояли бараки, в которых мы жили. Раз в неделю по Угольному ручью спускались к бане возле железнодорожной станции. Однажды к нам на гору добрался Завенягин – интересовался ходом работ, бытом, расспрашивал, откуда мы, кто по профессии. Знакомство оставило приятное впечатление, и каждая новая встреча подтверждала, что нам повезло...
Так и есть – не только с Завенягиным, но и с Грампом, бывшим руководителем краснопресненских комсомольцев, блестящим инженером, интереснейшим человеком. Повезло и с первым заданием – на свежем воздухе и среди несказанной красоты.
– Вокруг цвели колокольчики, на десятки километров открывалась панорама летней тундры, а внизу, за Аварийным поселком, видны были здания ММЗ (строительная площадка БМЗ еще пустовала).
Другой полюс настроения представлен в письме в «Известия» ветерана партии и труда Г. И. БАБИЧЕВА, почетного железнодорожника СССР, г. Киев:
– Из клейкого политизолятора измученных режимом нас привезли в Красноярск… Погрузили на деревянные баржи, оборудованные восьмиярусными нарами и на буксире у «Марии Ульяновой», вслед за ледоходом… Кормили «затирухой» – сырая вода из Енисея, соль и мука… Каждый получал свой черпак – кто в ботинок, кто в фуражку, кто в рукав или полу пиджака. Алюминиевые ложки отобрали, а деревянных не выдали. Поэтому есть приходилось по-собачьи… Ни кипятка, ни хлеба. В барже было 600 зэков. Люди умирали без воздуха, воды, пищи, от антисанитарии. Трупы на палубу выдавали, когда терпеть расположение становилось невмоготу: лишние три черпака!
Баржа потеряла за долгий рейс не меньше четверти личного состава. В Дудинке мало кто сошел по трапам – в основном выносили и укладывали на землю, добавляли дистрофикам воспаление легких. Оставшихся в живых на открытых платформах отправили в Норильск. В дорогу раздали по два куска соленой трески и по две пайки хлеба. И на этом этапе не обошлось без потерь, чему способствовал «освежающий» ветерок… Хочу, чтобы обо всех этих этапах «большого пути» знало новое поколение советских людей. Норильск запомнился Нулевым пикетом, рудником имени Морозова, шахтами Шмидтихи, зоной палаток шестого и второго лаготделений, бревенчатым домиком геолога Урванцева, да ротной двухэтажкой НКВД… По воле судьбы я попал в 6-е отделение, строил из досок бараки на зиму.
Как понимаете, у меня был большой выбор свидетельств о самых жарких днях того лета. Останавливаюсь на истории одной семьи, Легковых, для которых 16 июля – ежегодный праздник. Со слезами.
Георгий Иванович Легков родился в канун двадцатого века, в 1900-м, поэтому легко сосчитать, сколько ему было на каждом рубеже жизни: 1915 – окончил уездное двухклассное училище: 1918 – доброволец Красной Армии; 1919 – партиец; 1921 – инструктор при штабе армии, участник борьбы с бандитизмом; 1922 – политработник; 1926 – женился на Шуре Лебедевой из большой рабочей семьи; 1930 – направлен на коллективизацию; 1933 – замполит в МТС; 1935 – второй секретарь райкома партии в Шуе, 1936 – первый секретарь, 1937 – замзавсельхозотделом Ивановского обкома, апрель 1938 – печник (наследовал отцовскую профессию), июнь – подследственный; 1939, март – осужденный, июль – норильчанин.
Все. 11 мая 1957 года – реабилитирован. 16 июля 1957 года – реабилитирован в партийном отношении. Он мог бы еще жить, пулеметчик Первой Конной, отец двух дочерей – Тамиллы и Камиллы, заслуженный дед...
ТАМИЛЛА ГЕОРГИЕВНА:
Он всю свою жизнь отдавал работе, делу партии. Ни разу не пользовался отпуском, редко позволял себе выходной день. Посевная, уборочная – редко видели его дома. Любимые его книги – Ленин, Сталин, Маркс. Много занимался самообразованием. Целью его жизни было построение коммунизма. В моей памяти он остался настоящим ленинцем… Помню смущение следователя и понятых, когда они пришли с ордером на обыск и увидели, что им предстоит конфисковывать… Ничего не описали, нечего, оказалось.
Из воспоминаний Александры Александровны ЛЕГКОВОЙ (1905 –1962): «Пришли ночью… Когда его увели, от горя ничего не видела. Ночь простояла у окна. Хотела покончить с собой, но соседи у нас дежурили, жены таких же… Время лечит, но когда нам в спину кричали «враги народа!», когда нечего было есть… Когда одну из двух комнат пришлось отдать домоуправлению – нечем было платить… Потом устроилась счетоводом на 17 рублей в месяц (в нынешнем исчислении), помогала старшая сестра. А некоторые родственники, даже близкие, боялись поддерживать отношения… Из дальних только А. М. Мосягин, генерал, остался нам предан, не верил в виновность мужа. А начальник мой… доводил меня до нервных припадков».
ТАМИЛЛА ГЕОРГИЕВНА:
– Ужас тех дней остался в моей душе на всю жизнь. От меня отвернулись все подруги, кроме девочек, пострадавших, как мы. Бывшие подруги старались всячески унизить, подчеркивали, что оказывают милость, разговаривая со мной. Я стала молчаливой… И взрослой в свои 11 лет. Мама, самая грамотная в подъезде, писала и за себя, и за других женщин, по их просьбе в Верховный суд, в Военную коллегию, Вышинскому, Буденному, Сталину… Безрезультатно. Она работала не покладая рук, закончила заочно школу товароведов, стала специалистом по черным металлам. Поставила детей на ноги, дала нам образование, до конца дней своих была предана памяти отца. Умерла от инфаркта… О смерти отца я узнала в шестом классе. Плакала долго и горько.
КАМИЛЛА ГЕОРГИЕВНА:
– Ивановский загс выдал нам свидетельство от 7.02.1941 года о смерти отца 26.09.1939 года по причине упадка сердечной деятельности. Настоящая же причина была иной. На моей памяти встреча мамы с человеком, который находился в одном лагере с отцом и вернулся из Норильска в 1949 году. Он узнал маму на улице, окликнул по имени-отчеству. Она удивилась: «Откуда?». «Оттуда», – быстро ответил он. Спросил, где мы живем. Мама сказала: «Там же». Он пришел вечером, лагерный фельдшер, который отбыл в Норильске полный срок, 10 лет. Разговор его с мамой я слышала весь. Про невыносимые условия. Как отец, и раньше страдавший болезнью желудка и сердца, лишенный нормального питания, очень слабый, заболел дизентерией. Однажды по дороге на работу ему стало плохо. Он присел, подошел конвоир и заколол его штыком… Такая страшная смерть. Можно ли такое забыть и простить?
Последняя записка Георгия Ивановича (13 мая 1939 года, ивановская тюрьма): «Шура! Родная! Крепко тебя целую. Целую моих дорогих дочек Тамиллу и Каму. Я жив и здоров. Шура, большое тебе спасибо за последнюю передачу. Она пришла очень кстати. Прости меня за все треволнения… Обо мне не беспокойся. Если будет возможность… пришли только сухарей и сахару, пришли простые сапоги. Только внутри их гвозди, отнеси в мастерскую. Береги детей и сделай все, чтобы они были счастливыми. Еще раз всех крепко целую. Георгий Легков».
...Согласитесь, легче читать (и писать) о миллионах жертв, чем об одной конкретной, — идет ли речь об июле 1939-го или июне 1941-го. Но продолжим нашу тему: пятьдесят лет назад в эти дни.
Два документа из собранных двадцать лет назад Т.Я. Гармашом. Сводка коммунального отдела комбината и передовая «Правды». Есть над чем поразмышлять, т.к. связи весьма любопытные.
...Благодаря разрешению свободного въезда вольнонаемных граждан в Норильск и свободного приема на работу, также благодаря вербовке рабочей силы в Москве, Красноярске, Игарке... сильно увеличился приток… В 1939 году ожидалось прибытие вольнонаемных 650–800 человек, а фактически уже прибыло и прописаны с 6 июня по 16 августа 2185 человек. И, кроме того, прибыли, но не прописаны за неимением жилплощади еще около 1200 человек вместе с детьми… К 20 августа весь жилфонд для вольнонаемных составит 106007 квадратных метров… т.е. на одного жителя 1,9 кв. метра, а фактически еще меньше, т.к. работники, живущие в Норильске с 1936 и 1937 годов, имеют на одного человека от 3 до 5 кв. метров.
Из Дудинки продолжают ежедневно поступать семейные рабочие. До конца навигации ориентировочно прибудет еще вольнонаемных 700– 800 человек и трудпереселенцев 2000 – 2500 человек с семьями… В настоящее время семейные работники комбината размещены по две-три семьи в одной комнате. Где же будут жить приехавшие и приезжающие?
«ПРАВДА», 29 ИЮЛЯ 1939 г.
– Положение о выборах в местные Советы депутатов трудящихся составлено на основе
великих принципов Сталинской Конституции, предоставившей и закрепившей за
советским человеком самые демократичные права в мире… У нас, в стране
победившего социализма, выборы являются единственными действительно свободными и
действительно демократическими… Выборы местных органов Советской власти, впервые
проводимые на основе Сталинской Конституции, сделают социалистическое
государство рабочих и крестьян… еще грознее для всех врагов…
До сих пор мы задаемся вопросами: понимал ли А. П. Завенягин, что происходит в стране, и если – да, то до какой степени? Не по привычке ли мы хвалим начальника комбината, цепляясь за тонкую нить, грозящую обрывом? Может быть, мы, закрывая глаза, проходя мимо «неудобных» фактов, поневоле сдуваем пылинки с образа, который сложился за десятилетия, боясь, что объективность ему может навредить?
Приходилось выслушивать и такое: «говорят, он был жестоким»; «говорят, он
пальцем не пошевелил, когда…». Что можно сказать со всей определенностью? На два
порядка больше свидетельств в его, Завенягина, пользу. Говорят… Пусть говорят.
Ясно, что не ангел, а человек, и ничто человеческое – и доброе, и дурное – не
было ему чуждо. И смертные приговоры подписывал – по долгу службы и только
отпетым бандитам.
Мое дело – факты, которые трудно истолковывать двояко, факты, которые говорят сами за себя. (Кстати, только грустную улыбку может вызвать сетование с телеэкрана одного уважаемого, много перенесшего человека насчет того, что о Завенягине пишут так, будто пили с ним чай… Полное непонимание технологии поиска и анализа.)
Так вот. Из множества фактов того же лета 1939- го выбираю два. 27 июня Завенягин, возмущенный донельзя, пишет приказ вполне в духе времени: «Строительство ряжевых причалов в Дудинке было произведено с преступной халатностью. Освоение не подготовлено, дно не спланировано, фашины не уложены, каменную наброску не сделали… Ряжи… перед спуском на воду головотяпски отрывались от льда взрывами аммонала, что граничит с прямым вредительством…»
Стоп. Это пишет человек, хорошо знающий, что есть слово изреченное. И что такое приказ начальника в Норильске. А в данном случае – и «как наше слово отзовется». Это пишет и редактор, между прочим, с двадцатилетним стажем – со времен гражданской…
Он вычеркивает последние три слова и заканчивает фразу совсем в другом ключе: «что привело к поломке ряжей». Халатность – да, причем преступная, но вредительство (кто там будет разбираться, граничит или границу перешло!) – это уже другая статья.
И потому Лубкову Григорию Григорьевичу, и.о. главного инженера комбината, не предупредившему «эти безобразия», не принявшему «надлежащие меры» (формулировки из приказа № 297), – указать на проявленную халатность. Начальника стройучастка… снять с должности. Прораба… Ну, прораба по ряжевому причалу отдать под суд.
Легко представить, как мог выглядеть этот приказ, если бы автором был другой начальник, с иным жизненным опытом, менее уравновешенный и более заботящийся о собственной судьбе…
Факт второй, финальный в этом очерке. На исходе лета следственный изолятор готов принять проходящих по делу № 273 Александра Целикмана, Ивана Прохорова и Луку Панасюка. Первые двое – смолянин и москвич – ровесники Завенягина, 1901 года, третьему – сорок два года.
Один имел «пять лет», досрочно освободился и работал начальником ВЭС-1. «Допустил обезличку по локомобилям» (машинисты не были закреплены), не занимался подбором кадров (!)… Вот и вышел из строя шуховский котел. Убыток – семь с половиной тысяч. Другой уже дважды судим. В 1936-м по ст. КРА (контрреволюционная агитация). Освобожден. Видимо, неплохо работал, отвечая за механическую часть, инженер с дипломом… Но допустил же перестановку машинистов с локомобиля на локомобиль! Проверкой технических заданий кочегаров не занимался? Учеником кочегара ЖЭКа Танкова принял? Тот и выпустил воду из котла.
Ну и малограмотный уроженец Гродненской области (ст. 58-10, четыре года, пошел третий), водопроводчик, зная, что клапан питательного насоса неисправен, ничего не сделал…
Вот и получается: преступно-халатное отношение к исполнению служебных обязанностей, новая судимость, новые сроки… Но что выводит перо окружного прокурора тов. Потопаева (он же и. о. прокурора Норильлага)? «Уголовное дело…прекратить, подписки о невыезде отменить. Копию постановления направить начальнику комбината для привлечения к административной ответственности».
Спас, спас всех троих Завенягин: дал справку, что действительный ущерб составляет всего 2888 рублей, а такая сумма… предусмотрена на ремонт данного котла.
Постановление о прекращении Дела подписано 1939 года сентября второго дня, т. е. уже по осени, а мы-то собирались ограничиться рамками календарного лета. Неточно, факт. Вот если бы Потопаев поставил точку в Деле № 273 тридцать первого августа, было бы, безусловно, лучше.
Анатолий Львов.
«Заполярная правда»,
14 июля 1989 года