НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ИСТОРИИ ЗАПОЛЯРНОГО ГОРОДА
В нынешнем году заполярной Игарке исполняется 60 лет.
Брожу я по городу, который стал мне второй родиной, любуюсь его новыми многоэтажными микрорайонами, стараюсь разглядеть следы далекого прошлого и с болью чувствую что следов таких остается все меньше и меньше.
Вообще-то ничьей вины в этом, наверное, нет. С самого своего основания и практически до середины шестидесятых годов строилась Игарка исключительно из дерева. Порой хватало малейшей искры, чтобы сразу несколько семей осталось без крова. Горело жилье, горели объекты социально-бытового назначения, горели административные здания...
Еще недавно рядом с центральной площадью города стояло двухэтажное здание педагогического училища народов Севера. Много лет проработала в этом здании моя жена Лилия Георгиевна Низовцева. Сейчас на его месте пустырь. Неподалеку такой же пустырь на месте бывшего клуба «Строитель». Несколько раз сгорал дотла другой клуб — «Норд». Так что слова Виктора Петровича Астафьева из «Последнего поклона» о том, что в Игарке всегда что-нибудь горит, далеко не случайны.
Особенно памятен игарчанам знаменитый пожар в июле 1962 года. Поначалу заполыхал склад готовой продукции лесопильно- перевалочного комбината. Перебросился пожар и на город. Были уничтожены сотни деревянных зданий.
После этого и принял исполком горсовета решение — все дальнейшее строительство вести только в кирпиче и бетоне. Оно довольно долго соблюдалось, но в последнее время в Игарке снова появились деревянные новостройки. Идет это от безвыходного положения — городу требуется жилье, а денег, как всегда, не хватает. Неужели еще один такой же пожар нужен, чтобы окончательно понять бессмысленность деревянных построек? Как все-таки быстро забываются уроки недавнего прошлого...
Вот потому я сейчас, в канун 60-летия города, хотел бы рассказать не о светлых, а о темных страницах его истории, о том, о чем до недавнего времени мы предпочитали помалкивать. напоминая зарывшегося головой в песок страуса. А поговорить есть о чем.
Первый караван строителей прибыл в Игарку в июне 1929 года. Было их 263 человека. Люди эти приехали на Север добровольно, заключив контракт с акционерным обществом «Комсевморпуть». Нелегко им было. С первых часов набросился на людей безжалостный северный гнус. Ничего удивительного — город и сегодня' сплошь окружают болота и поросшая багульником тундра.
В октябре ударили морозы. Но это только подстегнуло первостроителей. И вот 7 ноября того же 1929 года над новым городом торжественно поплыл гудок первого лесозавода.
Игарка росла очень быстро. Ей требовались новые рабочие руки, а далеко не многие решались покидать обжитые места и ехать за Полярный круг. Энтузиастов не хватало. Но власти недолго искали выход. Приспешники Сталина решили проблему очень просто: уже в 1930 году в Игарку начали прибывать транспорты с людьми, оставившими отчий дом отнюдь не по своей воле. Как в зеркале отразился в истории города первый сталинский удар по собственному народу. Впрочем, как и все последующие.
Вряд ли сердца вчерашних крепких хозяев бились в унисон с торжественной музыкой, сопровождавшей первый праздник города, его первую годовщину. И нетрудно догадаться, о чем думали несчастные «лишенцы» и их семьи под помпезные речи руководителей города о замечательных трудовых свершениях игарчан, об их энтузиазме, о светлом пути, проложенном за Полярный круг вдохновением великого Сталина. Они и сейчас хранятся в архивах — тексты тех трескучих докладов и выступлений, решений и постановлений. Пусть хранятся. Потомкам, которые знают правду, эта дымовая завеса уже не застит глаза.
Игарка тогда входила в состав громадного по территории Восточно-Сибирского края. По-видимому, раскулачивание в этой далекой провинции проходило с некоторым запозданием по сравнению с центральной Россией. Три навигации подряд тянулись в Игарку караваны барж, лихтеров, а порой и просто плотов с подневольной рабочей силой. Кому некогда пришло в голову, что крестьян, с детства привыкших денно и нощно трудиться. должен «исправить» принудительный труд за Полярным кругом?
К концу 1932 года число таких «трудпереселенцев» вдвое превысило вольное население заполярного города.
Между тем Игарка под гром победных рапортов готовилась к пятой годовщине. В газетах того времени не найдешь ни строчки об условиях, в которых оказались насильно привезенные на Север крестьяне. Но впоследствии мне пришлось познакомиться со многими из этих людей и услышать рассказы о том, как складывалась их жизнь за Полярным кругом.
С раннего детства они обучались одному— выращивать хлеб. На Севере пришлось полностью менять свой жизненный уклад. Но дело не только в лишениях и в борьбе за выживание. Главное в другом: им пришлось смириться с неволей и унижением, превратиться из хозяев в исполнителей чьей-то воли, приказа.
Шли годы. Жизнь понемногу брала свое. Ссыльные постепенно переселялись из землянок в бараки, сумели побороть цингу, приобрели рабочие специальности. Положение в Игарке понемногу стабилизировалось. Но над городом уже нависла тень грозного 1937 года.
Казалось бы, чем еще можно наказать и без того все потерявших людей? Но возможности сталинского режима были» использованы далеко не до конца. Среди спецпереселенцев легко было искать «врагов народа», «шпионов», «саботажников»... Практически бесследно исчезли сотни взрослых мужчин, и где находятся их могилы — не знает никто. Так что оказавшимся на каторжных работах в Норильске, можно сказать, повезло, хотя подавляющее большинство их, приговоренных к различным срокам пребывания в лагерях, к семьям уже не вернулось.
Я хорошо знал Абдурхака Резвановича Гайфулина. участника и инвалида Великой Отечественной войны. Его отец в 1937-м был арестован и отправлен в Дудинку. Больше своего отца ГайФудин не видел.
Но Абдурхаку Резвановичу хоть что-то было известно об отце. А вот ставшая впоследствии медицинским работником Александра Батурина, ее сестра Лидия, учительница, о своем бесследно сгинувшем в застенках НКВД отце так ничего и не узнали.
Потерял след своего отца и Иван Тимофеевич Ломакин, которому уже потом, через несколько лет, «по секрету» сказали, что отца его, осужденного Особым совещанием, никуда и не увозили. Его расстреляли где-то в черте города.
Впрочем, репрессиям в то время подвергались не только спецпереселенцы. В одном строю с ними шли на каторгу и под расстрел руководители предприятий, инженеры, врачи, журналисты... Пример тому хотя бы судьба Б.В.Лаврова,. награжденного в 1934 году за строительство Игарки орденом Ленина. Его именем названа сегодня одна из улиц города.
О нем написаны статьи и очерки.
Когда Игарка праздновала свое десятилетие, имена многих ее первостроителей запрещалось даже упоминать! И горе было тому, кто осмеливался нарушить этот запрет.
Новый поток ссыльных хлынул в Игарку в 1942_году. В город и в окружающие его деревни, почему-то получившие на нижнем Енисее название «станки», начали прибывать спецпереселенцы из Латвии, в числе которых оказался и автор этой статьи, финны из-под Ленинграда, немцы с Поволжья, греки с Черного моря, калмыки с Каспийского...
Дважды в месяц каждый из спецпереселенцев обязан был являться в комендатуру, где ему в удостоверении, подтверждавшем, что предъявитель сего является именно спецпереселенцем, делали соответствующие отметки. Регистрация эта производилась после работы. и очеоеди в комендатуру вытягивались куда длинней, чем сегодня за дефицитом. Сравнение, может, и неудачное, но элемент унижения людей присутствует и в том, и в другом случае.
В 1947—1948 годах начали освобождаться из-под стражи приговоренные к заключению по 58-й статье десятью годами раньше. Режим Сталина не собирался предоставлять им полную свободу, заменяя ее поражением в правах и бессрочной ссылкой Для многих местом такой ссылки была определена Игарка. Рядовым бухгалтером работала здесь, к примеру, бывший референт Совета Народных Комиссаров Анна Васильевна Белова. впоследствии зав. отделом Госплана СССР. В городской больнице не составляло труда попасть на прием к профессору медицины. Шурпе (к сожалению, не помню его имени и отчества), к Виктору Ивановичу Гринько. к другим столь же именитым врачам.
Последняя волна спецпеоеселенцев прибыла в заполярный город в 1949 году. Это были литовцы. Много их приехало. несколько тысяч. Неправы те. кто считает, что ссылали сюда «лесных братьев». Бандитов не ссылали, их расстреливали либо приговаривали к заключению в лагерях, если вина была невелика. Ссылкой наказывались невинные.
Впрочем, среди тех, кто в годы сталинских репрессий провел многие годы за колючей проволокой тюрем и лагерей. невинных тоже было больше, чем виноватых. Многие из них не реабилитированы до сих пор. Наверное, упрятать человека в места лишения свободы или даже расстрелять было проще, нежели разобраться теперь, виновен он или нет. Во всяком случае, массовые репрессии продолжались 15 лет, с 1937 по 1952 год, а со времени смерти Сталина минуло уже 36.
Мы до сих пор не знаем, где находятся могилы тех несчастных. на чьих костях покоится печально знаменитое полотно мертвой железной дороги, которая по замыслу Сталина должна была связать Салехард с Игаркой и Норильском, не знаем большинства их имен.
Одна из столиц 503-й стройки располагалась на территории Игарского горсовета — в поселке Ермаково. Кстати, значительная часть рядового административного аппарата этой стройки набивалась из спецпереселенцев, так что вольнонаемными их можно назвать разве что условно.
В самой Игарке некоторое время тоже располагалось два лагеря. А по трассе — бесчисленное множество так называемых лагпунктов.
История 503-й стройки еще ждет своих исследователей
* * *
Я брожу по улицам заполярного города, вспоминаю его старые деревянные мостовые, по которым бегал еще мальчишкой. На перекрестках всюду звучала разноязычная речь: немецкий язык мешался с литовским, татарский с греческим, калмыцкий с русским. Мы говорили на разных языках, но нас объединяла общая беда. Мы вместе работали, жили в одних домах, а нередко и в одной квартире, даже в одной комнате. И никто никогда не ощущал здесь национальной неприязни. Люди всегда находили взаимопонимание и уважение. Вряд ли смогли бы мы тогда выжить, если бы попытались растащить свой город на национальные гнездышки. И об этом нельзя забывать теперь.
Сейчас в Игарке осталось не так много бывших ссыльных. Первые, «трудпереселенцы», получили свободу еще пои Сталине, когда завершился 15-летний срок их ссылки. В 1954 году началась реабилитация жертв 1937 года, правда, незадолго до этого амнистированных. Остальные спецпереселенцы всех без исключения национальностей были освобождены в 1957 году. Подавляющее большинство их вернулось на родину, однако немало осталось и таких, для которых маленькая заполярная Игарка стала домом. Здесь родились их дети, а у многих уже и внуки. И они тоже должны знать правду, какой бы горькой она не была.
А кто лучше нас им расскажет?..
Отзвенел, отсмеялся на улицах и площадях Игарки праздник. посвященный 60-летию города. Вновь звучали с высокой трибуны торжественные речи руководителей и почетных гостей. Поразительно. но в тысячной толпе участников праздника ничем не выделялись лица людей, приехавших в наш город издалека отнюдь не с праздничной миссией.
Буквально накануне дня города в Игарку прилетела первая группа специальной экспедиции, созданной литовским движением «Саюдис» для восстановления справедливости по отношению к тем людям, которые, думалось, навсегда останутся лежать в холодной северной земле.
Я уже писал о том что в конце сороковых годов в наш город были сосланы тысячи людей литовской национальности, большей частью дети, женщины, старики. Потери среди них были так велики, что буквально через два года городское кладбище стало называться «литовским». Впоследствии было создано новое кладбище, а это оказалось заброшенным.
Сегодня, в период демократизации и гласности. Литва вспомнила о своих сыновьях и дочерях, похороненных в Заполярье.
Я разговаривал сс многими литовцами. приехавшими в Игарку в составе этой экспедиции. Больше всего их поразило то понимание, с которым встретили их игарчане всех без исключения национальностей. Местные власти оказали им посильную помощь.
Впрочем, иначе и быть не могло. Игарка всегда была интернациональным городом. Русские, литовцы, татары, немцы, латыши делали одно и то же дело, их дети сидели за одними партами в школах, люди вместе работали и вместе встречали праздники, было заключено множество межнациональных браков. Сама жизнь сплачивала нас, и традиции эти сохранились в Игарке до сих пор. Может, поэтому мне трудно сегодня понять тех людей, которые искусственно разжигают националистические отношения и в Средней Азии, и на Кавказе, да и в самой России. Зачем же свои грехи взваливать на чужие плечи только потому, что на этих плечах держится голова другой национальности? В конце концов это просто непорядочно. нечестно.
Л. БАРАНОВСКИЙ, сибиряк латышского происхождения, когда-то спецпереселенец, ныне — почетный гражданин Игарки.
Красноярский рабочий 16.07.1989