корни
ЧЕСТНО ГОВОРЯ, о существовании городе Северска в Донбассе я и понятия не имел. И вдруг стал получать письма сразу от двух его житепей, Вскоре выяснилось, что это друзья с детства, а так как им (на двоих) полтора с лишним века, то и дружбе их почти три четверти столетия. Оказалось, в судьбах друзей немало общего, а главное — оба норильчане, оба не по своей воле, но что уж вовсе поразительно — сколько раз пересекались их пути-дороги даже в ту пору, когда от друзей это меньше всего зависело. Одним словом — судьба...
Я еще не видел ни того ни другого, разве что на фотографиях, но, если стиль — это человек, хорошо представляю и Леонида Ивановича Белостоцкого, и Владимира Петровича Шепотько. Кажется, трудно представить себе более непохожих. Один суховатый, немногословный, другой — сверхэмоциональный, размашистый на бумаге и в поведении, один скромен до застенчивости, другой не прочь и похвалить себя. Один худющий и вдовствующий, другой, если не ошибаюсь, в теле, этакий Кола Брюньон, жадный к жизни хлебосол и гурман... Может быть, тот самый случай, когда противоположности влечет друг к другу, «разноименные/заряды»?..
Оба любят музыку. Леонид Иванович не расстается с мандолиной (по-моему, гак, судя по снимку,, не домра и не балалайка), Владимир Петрович рано познакомился со скрипкой, и достиг успехов, и, пожалуй, она его спасла... У обоих палисадники, а может, и сады (теперь это называется почему-то «участками при усадьбах»), оба мыслями часто возвращаются туда, где деревья не растут, птицы не поют...
Представив авторов с улиц Артема и Ленина в южном городке Северске, дадим слово друзьям-землякам, перед одним заранее извинившись за дописанные слова, а перед другим — за вынужденные сокращения. Добавлю еще; в первом случае перед нами 13 коротких писем, во втором — одна из четырех школьных тетрадей. Первым выступает старший по возрасту. Второй — в следующей публикации «Корней».
А. ЛЬВОВ
Посылаю справку о моем освобождении из Норильского лагеря. Последнее время работал в угольной шахте №13-15 — до 14 июня 1946 года.
В Норильск был доставлен в середине лета 1939 года; отбывал срок в тюрьмах с
1937 года. (арестован 9 февраля, осужден Особым совещанием на 8 лет). Прошу
передать справку активистам общественного комитета, которые собирают материалы о
бывших заключенных Норильлага. Сообщите более конкретный адрес, вышлю фотографии
и т. п.
21.09:88.
Теперь все по порядку. 9 февраля 1937 года мы пришли на репетицию духового оркестра в наш маленький рабочий клуб. Мои товарищи — Яков Кузнецов и Дмитрий Солодовник — сели поиграть в шахматы. Я и другие наблюдали за их состязанием. В 7 часов вечера подошел к нам милиционер и пригласил меня и Якова Кузнецова к директору завода. Там оказались четыре человека в штатском. Предъявили нам ордера на обыск и арест. Пошли к нам на дом (мы жили по соседству). Обыск акцентировался на книгах, тетрадях и письмах; примерно в 12 часов ночи поездом нас доставили в г. Артемовен. До самого утра мы просидели в здании НКВД. Обычная форма допроса: ф, и., о., год рождения и т. д.
— Нам. достоверно известно о вашей принадлежности к подпольной троцкистской организации.
Я, конечно, категорически отрицаю.
В тюремной камере мне сказали: «Тебя домой не охпустят, не надейся. А вот подписывать или нет — твое дело».
Я: «А вы как?»
Они: «Мы подписали».
Ввязывали меня на допрос почти ежедневно. Пришлось подписывать. Вызовы прекратились. Предъявили мне постановление Особого совещания: приговорен к 8 годам тюремного заключения.
Встречаюсь в туалете с Яковом Кузнецовым {подробно не стоит описывать), «Сколько тебе?» — «Шесть лёт».
В спецвагоне меня и Владимира Шепотько {он о себе будет" писать) повезли к месту назначения. Его высадили раньше, а меня доставили в г. Смоленск. В 12 часов ночи меня, переодетого в тюремную одежду, в ботинках без шнурков, поместили в камеру. Через год меня перебросили в г. Елец, тоже в тюрьму. Еще через год — доставили в Красноярск,
Пересыльный пункт. Погрузка в баржи и... Енисеем в Дудинку.
Грузят на. открытые ж.-д. платформы (с. усиленной охраной)... В Норильск поезд с заключенными прибыл утром. Нас накормили, разбили по бригадам, и мы улеглись спать...
Фотографию Я. Кузнецова пришлю со следующим письмом. Он погиб -в лагере под Хабаровском в апреле 1941 года.
Прилагаю фото: агрономическое училище, в котором я учился в 1927-—1930 гг. В войну здание было уничтожено, так и не восстановлено. В этой школе, открытой в 1914 г., в свое время учился наш известный украинский поэт Владимир Сосюра.
С ответом не спешите. Я -еще буду высылать письма.
28,10.88.
йтак, я прибыл а Норильск 20:07.1939 года. Конечно, был определен на общие работы, рабочее время — 8 часов, выходной день — воскресенье. Хлеб выдавался полностью утром с талоном. в столовую. Утром — завтрак, после возвращения в зону — обед. На сахар отдельный талон: килограмм на месяц.
Появляются признаки цинги. Обморозил нос и щеки. Попал в больницу.
1940 год. Воскресенье, 24:04, — первый день пасхи. В понедельник — командировка в Дудинку. Выдали сухой паек. Конвой с офицером. Идем по ж.-д. линии, переставляем щиты вдоль пути. Сначала приходился откапывать — занесены снегом.
Дудинка. Разбираем сгоревшую электростанцию. Нашли деревянную иконку 18x12 см.
С думпкаров выгрузили длинные тяжелые швеллеры. Надо отодвинуть их подальше от пути„ Подошли к очередному человек 5—6, чтобы приподнять. Бригадир Тимошенко подскочил к нам на помощь и взялся в месте скрещивания двух балок. Они «сыграли» и... отсекли ему пальцы (на одной руке). Мы посещали больницу, Очень был добрый и благородный человек, наш бригадир . Жаль, потом потерял его из виду.
Мука, крупа (в мешках), различные ящики, рельсы — все я носил на своих плечах, самые разные бочки катал; листовое железо, трубы, пластины, детали, кирпичи, цемент— все прошло через мои руки; даже колоколе, снятые с церкви...
1941 год, июнь, 22-е. Сообщение о начале войны. Питание заметно ухудшилось, норму хлеба уменьшили. Режим стал строже.
1942 год. Если вам известны так называемые бутовые дома (может быть, они уцелели?), то легко понять, где была наша зона. Копали котлованы (кувалды, клинья, ломики). Отвозили землю в отвал на расстояние до 50 метров (лопаты, тачки).
1943 год. Обслуживание и ремонт ж.-д. путей. Рядом со мной двое с финского фронта. Были ранены. «Почему сдались финнам в плен? Почему не застрелились? Получайте по 5 лет!».
...Мое дежурство на ж.-д. переезде у БМЗ. Легковые машины, большое начальство, человек 10—12. «Кто это, во главе?» — «Завенягин».
С Владимиром Шепотько встречался у трубы БМЗ — он там дежурил, а я к нему приходил с полудня до часу, в наш обеденный перерыв. Так продолжалось месяца 1,5—2.
Посылаю фаю Якова Кузнецова.
15.11.88.
1945 год. Попадаю на работу в шахту № 13/15; угольные пласты весьма мощные. Наша зоне располагалась у подножья высокой горы. Примерно в 80 метрах от барака прокладывали дорогу, стоял мощный экскаватор. Я был е третьей смене, с 4-х дня. Конец апреля, У печки беседую с ребятами. Потом отхожу к своему месту, надо готовиться на развод.
Вдруг — треск, грохот, крики...
С ковша экскаватора скатился ком мерзлой земли — тонны полторы, проломил стенку барака и угодил прямо на печку. Погибло несколько человек.
1946 год. Я расчищаю угольную пыль в каретках (где болтами соединяются рештаки). На них нет угля. Падает с потолка комочек (рештаки остановлены). Я отхожу в сторону. Еще через десять секунд с 6-метровой высоты вниз летит кусок центнера на два... А мне суждено жить.
...Когда открыли Каменскую семилетку (в 1922 г.), многие родители снимали для своих детей в этом поселке жилье. Священник из села Звановки отец Оболенский определил дочь Валентину к нашим знакомым. Мы с ней учились в разных классах... А 24 года спустя вижу сон: получаю перед сменой аккумуляторную лампу, иду на наряд... Отец Оболенский! Он меня узнал., Я прикладываю палец к губам (надо молчать, что мы знаем друг друга), Он сокрушенно качает головой и... осеняет меня серебряным крестом...
Я проснулся. Поделился видением с соседом. Он растолковал: «Это очень хороший сои — даже можешь освободиться».
Проходит дня 2—3. Я в шахте, Вторая смена — с восьми утра. Примерно в 11-30 подходит ко мне мастер; «Поздравляю тебя с освобождением. Сдавай лампу, иди в зону, там все известно».
Шел в ламповую и, сняв с правой руки рукавицу, усердно крестился...
Это было 14 июня 1946 года.
Итак, продолжаем.
После освобождения меня (да и многих других) домой не отпустили: выдали документы, денежный аванс, закрепили за «Аэродромстроем» и отправили по Енисею до п. Туруханск. Я отправил обстоятельное письмо родителям и стал получать письма и посылки.
Посещал местное кино, присутствовал на танцах и записался в библиотеку. (В читальном зале украли мою шапку, фиксировать как-то неудобно, но для полноты картины позволю это в скобках заметить). Новый 1947 год встретил в мажорной тональности. Доработав до 1 мая, получил расчет, дождался парохода и — в Красноярск. Записываюсь на самолет до Москвы, там—самолетом до Харькова. От Харькова до ст. Яма (так раньше называлась ст. Северск) — местными поездами. 12 июля прибыл домой.
Поступил на работу. Женился. 12 апреля 1949 года —- второй арест.
В г. Донецке (тогда — г. Сталине) меня допросили раза 5— 4, в легком стиле, без нажима. Объявили ссылку. В красноярской тюрьме я оказался в одной камере с Владимиром Шепотько. Он дает согласие на Норильск, я — нет. Через несколько дней вызывают с вещами человек восемьдесят, я прощаюсь с Владимиром и выхожу из камеры.
Привезли по железной дороге в г. Канск, автомашинами — в районный центр и дальше по Бирюсе до деревни Хандальск.
Выхожу на работу 7 сентября. Это лесозаготовка. Знакомлюсь с народом. Люди разные, судеб множество. Есть и повторники: оставшиеся в живых после тюрем и лагерей. Получаем' деньги за свой труд, есть магазины, столовые и т. д.
В 1950 году приезжает ко мне жена. Решили строить домик. Договорились с плотниками, кирпич-сырец и материал на крышу готовили сами. Тяжело было с оконным стеклом и гвоздями. Картофель — свой, с огорода. В лесу — клюква, малина, брусника.. Жить можно.. Запомнилась командировка в 1952 году. Нас, человек 12, поселили в домике на плоту. Тасеевский рейд. В основном разбирали застрявшие плоты с лесом, стоговали сено. Домой отправили в конце сентября: дожди, грязь, в гостиницу еле впустили — битком набито, спали на полу... Военная часть предложила услуги в транспорте, но с условием: 100 руб. с человека. Мы составили список, собрали деньги, студебеккерами добрались в Долгий Мост — наш райцентр. Это уже не глубинка, теперь все в порядке.
5.12.83.
1953 год. Еще одна командировка, От места ' постоянного жительства — 15 км. Мы на обрубке и сжигании сучьез. Это очень тяжелый труд. Обрубить — на сваленном дереве, сжечь — на снегу. Топор — и все.
Я работал в одном звене с одним учителем-литовцем. Он отсидел 10 лет, а потом — ссылка. Его жена и двое детей были расстреляны немцами-фашистами... Этот литовец повесился в бане. (Баня у нас была по субботам и воскресеньям). Через несколько дней прибыл к нам на участок следователь, и меня пригласили к нему. Вопрос, ответ, подпись. На этом дело и закончилось.
В обеденное время узнаем о кончине Сталина. Оживленные комментарии. Конечно, люди постарше меня (в большинстве своем состоявшие в рядах партии — до первого ареста, когда-то занимавшие достаточно высокие должности)—они глубже и шире понимали ситуацию. Я прислушивался к беседам, задумывался... Из всего мною пережитого, увиденного, услышанного — пришел к выводу; в стране должны произойти большие перемены.
Мне показали одного ссыльного по фамилии Апиков. Был младшим зоотехником на конезаводе в Кабардино-Балкарии. Как-то подъехала легковая машина, вышли двое; «У вас есть лошадь по кличке Бе тал?». Апиков ответил: «Есть!». Они говорят: «Выведите эту лошадь, мы хотим посмотреть». Конюх вывел Бетала, Приехавшие застрелили ее из револьвера,,, Оказывается, на следствии узнали, что лучшая лошадь на племзаводе носит кличку Бетал, т- е. имя Калмыкова, «врага народа». Высылаю вырезку из газеты о Бетале Эдыговиче Калмыкове, руководителе кабардинских и балкарских большевиков, погибшем в НКВД перед войной.
14.12.88.
Последний год моей ссылки — 1954-й. В середине лета стали распространяться слухи о том, что ссыльных отпускает, Впрочем, ни о чем конкретном это еще не говорило. Дело в том, что понятие «ссыльный» имело несколько оттенков: по национальности, по своему прошлому пути и т. д. Некоторые прибыли сюда раньше меня, здесь женились, даже обзавелись каким-то хозяйством...
Но вот становится ясно, что новости коснутся моей категории: будут отпускать; нас, повторников, фотографируют на документы.
В последних числах сентября я пешком отправляюсь в Долгий Мост, Грязь непролазная, Примыкаю к двум незнакомым попутчикам, подбирает нас трактор с прицепом. Женщины-колхозницы рассказывают, что у них тоже 6ыл ссыльный, работал пастухом колхозного стада — Беляев Федор Иванович. Мир тесен: Это мой знакомый с 1949 года машинист локомотива.
Утром уплатили за ночлег и угощение, поблагодарили, откланялись и отправились дальше. Добрались. В райцентре как никогда многолюдно: со всех лесоучастков! В столовой — дым коромыслом: получившие паспорта — «обмывают», еще не получившие от них не отстают. Но все ведут себя корректно...
Расписываюсь в журнале о получении паспорта, рука дрожит, пот заливает глаза...
В декабре подаю заявление на расчет с 1.01.55, Подписывают 31.12.54-го, Встречаем Новый год! После официальной части —- художественная самодеятельность, Я играю в струнном оркестре. Инструмент купил за 100 рублей.
Владимир Шепотько прислал мне поздравление с 45-летием, Сейчас встречаемся, вспоминаем—все как будто в другой жизни и произошло не с нами...
20.12.88.
А теперь — последнее письмо о Сибири. 1955 год, январь. Сообщил родителям о том, что собираюсь домой. Отослал несколько посылок — вещи и книги. Отправил и мандолину, она и сейчас находится у меня, Окончательный денежный расчет не получил. Как и другие, оставил домашний адрес.
26.01, в обеденное время, зашел в контору, попрощался, сел в бортовую автомашину и по льду р. Бирюса — на противоположный берег, Постепенно поселок, где я жил и работал 5 лет и 5 месяцев, скрывается с моих глаз. Через лес — деревня Хандальск. Отсюда со мной направляется к себе на родину Павел Саакян. Имя запомнил, а какое время он был в ссылке, кто он такой есть,— не могу сказать. Людей, прошедших через мою судьбу — великое множество, и всех, естественно, в памяти не удержать... Павел вынес добрую охапку сена и бросил в кузов. Вышла жена с ребенком, родители ее попрощались. Жена села в кабину, а Павел вскочил в кузов.
В Долгом Мосту мы разбрелись в разные стороны; Павел — к своим землякам, а я
в гостиницу. На второй день добрался в село Абан. Пробыл там двое суток, посетил
концерт во Дворце культуры. Из Абана — автобусом в Канск. Беру билет до
Харькова. В Харькове дал телеграмму домой, купил на память словарь иностранных
слов — 829 стр., цена 16 руб. 40 коп. — пользуюсь и сейчас. Ночью, примерно в
1-30, я дома, 6.02.55-го. Меня встречают мать и отец — целуемся, плачем,,.
9,01.89.
Потом было еще пять писем, которые вы сможете прочесть на выставке в нашем музее по Ленинскому проспекту, 47. В основном это стихи Леонида Ивановича Белостоцкого, обращенные к женщинам и посвященные им. И пусть строки не предназначены для печати, пусть автор, случается, рифмует «нам» и «вам», а то и «сказал — отоспал», все равно, на мой взгляд, стихи написаны истинным поэтом.
Мне не забыть черемухи свеченье,
Ромашковый июльский зной, —
Неблизкое сибирское виденье
Тек неотступно следует за мной.
Адресат — Елена Михайловна — разделила судьбу автора на ссыльном берегу Бнрюсы, близ деревни, в имени которой, отчетливо слышен кандальный звон.
А вот другой «сибирский этюд» (так назван цикл) с эпиграфом из Ахматовой — «Не дышали мы сонными маками и своей мы не знали вины...» Приведу пронзительно чистую первую строку и финальное четверостишие:
Я до сих пор не смею Вас забыть...
Где Вы сейчас! Ни писем, ни приветов.
Я написал на память скромный стих.
Достойны Вы классических сонетов.
Но я...вершин подобных... не постиг.
Достоин внимания и комментарнй Леонида Ивановича; «Женщину с именем Комкордия я в своей жизни встретил впервые. Она — русская, ее, супруг — украинец. Судьбы их параллельны моей. Несколько раз мы были в гостях у общих знакомых (я с женой и они) в деревне Хандальск по случаю праздников. Она меня поразила своим тактом, благородством, простотой и физическим изяществом».
Еще одно святое для Белостоцкого имя: Тина Иваненко, Девушка, с которой Леонид Иванович встречался в 1936-м, а увиделся весной 1937-го (и в тридцать седьмом была весна!]. Принесла в тюрьму фиалки... Не знаю как других, а меня потрясли даты под признанием в любви: 1937—1983—1989.
Над этой дюжиной цифр — прямое заимствование: «Пусть же над твоей судьбой струится серебристо-изумрудный след». Не заметил! Или «лучше выдумать не мог»?
Знаю гот что: Иван Ефимов, друг и собригадник по Норильску, как бы тяжко ни приходилось, читал Леониду Есенина. Есенин ложился на душу обоим. как бальзам. И как-то, свалившись с тачкой в отвал и получив «бюллетень» (высота была метров пятнадцать, а обошлось вывихом пальца). Белостоцкий написал Ефимову нечто есенинское — «усталой искалеченной рукой». А позже, видимо, обработал; «Мы прошлое не предадим забвенью. Простишь ли мне печальный непокой! Я не забыл, как жуткой тенью несли норильский крест с тобой...».
Из тринадцатого письма: «Летом 1913 года на ст. Яма построили четыре вагранки для обжигания естественного доломита (добывается в местных шахтах, отправляется на металлургические заводы). Бы праздник. Люди фотографировались на память. Чудом сохранилась фотография: заводской двор; отец, Иван Павлович, 1884 года рождения, машинист водокачки по обслуживанию паровозов (паровые котлы и насосы для подачи веды в резервуар); мама, 1889 года, Елена Александровна; и я, мне исполнилось 2 с половиной года». А. Л.
Заполярная правда 17.08.1989