Я родилась в большом селе Табат Бейского района Красноярского края. Нас в те годы отсчет времени не интересовал, и я не помню точные даты. Отец и мать были безграмотные. Отец пошел в армию — ни одной буквы не знал. Но еще года не отслужил, стал письма писать, а приехал — и мать научил (хоть каракули, Л мы се понимали). Он всю жизнь работал с лошадьми: зимой — на конбазе, летом — в тайге, куда угонял табун. Привозил мясо: и свежее, и сушимое — многие сельчане приходили к отцу за мяском. Выпьют, естественно, и ведут беседу, качают головами: «Каких мужиков позабирали! Какая сила пропала!».
А надо слагать, почти полсела у нес забрали — и с.концами. Если кто хлопотал — что да почему им отвечали: «Выбыл и неизвестно куда». Ни детей, ни жен не трогали. Правда, Дашу Коломейцеву, активистку, убили. Поехала она в район и не вернулась, нашли убитой. Кем — не знаю. Двое детей остались и муж.
Еще помню построили Зыряновы дом. пришли гости. подпили. А назавтра половину мужчин арестовали, и все было известно: к го с кем сидел, о чем говорил. Хозяина тоже забрали. И агронома. Откуда-то он приехал к нам с четырьмя детьми, хороший человек, Карачук Федор. Тетка Мария билась-колотилась, так и не вытянула одна четырех детей. Померла. Остались три ее сына и девочка, лет трех. Старшего, Ивана, в армию взяли, потом и Мишу, Володя с Зиной остались. Что он мог к те-то годы! Где что украдет для нее, курицу какую, а ей скажет: «Рыбку поймал». Зина говорит нам: «Вова рыбку поймал с иожками». Мы-то понимали, что это за рыбка. Оя во огородам и погребам искал что стащить, сестренку спасти от голода, голод не тетка, да за пустяк мог схлопотать большой срок.
Потому мы Зину к себе забрали, чтобы подкормить. а потом и Володя перешел к нам. А когда он женился, то уехал и Зину увез. Она плакала, не хотела покидать «мамку» (так звала мою мать) Ей уже в пятый класс полагалось осенью идти,. Куда уехали, живы ни, как жизнь сирот сложилась, — ничего не знаю.
Налоги нас душили, Есть курица, нет, — 75 штук яиц сдай. У соседки одна курица была, и та в плетне задушилась. И грех, и смех: испугалась, видно, налога!.. Сено накосишь — отберут: «На колхозной земле накосили». Из дому с милицией все заметут, крик, рев, плач, брань, а мясо, молоко, шкуру сдай... Придешь в клуб на танцы (молодость свое брала) — у всех изо рта несет черемшой, больше-то есть нечего.
А многие голодали из-за лени своей. Земли много, сажай, не ленись; а картошка — тот же хлеб. Ну пусть не тог, но второй хлеб, Бывало, свадьбу справляли — на одной картошке, а наготовят и вафли, и другую выпечку. Начепурят такой стол, что сейчас из муки такого не сделают.
Огород у нас был целый гектар, Правда, и налог соответственный, но свиней держали, огород себя оправдывал. Конечно, случалось, свиньи подкопают еще совсем молодую картошку, а потом сиди, пухни с голоду... Мы с подружкой все мечтали в Туву убежать, хоть хлеба досыта поесть. Многие уехали туда и хвалились. Но наша судьба по-другому повернулась. Подруга поехала в Норильск, к брату, он тут отбывал срок, и я к ней приехала... Годика на три.
Уже тридцать три прошло. По сей день р Норильске. И люблю его, и горжусь им. Хоть, кое чем не погордишься. Например ценами на цветы или даже на веточки кедрача загубленного. Схватить. надо за руку спекулянтов, бюрократов и всех, кто отравляет нам жизнь. Много плохого развелось, мне и обидно это видеть — на новом рынке, и по телевизору, и как хлеб пинают на улице,.. Неужели должны люди мере голод, холод и разруху пройти, чтобы вести себя как следует и дорожить нормальной жизнью?
Читала-читала я «Корни» и сама решила написать Извините, если что не так
Рейса Михайловна Сукнева с ул. Лауреатов.
Заполярная правда 12.09.1989