Туристы — народ любопытный, даже дотошный. Проезжают, скажем, Гвардейскую площадь — непременно поинтересуются, что это за камень лежит на самой середине площади? Как-то я спросил у экскурсовода: что же вы им отвечаете?
—Что отвечаю? Выкручиваюсь, как могу. Рассказываю, например, о первых геологах, строителях, в честь которых будет здесь поставлен памятник. Когда спрашивают, отчего, дескать, он так долго, чуть ли не четверть века, воздвигается, пускаю пыль в глаза: проект, мол, подходящий никак не выберут наши руководители. Сколько ни делали разных эскизов, все не то...
— А туристы что говорят?
— Они говорят, что в Игарке, даже на Диксоне памятников да мемориальных досок втрое больше, чем в «вашем гиганте». Один сердитый товарищ даже вспылил: «Вы что — Иваны, не помнящие родства? У вашего города такая история — и героическая, и трагическая. Столько славных имен! Неужто все это не должно отразиться на облике города?»
А ведь «сердитый товарищ», пожалуй, прав. Тем более, если к нашему нравственному сознанию применить критерий, сформулированный одним из мудрейших: «Уровень развития общества определяется тем, как откосится оно к мертвым». А мы, если судить по старому лагерному кладбищу, что у подножия горы Шмидта, к мертвым не относимся никак.
Иван Всеволодович Шпиллер, главный дирижер Красноярского симфонического оркестра, приезжавший к нам на гастроли, как-то перед выступлением (ему предстояло дирижировать «Реквием» Моцарта) сказал мне: «Знаете, о чем, управляя оркестром, я буду думать сегодня? О тех, кто остался в норильской земле, не дожив до амнистии». А мы, норильчане, место их захоронения превратили в мусорную свалку, где вперемешку с промышленными отходами, износившимися запчастями валяются раздавленные тракторами надгробия и человеческие черепа.
На встрече бывших узников Норильлага, состоявшейся в нашем городском музее, Серафим Васильевич Знаменский, старейшина норильской медицины, вспомнил эпизод, который я никогда не забуду. Подружились за долгие годы заточения два хороших человека, Один из них, Василий, захворал, так и не дожил до долгожданного дня свободы — не дохрипел, как тогда говорили. Его, как и других, закопали под Шмидтихой. А второй, храня верность прошедшему через все испытания лагерному товариществу долго, упорно после освобождения добивался отмены облыжного приговора — и для себя, и для покойною друга, Когда состоялся XX съезд КПСС, и официальный документ о снятии судимости наконец-то дошел до Норильска, первым делом побрел тот человек на кладбище, чтобы поделиться хоть и запоздалой, однако же огромной радостью с не дожившим до этого дня товарищем.
Сегодня эта гигантская братская могила упоминается почти во всех мемуарах уцелевших узников Норильлага, которые печатаются в местной и в центральной прессе. В общей картине поистине массового паломничества прибывающих к нам туристов особым упорством выделяются прибалтийцы. Они, как правило, приезжают сюда хорошо осведомленными, с точно выверенными списками погибших в неволе земляков (эти списки, кстати сказать, пополняются все новыми и новыми именами). Литовцы, члены республиканского клуба бывших спецпереселенцев «Тремтинис», например, навели порядок на игарском кладбище, давно уже называемом «литовским». Они увезли на родину ящики с прахом пострадавших от сталинского геноцида. Средства для снаряжения таких экспедиций жертвуют не только тысячи граждан Литвы, но и промышленные предприятия республики. Горстки земли с территорий никелевого завода, рудника «Медвежий ручей», прибрежных захоронений в районе озер Лама (теперь там установлены мемориальные знаки на русском и литовском языках) и Мелкого, где лежат литовские политзаключенные, увезла на родину большая группа студентов из Вильнюса, с которой в августе приезжал сюда Костас Пиворюс, старший редактор молодежных передач республиканского радио. Разумеется, гости разыскали и кладбище у горы Шмидта.
— Что же вы там делали? — поинтересовался я у литовского коллеги.
— Постояли молча, спели хорал и, как положено, воткнули зажженные свечи... — тут он замялся.
— Куда?
— Как куда? — рассердился Костас, — Как все. В грязь, в месиво из железа, шлака и человеческих костей.
Надо ли говорить о том, как невыносимо совестно слушать эти, мягко говоря, нелицеприятные отзывы и выводы, высказываемые гостями нашего города (да разве только гостями? Ведь первыми заговорили об этом норильские старожилы да тележурналисты). О том, к примеру, как низко нужно пасть человеку, чтобы так вот раздвоиться — ведь виновники этой свалки на кладбище—люди вроде бы нормальные, со здоровой психикой, однако же приученные быть недумающими винтиками, частицами «толпы», действующие при этом как бы с отключенной совестью. Дома, дескать, я и порядочный, и даже добрый, а на работе думать не положено, там надо делать то, что велено, даже если это надругательство над могилами.
Некоторые считают, что причина в другом — в метастазах сталинщины. Зачем, мол, церемониться, если закопаны здесь зэки, тем более враги народа? Но ведь такое предположение не соответствует действительности: на месте этого захоронения лежат не заключенные, а вольнонаемные. Узникам ограды или надгробия не ставили, «их без гробов ненужных хоронили, раздев в стационаре донага». Они закопаны там, дальше. И еще, как утверждают ветераны города, прах многих лежит на пустыре, что за зданием хлорно-кобальтового цеха, — тех, кого расстреляли в результате майского восстания в 1953 году (а ведь мы до сего времени так мало знаем об этих трагических событиях!)...
Когда начинаешь свыкаться с прагматизмом, бездуховностью окружающей жизни, то вовсе не бесполезно хоть изредка взглянуть на себя со стороны, как бы чужими глазами—даже в том случае, если приходится при этом испытать неловкость за свой так плохо прибранный дом.
Называя нес чуть ли не манкуртами, приезжие товарищи не преминули напомнить о заботливо ухоженном братском кладбище советских воинов в ФРГ. показанном по Центральному телевидению в дни визита в эту страну М, С, Горбачева. А ведь для жителей ФРГ это место захоронения представителей государства, которое находилось в состоянии войны с Германией. Не пустили под бульдозер — сберегли. А мы-то каковы! Не спасаем от забвения, а, наоборот, топчем. Зато не скупимся на краски да полотно для лозунгов вроде «Норильску—высокую культуру!».
Вот и напрашивается вопрос: неужели и здесь, на склоне Шмидтихи, на месте поистине массового паломничества туристов наведения надлежащего порядка придется ждать так же долго, как ждут норильчане сооружения памятника первопроходцам на площади Гвардейской?
Коли уж мы заговорили о гражданской совести, давайте развивать эту мысль дальше: ведь совестью — человеческой, социальной, исторической — обязан обладать не только отдельный индивидуум, но и общество, коллектив города, если хотите. Мы все вместе взятые должны снова обрести совесть.
«Чувствую — здесь должен быть великий музей человеческого духа и страдания, стойкости и страшных преображений человека». Такую запись в книге отзывов нашего музея оставил гостивший в Норильске Сергей Юрский, народный артист РСФСР, и добавил: «Но для этого нужны материалы и работа над ними».
Утверждать, что этой огромной, всеохватной работой никто не занимается, было бы явным искажением истинного положения. Немало полезного сделано пока еще не утвержденной официально городской организацией Всесоюзного общества «Мемориал», на счету которой сегодня немногим более 50 тысяч рублей, поступивших в порядке личных пожертвований. В меру скромных своих возможностей ведут самоотверженную работу над сбором, обработкой, систематизацией всевозможных документов, писем, воспоминаний, относящихся к периоду Норильлага, сотрудники музея и Анатолий Львов. Регулярно появляется на страницах «Заполярки» рубрика «Корни». Ряд благотворительных концертов организован по инициативе Норильского отделения Советского фонда культуры. Но... этого мало, ничтожно мал»!
Все хорошие почины и задумки воплощены в жизнь в результате, я бы сказал, частной инициативы, усилиями весьма немногочисленной общественности. А где же вклад официальных инстанций, наших учреждений, комбината, наконец? Что сделано силами нашего «металлургического гиганта», строившегося в первые годы поистине унизительным, непосильным тр/дом ни в чем не повинных жертв кровавой диктатуры? Возможно, лучшей частью своего народа, людей, которые теряли столько и стольких, что впору было наложить на себя руки. Но они продолжали жить. И, лишенные человеческого достоинства, сделали все. что было в их силах, чтобы возвести первые металлургические цехи и заводы, поднять к солнцу норильскую руду. Если не все, то многие из них, я в этом уверен, уже тогда видели в своем воображении возводимый ими комбинат флагманом цветной металлургии, еще очень бедной страны. Так чем же оплатил свой долг памяти перед ними, своими первостроителями, Норильский комбинат?
Разумеется, выдвигая требования к «власть имущим», я понимаю, что ни в чем не виноваты перед бывшими узниками, «рабсилой» тех лет наши сегодняшние руководители. Напротив, знаю, что и среди них есть люди, чьи самые близкие родственники испытали на себе тяжесть сталинского террора, Речь о другом — о том, что, обладая административной властью, по сей день наши руководители не проявили готовности разделить груз забот с той частью общественности, которая по собственной инициативе взяла под свою отнюдь не всемогущую опеку восстановление правды.
А возможности сотрудников городского музея и нескольких общественных формирований очень и очень ограничены, прежде всего в финансовом аспекте. Поэтому под тяжкий крест противоречивой, во многом еще покрытой тайной норильской истории, надо подставить плечи всем, начиная, как говорится, с первых лиц. Давайте будем говорить, конкретно. Что же могут сегодня, когда повсюду восстанавливается историческая справедливость, сделать руководители комбината, горкома партии, горисполкома, окружкома профсоюза?
В городе, возникшем в качестве одного из самых могучих бастионов ГУЛАГа, как считают многие ворильчане (особенно старшего поколения), давно уже следовало бы установить День памяти жертв сталинского произвола, к которому можно было бы приурочить, например, открытие новых тематических экспозиций в музее и картинной галерее, благотворительные концерты, лекции, демонстрацию документальных кинолент, встречи с бывшими узниками Норильлага (кого-то можно пригласить и «с материка»), а также с журналистами, работающими над этой темой.
Нужен, конечно же, и памятник (или мемориал?). Но, как мы убедились на примере Гвардейской площади, без малого четверть века дожидающейся обещанного памятника, дело это не скорое. Общественностью, кажется, по телевидению уже высказывалось предложение: с помощью местных архитекторов и дизайнеров, не дожидаясь воплощения монументальных решений, установить на одной из людных городских улиц несложный для технического воплощения памятник. Каким он видится? Например, предельно простой, лаконичной, но от этого не менее выразительной архитектурной композицией из таких элементов, как, скажем, колокол, сторожевая вышка и колючая проволока. Установить звучащий «набат памяти» можно у фасада нашего музея. Разумеется, не исключены и другие варианты. Но что-то сделать в этом направлении надо, не откладывая, как это у нас, к сожалению, принято, когда вопрос касается сферы непроизводственной.
Да, есть у нас Вечный огонь на улице Севастопольской, есть обелиск в Талнахе погибшим воинам. И это, бесспорно, хорошо — «никто не забыт, ничто не забыто». Так и должно быть. Но ведь число закопанных в норильской земле политзаключенных несоизмеримо больше, нежели погибших на фронтовых дорогах норильчан, Как завидовали узники фронтовикам! Тяжело, опасно, невыносимо трудно было здесь и у там, но одни умирали свободными людьми, героями, тогда как другие просто околевали, доведенные до последней черты унижения... Так неужели не заслужили они хотя бы одного памятника на всех?
Все, что касается восстановления правды без прикрас и конъюнктурных пробелов, истории Норильска, необходимо делать буквально сегодня — пока еще не ушли из жизни последние свидетели, последние оставшиеся в живых герои трагической эпопеи. С помощью журналистских блокнотов, репортерских магнитофонов по крупицам нужно собирать все, что еще можно собрать. История складывается из судеб людских. И чем больше будем знать о каждом, тем полнее, нагляднее, правдивее станет общее наше представление о прошлом Норильска. Карагандинцы, судя по газетным сообщениям, сделали больше нас — они уже завершают работу над монографией «Карлаг».
То, что по велению собственной совести делают в этом аспекте А. Львов, М. Важнов, Л. Виноградский и другие местные литераторы, а также сотрудники музея истории освоения и развития Норильского промышленного района — достойно уважения и всяческой похвалы. Однако для того, чтобы расширить (прежде всего я имею в виду долгий, кропотливый труд в архивах — разумеется, не только в норильских), систематизировать всю эту литературно - собирательскую работу, чтобы, следуя доброму примеру карагандинцев, наконец-то приступить к созданию основательной монографии, широко и без купюр отражающей историю первых двух десятилетий Норильска, — для этого (очевидно, при управлении комбината, которому в создавшейся ситуации, как говорится, сам бог велел принять на себя благородную миссию спонсора) предлагаю создать группу (или отдел) в составе, скажем, трех журналистов. В любом случае для этого должны быть выделены дополнительные ставки, к примеру, как сотрудникам архивного отдела, Должен быть назначен конкретный срок (полтора-два года) завершения работы над монографией. Пойти на такие издержки, несмотря на жесткие, диктуемые хозрасчетом экономические рамки, — исторический долг комбината. Нравственный долг, который но может быть отвергнут ни финансовыми соображениями, ни конъюнктурными оговорками о необходимости в первую очередь решать другие, более не-отложные задачи. Есть в жизни ситуации, когда истраченный рубль следует взвешивать не на весах хозрасчета, а на весах совести, И приступить к этой работе, как уже сказано, надо немедленно.
Самой жизнью доказана необходимость разработки специального туристического маршрута, рассказывающего о Норильске 1935 — 1955 годов. Такой маршрут мог бы состоять, например, из поездки на Каларгон, посещения дома-мемориала Н. Н. Урванцевз и, конечно, нашего городского музея (к слову,, музею надо бы помочь средствами для приобретения произведений норильских художников, посвященных лагерной теме). Разумеется, это не единственный вариант маршрута. Органичной частью маршрута должно стать и посещение кладбища у Шмидтихи, но пока еще рано говорить об этом.
Таймырские (в том числе и Норильское) авиапредприятия сделали бы великое дело, если бы взяли на себя заботы о бесплатном обеспечении транспортом хотя бы одноразовой экспедиции в бухту Кожевникове, .где в годы сталинского террора была расположена вторая на таймырской земле крупнейшая «цитадель» ГУЛАГа, Не один раз доводилось мне проезжать эту угрюмую местность без единого дерева и кустика, где в апреле морозы под сорок, в июне дуют пурги, а уже в сентябре студеный хиус превращает в панцирь одежду. Это, судя по всему, место чудовищных трагедий, повальной цинги, массового умирания заключенных, изнуренных не только непосильным трудом, но и постоянным холодом. Там, на 74-й параллели, лопатами да кирка-ми была построена семидесятикилометровая железная дорога. В годы войны заключенные добывали там уголь, соль, строили лагерный комплекс и, находясь по пояс в ледяной воде, заправляли топливом и пресной водой заходящие в залив моря Лаптевых советские и американские пароходы, Немые очевидцы тех страшных событий — сохранившаяся на мысе Илья огороженная вышками зона из шестнадцати бараков, груды прогнивших шапок, валенок, бушлатов. Даже отдельные экземпляры печатного органа Нордвикстроя, лагерной многотиражки, пока еще сохранились в заброшенных бараках...
Это был настоящий ад, подлинный лагерь смерти. Если бывших политзаключенных, отбывавших срок здесь, в Норильске, можно встретить повсюду, то из острожников кожевниковского лагеря, как видно, в живых не остался никто. Вдумайтесь еще раз в это жуткое слово: никто, Тем более необходимо собрать для истории свидетельства хотя бы о том, что осталось на его территории. Возможно, даже какого-нибудь старожила посчастливится разыскать. Кроме нас, расшифровать его белое, правильнее сказать, черное пятно практически некому.
— Наши сотрудницы изъявили желание взяться за эту задачу, — рассказывает Л. Г. Печерская, директор городского музея. — Но у нас нет ни средств на транспортные расходы, ни своего фотографа. В этом отношении мы очень бедны. Кроме того, нужна гарантия, что нас не только доставят в бухту Кожевниково, но и пришлют в назначенный день за нами вертолет, чтобы добраться обратно, С моими «погонами» вступать в переговоры на эту тему с руководством авиапредприятия бесполезно. В таких делах нужен авторитетный посредник. Одного энтузиазма, увы, недостаточно.
— Кого же вы хотели бы видеть в роли посредника?
— Скорее всего, это должны быть городской и окружной комитеты партии, В результате такой экспедиции и музей пополнился бы бесценными, к тому же совершенно уникальными материалами, и, что не менее важно, сохранились бы пусть не исчерпывающие, однако же чрезвычайно важные для истории сведения о фактически неизвестной и, пожалуй, самой зловещей крепости времен сталинского геноцида.
Как видите, сама жизнь, подсказывает пятое и на сей раз последнее предложение: для того, чтобы всей этой многотрудной, чрезвычайно объемной работе придать не только темп, но и плановость, определенную системность, чтобы сделать ее по-настоящему престижной, надо под эгидой горкома КПСС (или горисполкома) создать и официально утвердить наделенный четкими полномочиями координационный совет по увековечению памяти жертв репрессий. Это тем более необходимо, что есть не только сторонники, но и противники разоблачительно- очистительного движения. Это естественно: ведь сталинизм не только из чего-то вырос — он во что-то и перерос. Во всей наглядности это проявилось, например, в многочисленных кознях, подвохах, чинимых скрытыми сталинистами накануне учредительной конференции Всесоюзного общества «Мемориал». Было бы наивно думать, что Норильск в этом отношении составляет исключение. Без такой комиссии, без весомой, авторитетной поддержки горкома и горисполкома останется нереализованным большинство высказанных здесь предложений, не воплотятся в жизнь многие задумки энтузиастов движения, так и будут сотрудники музея стукаться в закрытую дверь. Ничего не поделаешь, так уж заведено у нас, по крайней мере, пока еще — без протекции да нажима «сверху» никакого дела с места не сдвинуть.
Итак, было время разбрасывать камни. Теперь настала пора платить долги. Мне кажется, именно через эту великую очистительную работу разбудим мы в людях голос совести — человеческой и гражданкой. Перестройка — это не только гласность, экономическое новаторство или деловая предприимчивость, но и справедливость. Без прошлого, объективной и справедливой его оценки не может быть и будущего. Не поняв день вчерашний во всех его противоречиях, невозможно постичь и сегодняшний.
Г. КРОДЕРС, ветеран труда НГМК, член правления Норильского отделения Советского фонда культуры.
Заполярная правда 15.09.1989