корни
Норильскому отделу Всесоюзного
научно-исследовательского института оснований и подземных сооружений (ВНИИОСП)
им. Н. М. Герсеванова — тридцать лет. Семнадцать из них лабораторией оснований и
фундаментов руководил Владимир Евгеньевич Полуэктов.
Многие хорошо знали этого человека. Оригинальный ум, эрудиция, инженерная смекалка, организаторский талант...
Оптимист, жизнелюб н стоик, обаятельный собеседник и весельчак с заразительным смехом, очень добрый, он становился упрямым, ершистым и неуживчивым, когда дело касалось убеждений, принципов, научной добросовестности.
Незадолго перед кончиной Полуэктов продиктовал свои воспоминания — еще одно свидетельство причастности к эпоха, документ, удостоверяющий, как мне думается, право на память города, которому Владимир Евгеньевич отдал сорок лет жизни.
РОД ПОЛУЭКТОБЫХ, по отцу, имеет венгерские корни. Потомки служили российскому престолу в боярах, стольниками, воеводами и в иных чинах и жалованы были, как следует из книги «Дворянские роды, внесенные в общий Гербовник всероссийской империи», поместьями.
Кто бывал в Зимнем дворце, мог видеть а галерее героев Отечественной войны 1812 года портрет Бориса Владимировича Полуэктова, генерал-лейтенанта.
Дед, Григорий Семенович, — из обедневшей дворянской семьи, адмирал. Женился на бедной девушке, которую защитил на дуэли от оскорбительного высказывания. Брак оказался счастливым и многодетным.
Отец, Евгений Григорьевич, 1887 годе рождения, закончил Санкт-Петербургский правоведческий корпус, дважды воевал, а в мирное время содержал нотариальную контору. Будучи убежденным монархистом, он все же допускал там — по просьбе своего помощнике Дьякова — собрания большевиков.
Немало примечательного по линии матери, Капитолина Николаевна принадлежала к семье известного российского фабриканта-мануфактурщика. Н. Н. Коншина. Три корня отечественной текстильной промышленности — Коншины, Лямины и Прохоровы — имели обширные родственные связи. Они дали стране много славных имен государственных деятелей, инженеров, артистов, ученых... Назову хотя бы хирурги Сергея Петровича Федорова, первого ректоре Военно-медицинской академии. Однажды ему пришлось оперировать Серго Орджоникидзе, и тот не забыл услуги, выручил впоследствии врача из-под ареста, грозившего расстрелом.
Приезжая в Москву, я непременно бывал в семейном некрополе. Мне бы очень хотелось, чтобы и потомки не проходили равнодушно мимо старых могил: за каждой эпитафией — единственная, неповторимая и кровно близкая нам судьба.
..Подошло время, и няню сменила воспитательница, прибалтийская немка, которая потратила много сил для обуздания моего буйного характера, держала в строгости, приучив к дисциплине и ежедневным обливаниям холодной водой. Как я ее не любил! — а повзрослев, вспоминал с благодарностью. Старшие дети занимались французским и английским. Меня не гнали, и многое тогда запомнил на лету.
При доме был прекрасный сад. До революции там нередко собирались интереснейшие люди — народовольцы Соколов, князь Кропоткин, Софья Перовская, Вера Засулич... Но настоящие уроки общения с природой начались, когда отец приобрел большое имение на берегу Оки, напротив Калуги, автомобиль «Минерва» и моторную лодку.
Революция круто изменила жизнь нашей семьи, а в 1924-м, оставшись один, без средств к существованию, я начал работать разносчиком журналов и книг Мосгиза. Но школу бросать не собирался. Даже прибавил нагрузку, поступив на курсы иностранных языков. Видно, хороша была выучка немки-воспитательницы, если сверх учебы меня хватало заниматься боксом — и достиг в этом деле успехов, участвуя во всесоюзных соревнованиях, — горными лыжами и плаванием...
Окончив курсы, получил направление техическим переводчиком на уральскую стройку.
Тогда, в 1930-м. готовился задел по руднику и велось строительство километровой плотины на реке Урал, первых домов соцгорода. Наряду с крупными отечественными инженерами техническое руководство но объектах осуществляла группа иностранных специалистов. Вскоре я понял, что без основательной профессиональной подготовки работать невозможно, и поступил на строительное отделение вечернего политехнического института.
Оценив мою способность улаживать всевозможные недоразумения, конфликты, начальство перевело меня, не освобождая от основных обязанностей, сменным помощником главного строителя доменного цеха. Воспользовавшись известной самостоятельностью. я во время подготовки к монтажу наклонного моста домны № 2 — «Комсомольская» критически переосмыслил требования заокеанских коллег относительно организации работ. По их мнению, из-за отсутствия мощных кранов все операции следовало вести на сложных громоздких лесах, частями и не раньше окончания сборки почти всего корпуса домны, что затягивало ее пуск как минимум на месяц.
Руководствуясь девизом «Дерзать!» мы совместно с инженером конторы «Стальконструкция» Заславским предложили собрать мост целиком на земле одновременно с монтажом основного корпуса домны и установить ого, пользуясь специально разработанной монтажной схемой.
Официальные представители фирмы назвали этот метод «негритянским» и категорически ему воспротивились, хотя рядовые американские инженеры Дуй и Перес по секрету от своего начальства одобрили идею и дали ряд советов. Чувствуя наше упорство, иностранцы сняли о себя ответственность за своевременное окончание монтажа, и тогда директор комбината Гугель связался по прямому проводу с Орджоникидзе, непосредственно курировавшим Магнитку.
«Вызовите авторов предложения», — распорядился нарком. Когда я подошел к телефону, Серго спросил, как меня зовут, а затем — насколько наш вариант технически обоснован. После краткого пояснения Орджоникидзе согласился на эксперимент; «Валяйте!».
В з«ак протеста американцы сняли всех своих специалистов, и для реализации задуманного нам пришлось целиком довериться кадрам, которые выросли уже на самой стройке. По окончании монтажа основного корпуса домны мост был поднят за одни сутки без каких-либо деформаций. Мы торжествовали, но у дирекции комбината отношения с фирмой испортились окончательно, и контракт был расторгнут.
Вскоре я смог убедиться, что Орджоникидзе не забыл меня: будучи на Магнитке, Серго справился у технического директора комбината Адама Александровича Свицина о том, как я работаю, и обещал по окончании института использовать мой магнитогорский опыт и энергию.
В 1933 году директором комбината и начальником строительства был назначен инженер-металлург Завенягин. Он отличался исключительной памятью, волей и демократичным общением; при нем возросла культура работы. Моя задача состояла в том, чтобы ознакомить Авраамия Павловича с требованиями зарубежных фирм и документацией. Если ложился костьми, не давая производственникам нарушить технические условия, поддержка мне была обеспечена.
...Закончив институт, позвонил секретарю Орджоникидзе; готов, мол, перейти на работу по усмотрению наркома. Через несколько дней меня разыскали, и я возглавил группу, которая занималась обобщением опыта новостроек, инструктажом в системе треста «Союзетроймеханизация», Открывалась хорошая перспектива, и настроение было приподнятое.
Одна из первых командировок — на Балхаш. Строительная площадка медеплавильного комбината располагалась в степи, связь с населенными пунктами На верблюдах, пароходами или авиацией; климат резко континентальный; озеро имело повышенную соленость, и питьевую воду получали из снега.
Обследование показало, что основные механизмы простаивали из-за поломок, отсутствия запчастей и строительные работы производились большей частью вручную. Предложенные меры должны были вывести дело из критического состояния, а мой доклад/ в Наркомтяжпроме получил положительную оценку.
Поездка в Казахстан запомнилась и тем, что я еще раз смог испытать свою волю, верность девизу «Дерзать!» — прыгнул с парашютом. Слава богу, обошлось.
Устав от изрядно надоевшей чиновничьей работы, я попросился на производстве и получил перевод в трест, который был генеральным подрядчиком строительства московского автозавода. Спустя два месяца меня утвердили начальником конторы земляных и дорожных работ, деятельность которой систематически критиковалась. Чтобы выполнять план, материально заинтересовал шоферов самосвалов, добился механизации разгрузки железнодорожных платформ. Некоторые мои «новации», которые формально означали нарушение финансовой дисциплины, поддержал Орджоникидзе: ведь темп работ заметно возрос!
Следующее назначение — начальником строительства Риддерского полиметаллического комбината, и я выехал на Алтай. Стройка была в очень запущенном состоянии, практиески законсервирована. От меня требовалось срочно ввести обогатительную фабрику, свинцово-цинковый завод, электростанцию и ряд подсобных цехов.
Чтобы привлечь и закрепить рабочих, я вновь пошел на риск (правда, по согласованию с местными властями): желающие получили земельные участки под огороды, крупные ссуды для приобретения скота и строительства индивидуальных домиков. Поскольку основную часть вербуемых составляли переселенцы из пограничных районов Украины, сельские жители, — эти меры оказались весьма эффективными.
Приступив к сооружению промышленных зданий, мы вместо традиционных тепляков, которые обычно использовались при возведении железобетонных конструкций в зимнее время, применили, как и на строительстве автозавода, электропрогрев В результате резко повысилась производительность труда, сократился расход древесины, и уже через год выросли основные железобетонные каркасы.
Вскоре меня вызвали п Москву для подготовки приказа о строительстве Риддерского комбината. Согласовав текст с первым заместителем наркома тяжелой промышленности А. П. Завенягиным, переписал документ и на следующий день явился за визой, но кабинет замнаркома был опечатан: мне сказали, что Авраамий Павлович арестован.
Вернулся на стройку, а чуть ли но следом - комиссия по проверке дисциплины, К тому же «гости» стали собирать компромат; якобы мною создан «целый класс полурабочих-полукресгьян», и к тому же в отдельных случаях разрешаю отлучки по хозяйственным делам... Вывод — снять и отдать под суд как виновного в «отсутствии борьбы за трудовую дисциплину».
Почувствовав неладное, срочно вылетел в Москву и доложил начальнику главка Петру Яковлевичу Андропову о создавшейся ситуации. К счастью, все закончилось благополучно: дополнительная инспекция подтвердила правильность моих решений, Но с Риддером пришлось попрощаться, поскольку меня назначили главным инженером ОКСа е Главредмет, В первые же дни столкнулся с проблемой кобальта. Получив данные из геологического отдела Наркомата .цветной металлургии, предложил руководству развернуть горные работы на одном из практически заброшенных рудников.. ускорить строительство обогатительной фабрики и в мае 1940 года, имея соответствующие полномочия, выехал на место.
Все шло своим чередом, и я надеялся: вот- вот откроют финансирование, но... началась война. Попросился на фронт и даже получил расчет, но сразу же был отозван для срочной организации строительства кобальтового цеха к Москве. Позднее мне поручили противовоздушную оборону объектов наркомата, а в начале 1942-го — восстановление электродного завода, продукция которого была крайне необходима для авиапромышленности,. Ко мне даже прикомандировали саперный батальон. Я был занят по горло и довольно резко встретил просьбу отремонтировать поврежденную бомбежкой квартиру одного высокопоставленного начальника (не потому ли моей личностью стали интересоваться в НКВД?), и замнаркома отослал меня подальше от греха —- на Кольчугинский медеплавильный завод.
В тот день я приехал не московскую квартиру, чтобы отметить именины. Но отужинать было но суждено: явившиеся нежданно-негаданно предъявили ордер на обыск и арест.
На допрос вызвали только через пять суток. Следователь Макаренко решил, видимо, обработать меня психологически: развлекался частными разговорами по телефону, читал газеты и только затем миролюбиво предъявил \фантастические обвинения, которые я без труда опровергнул. Настроение его изменилось: угрозы, брань... Даже ударил ногой. А в ответ а мою реакцию боксера — карцер 1,5 на 2,5 метра, без окна, никаких передач. Отсидел почти два месяца.
После длительных и безрезультатных допросов новый следователь Иванов заявил, наконец, что меня все равно не освободят. Загибаться с тюрьме или пойти в лагерь с легкой статьей и работать там по специальности? Я выбрал последнее, согласившись на самую «безобидную» формулировку: допускал возможность взятия немцами Москвы, поскольку в столице строились баррикады; хвалил немецкую технику — не случайно же немец дошел до Москвы; не верил сообщениям Информбюро. А собеседниками назвал погибших на фронте.
Стало быть — антисоветская; агитация, и решением Особого совещания НКВД я был приговорен к 10 годам лишения Свободы в лагерях общего режима. Но первой время держали в Бутырках. О чем только я не передумал! Вспомнил арест родителей, судьбу ближних и дальних родственников, большинство которых были расстреляны после революции; из головы не выходила «задушевная» беседа у следователя, когда мне, показав 15-страничное дело отца, поставили в пример откровенность его политических высказываний...
По случаю тюремное начальство вспомнило о моей специальности и предложило работу на строительстве подсобного хозяйства и военного объекта НКВД.
Однажды я случайно увидел Завенягина, (Последний раз мы встретились весной 1941 года в фойе Театра Революции на спектакле «Таня». Он приветливо поздоровался, а на вопрос, где теперь работает ), так же запросто сообщил свою должность(Заместитель наркома внутренних дел, — Ред... после чего я потерял дар речи, и меня выручил театральный звонок). Он выслушал мои злоключения и сказал, что есть более интересное дело, в Норильске, где действует система зачетов, и обещал позаботиться о переводе, А пока распорядился расконвоировать меня.
Прошло несколько лагерных лет. в начале 1947 года меня вновь перевели в Бутырскую тюрьму, откуда примерно через месяц спецэтапом повезли, как удалось разведать, в Красноярск.
Когда открылась навигация, отправили баржой на север. Духота, скученность, а я, презрев трюмный быт, часами сквозь щель в обшивке любовался сибирской природой. Один из заключенных, румынский офицер, гадая по руке, не только описал — довольно точно! — мою прошлую жизнь, но и взялся предсказать будущее: счастливый брак (к тому времени прежняя семья распалась), перспективная работа, продолжительная жизнь...
Из Дудинки до места назначения добирались двое суток. Стояла середина июня, но в этих местах еще свирепствовала зима, и пути приходилось откапывать от снежных завалов.
Заместитель начальника лагеря, познакомившись с личным делом предложил работу начальником участка управления строительства. Вскоре меня вновь расконвоировали, а позднее поселили вне «зоны».
О лагере рассказывать не хочу, тем более уже немало написано. Предпочитаю — об интересном, примечательном. 15 февраля 1951 года я был досрочно освобожден — сыграли роль зачеты.
С наступлением лета меня откомандировали на строительство мемориального комплекса в Курейке. Он сооружался выше избушки, где жил Сталин, поскольку та находилась в зоне возможного затопления. Сруб предстояло перенести, но при разборке деревянные стены, совершенно гнилые, рассыпались. Рубили их заново, предварительно закоптив бревна. Когда подошло время установки бюста «вождя народов», нам сказали, что для этого дела привезут рабочих с чистой биографией.
Возвратившись, я принял участок Горстроя, Как специалиста многое тогда меня озадачивало: кирпич перевозился навалом в железнодорожных платформах, сборный железобетон не применялся, основные перекрытия, даже многоэтажных жилых домов, были деревянными или из монолитного железобетона; преобладал ручной труд; оконные блоки заблаговременно не стеклились.
В докладной записке руководству конторы высказал некоторые рекомендации (контейнерные перевозки, переход на сборные элементы и организация приобъектных полигонов для их изготовления...), но поддержки не получил. Тем не менее, будучи уверенным в своей правоте и руководствуясь своим девизом, я написал рапорт директору комбината Алексею Борисовичу Логинову, и новый технический совет, на более высоком уровне, их одобрил. А вскоре вышло постановление ЦК партии и правительства об индустриализации строительства, и меня командировали в Москву, на другие стройки, изучать передовой опыт.
Да, несколько ранее, в 1952 году, когда удалось после долгого перерыва попасть в столицу, встретил девушку, которая отважно решилась разделить со мной нелегкую жизнь. Тогдашний директор комбината Владимир Степанович Зверев согласился официально пригласить молодого архитектора на работу, и, отпраздновав свадьбу — по-родственному, в квартире профессора Московской консерватории Генриха Густавовича Нейгауза, — мы отправились в путь.
...Норильск начала 50-х годов — это огромный лагерь, два десятка лаготделений. Жилой поселок для вольнонаемных, где мы с женой получили комнату, был окружен колючей проволокой. Не зря кадровик задал Ларисе вопрос, который поначалу вызвал у нее недоумение: «Вы впервые в лагере?»...
Типичная картина тех лет — колонны заключенных. Я-то притерпелся к этому «порядку», но жена переживала сильно, многое казалось ей диким, вызывало чувство сострадания к подневольным людям и протеста, когда видела молодых женщин, которых конвоиры издевательски заставляли на виду у всей улицы сидеть на снегу, бежать, стоять... Утром по дороге на работу ей каждый день встречались три интеллигентного вида старца — или они казались такими? — в сопровождении вооруженных охранников с собакой. Промышленный отдел проектной конторы тоже состоял в основном из заключенных— образованных, умных, талантливых специалистов. Среди руководителей было немало еще недавно числившихся «врагами народа» Ефим Корнеевич Стрельцов, главный инженер. бригадиры Николай Николаевич Бойков, Борис Львович Шер, Серафим Федорович Румянцев...
После смерти Сталина «зона» стала быстро пустеть. Даровой рабочей силы практически не осталось, и возникли проблемы. Чуть ли не главная — очистка промплощадкц, дорог и города от снега. Зима 1954—1955 годов фактически парализовала рудный карьер, на грани остановки оказались металлургические предприятия. дезорганизован транспорт.., Кое-кто сожалел, что нет заключенных: без них, мол, ни производство, ни город существовать не смогут.
Как известно, первым, кто еще я послевоенные годы вплотную занялся вопросами снегозащиты, был Михаил Георгиевич Потапов, Но он уже ушел из жизни, и начатое им дело предстояло продолжить. Напомню, через километр фронта норильской застройки в иную зиму переносится до полутора миллиона «кубиков». Не трудно представить, что происходит, когда они встречают препятствия..
В мае 1955 года меня вызвал Алексей Борисович Логинов и предложил заняться снегом, В любой форме и на любых условиях. Поразмыслив, согласился, полагая необходимым организовать для начала научную лабораторию и цех механизированной снегоборьбы. Обобщив весь имевшийся в Норильске научный материал и опытные данные, пришел к заключению, что применявшаяся до того времени защита деревянными ограждениями недостаточна и необходимо провести комплексные аэродинамические исследования, разработать научную систему борьбы с заносами.
Выслушав эти соображения, директор комбината выделил пятнадцать специалистов различного профиля, транспортные средства. Были детально обследованы все места снегозаносов, собраны сведения об имеющейся в Союзе снегоуборочной технике. Кроме того, изучались методы снегоборьбы, предложенные институтом железнодорожного транспорта, научно-исследовательские работы Дюнина, Комарова, Потапова и др.
Создавать систему пришлось с нуля, а до зимы — рукой подать. И я подготовил проект приказа по комбинату, предусматривающий неотложные меры. Принципиальная их новизна состояла в том, что снегозащиту дополнили снегоборьбой, которая в зиму 1955— 1956 годов началась при наличии десяти старых бульдозеров и небольшого числа механизмов, поступивших за навигацию. Осенью подключилась научно-исследовательская лаборатория, и вскоре стало ясно, что снежным покровом можно дирижировать, заставляя его лежать на месте или перемещаться в нужном направлении.
Суть разработанной концепции: снегозащиту следует закладывать в проекты, предусматривая направление улиц, конфигурацию и расположение зданий, форму кровли и, наконец, систему застройки микрорайонов и дворов с учетом «розы снегозаносов».
Возникла идея превратить в союзника нашего явного врага ~ ветер. Что, если не прятать полотно за щитами или снежными отвалами, а наоборот приподнять его, открыть всем ветрам? Эксперимент провели, когда началось освоение Талнаха. Устраивая первоауток, механизаторы сделали бульдозером только две бровки, и вскоре между ними скопилось столько снега, что осталось лишь утрамбовать и укрепить его. Была сконструирована огнеметная «гладилка», уплотняющая снег. По истечении десяти часов такая дорога могла пропускать трехтонные грузовые машины, а спустя трое суток — транспорт любой грузоподъемности.
Благодаря предложенному методу зимнюю дорогу длиною в 12 километров удалось построить в считанные дни, что позволило оперативно забросить на новую площадку свыше ста тысяч тонн грузов.
Постепенно рождалась теория, которую я , изложил в статьях, книге, кандидатской диссертации. Но главное — практическая деятельность позволила избежать простоев предприятий из-за снежных заносов, Прекратились авралы по расчистке путей, была налажена четкая работа специализированной техники.
Словом, я был всецело во власти снежной проблемы. Зато уж летом, в отпуске, давал волю своей страсти — автомобилизму. Первое время пользовался услугами проката, а позднее приобрел «Волгу». Сохранился дневник, который я вел, когда пришлось перегонять машину из Норильска «на материк».
Тем летом я на некоторое время остановился во Владимире, у двоюродного брата, по соседству с которым, как оказалось, жил Василий Виталиевич Шульгин, сухопарый, весьма подтянутый старичок, в прошлом — крупный помещик, депутат Государственной думы, который вместе с Гучковым принимал отречение Николая II, один из основателей белогвардейской Добровольческой армии. Наша беседа затянулась тогда до 3 часов ночи, тем более что мне были известны некоторые факты ого биографии, ленинские высказывания...
В 1960 году мне предложили заняться строительством фундаментов на вечной мерзлоте и назначили начальником управления «Фундаментстрой». Новые задачи увлекли, и за сравнительно короткий срок мы разработали технологию установки свай-стоек, конструкцию усиленных свай квадратного сечения.
Наука все более притягивала, и я решил перейти в лабораторию оснований и фундаментов норильского отдела Красноярского института ПромстройНИИпроект, Ранее здесь трудился замечательный человек и ученый . Михаил Васильевич Ким, который, будучи еще заключенным, впервые разработал теоретические основы и практически проверил принци пы сохранения вечной мерзлоты под отапливаемым зданием, участвовал как теоретик и практик во внедрении на Севере свайных фундаментов.
В лаборатории проводили натурные испытания свай различных конструкций, изучался процесс сверления монолитного бетона в непосредственном контакте с вечной мерзлотой у. механизм разрушения бетона подземных конструкций. В нашем активе — различные конструкции свай и технология их установки, рекомендации, технические условия, мероприятия... Многое сделано совместно с норильскими проектировщиками и строителями. Мой личный вклад оценивается экономическим эффектом более семи миллионов рублей.
Научные итоги и практический опыт я изложил в трех монографиях, статьях, которые опубликованы в нашей стране и за рубежом.
...Ну вот, пожалуй, все.
Передо мной открытое окно в цветущий сад, на столе — любимая с юности сирень, напоминающая, что в жизни, подчас мрачной и злой, все же много прекрасного, трогательной сердечности и доброты.
Окидывая мысленным взором прошлое, хочу сказать: я всегда дерзал, боролся с ретроградами и, нередко рискуя, принимал решения, которые диктовала наука. А разве не так должен поступать настоящий инженер?..
Подготовил к печати М. ВАЖНОЕ.
Заполярная правда 21.11.1989