Отрадно, что наконец-то наша пресса стала кое-что печатать о трудармии. Тема эта, однако, очень важна и должна быть со всеми деталями предана гласности. Я был в трудармии с самого начала, являюсь очевидцем того, в каких условиях жили трудармейцы, каким подвергались издевательствам...
В сентябре 1941 года, после выселения немцев из Поволжья, я в числе многих, с беременной женой и двумя малолетними детьми на руках, прибыл под конвоем в товарном составе в город Канск, а потом вместе с семьей был отправлен в деревню Калиниково — примерно за 150 километров от Канска. Там нас встретили как виновников войны... Потом, правда, деревня убедилась, что мы не те, за кого нас выдавали конвоиры. Но изменить нашей участи уже ничто не могло.
25 января 1942 года я был мобилизован Канским военкоматом. По прибытии в Канск мне заявили, что мобилизован я не на фронт, а подлежу отправке в трудармию. Здесь я сдал все свои документы и стал ожидать отправки. На третий или четвертый день, когда собралось 400-500 человек, нас повели строем на вокзал и отправили поездом в Решоты, где нас уже ждали чиновники Краслага и представители ГУЛАГа НКВД СССР. Построили, проверили по спискам, сообщили, что будем работать на лесоповале, на лесо- и шпалозаводах, что жить будем в бараках за колючей проволокой, с вооруженной охраной. Выход из жилой зоны — только под конвоем, переписка с родными запрещена. Затем у нас сняли отпечатки пальцев, будто у опасных преступников.
Среди трудармейцев многие были коммунистами и комсомольцами. Почти все мы были из столицы АССР немцев Поволжья — города Энгельса и окружающих его кантонов (так назывались районы в АССР НП). В зоне единственно оставшимися у нас документами были партийные и комсомольские билеты. В райкоме нас не регистрировали и лишь позднее объявили, что мы стоим на учете в политотделе Краслага НКВД (начальником политотдела был Щербаков), но потом мы выяснили, что наших учетных карточек там нет. После многократных требований решить этот вопрос в трудармейские зоны, которые именовались отрядами, прибыли представители политотдела. К нам в первый отряд приехал капитан Болтунов, который помог образовать в зоне партийную и комсомольскую организации. Но и эти организации были узниками за колючей проволокой.
Нас приводило в ужас отсутствие самых элементарных прав и свобод, которыми наделен каждый человек. Вся рабочая смена проходила под строжайшей охраной. После изнурительной работы, иногда по 16 часов в сутки, обессиленных постоянным голодом людей та же охрана гнала обратно в лагерь. Перед входом в зону нас пересчитывали, нередко по нескольку раз, прежде чем передать лагерной охране. Люди умирали во время работы, и тогда мы тащили их к лагерю, где они оставались лежать возле ворот.
Но и в этих нечеловеческих условиях мы старались отдавать все силы работе во имя Родины и победы над врагом. Наш трудовой энтузиазм не только смущал тюремщиков, но расстраивал их планы, в которые входило провоцировать беспорядки среди трудмобилизованных немцев и тем самым подтвердить измышления Указа 1941 года о «десятках тысяч шпионов и диверсантов» среди советских немцев. Как ни старались бериевцы и прочие сталинисты, ни одного «шпиона и диверсанта» они назвать не смогли. Но попыток доказать правоту лживого Указа они не оставляли.
В сложившейся обстановке коммунисты не могли оставаться безучастными. Прежде всего парткомы всех отрядов решили письменно обратиться в ГУЛАГ НКВД СССР с требованием немедленно прекратить все противозаконные действия и издевательства над трудмобилизованными немцами. Парткомы призвали всех немцев не поддаваться ни на какие провокации со стороны лагерного начальства, работать, как и раньше, самоотверженно, последовательно и стойко под лозунгом «Все для фронта, все для победы над фашизмом».
Вскоре из Москвы прибыл в Краслаг некто генерал Генкин. Вызвав секретаря парткома 1-го отряда П.И.Вехтера, он потребовал, чтобы коммунисты отряда немедленно сдали свои партийные билеты. Таково, мол, указание Москвы. Партком, в состав которого входил и я, решительно отклонил это бесстыдное требование. Вскоре многие коммунисты нашего отряда — Руппель, Руди, Бер, Эльзессер, Гаас и другие — были этапированы из Краслага в другие лагеря НКВД: Вятлаг, Усольлаг, Карлаг. О причине этой отправки поначалу можно было только гадать, но со временем стало ясно, что вслед за этапами из Краслага полетели в разные лагеря депеши о том, что прибывшие туда немцы-коммунисты будто бы состояли в Краслаге в контрреволюционно-повстанческой организации и поэтому подлежат немедленному аресту. Это была хорошо продуманная операция!
Через некоторое время в Краслаг прибыли очередные «московские гости» из ГУЛАГа НКВД: Рощин, Семенов, тот же Генкин и другие. Тут как тут были и работники Оперчекотдела (ОЧО) Краслага НКВД; Догадин, Янковский, Мерзликин и прочие, занимавшиеся «следствием». Все эти фальсификаторы закусили удила и уже не останавливались ни перед чем. Вскоре все немцы-коммунисты были с ног до головы опутаны клеветой, в лагерных зонах развернулись репрессии против коммунистов. Более того, сами партийные организации были объявлены вне закона. Был развязан настоящий шабаш. А как же: наконец-то НКВД имело шанс «предъявить» тех шпионов и диверсантов, о которых твердил достопамятный Указ!
Особое Совещание (тройка) без снисхождения карало безвинных людей: мы, трудармейцы-коммунисты, были осуждены на 10, 15 и даже 25 лет лишения свободы с отбыванием срока в режимных лагерях Крайнего Севера. Решение ОСО было окончательным и обжалованию не подлежало.
Вместе со мной были схвачены и незаконно осуждены:
Только в 1954 году, когда нам удалось через надежные руки передать наши жалобы в Москву, последовало распоряжение: «проверить дело советских немцев-коммунистов, репрессированных в Краслаге НКВД». В ходе этой проверки было установлено, что дело сфабриковано и коммунисты безвинно страдают в режимных лагерях. За отсутствием состава преступления дело было прекращено, приговоры отменены, жертвы репрессий реабилитированы — увы, многие уже посмертно. Далеко не всем выпало дожить до освобождения и вернуться к своим семьям.
Снова и снова вспоминаю моих товарищей, так и не дождавшихся при жизни своей реабилитации, а также реабилитации всего советского немецкого народа и восстановления АССР НП. Очень хочется верить, что в ходе перестройки и последовательного восстановления исторической справедливости эта проблема, мучительная для советских немцев, будет, наконец, решена.
А.Гаус,
член КПСС с 1940 года, ветеран труда,
бывший член парткома 1-го отряда Краслага
НКВД,
бывший узник Воркутлага
«Красноярский рабочий», 10.02.90