Мы перед памятью в долгу
«Хабаровск. Марии Петровне Кулыгиной » в управлении КГБ СССР по Хабаровскому краю вернули билет члена Союза писателей СССР её отца — известного советского писателя Петра Гавриловича Кулыгина. Арестовали П. Г. Кулыгина 16 апреля 1938 года и 7 августа того же года расстреляли в подвале Хабаровской внутренней тюрьмы НКВД, обвинив его в шпионаже в пользу... японской разведки и участии в деятельности правотроцкистской, шпионско-вредительской организации, которая якобы была создана в Дальневосточном крае. 7 сентября 1938 года Петру Кулыгину исполнилось бы всего 32 года. Несмотря на молодость, он успел уже многое сделать: работая в редакции газеты «Тихоокеанская звезда», он написал книги «Отступление дебрей», «На краю сердца». Всемирную славу П. Кулыгину принесла книга «Повесть о героях» — яркий, взволнованный рассказ о спасении челюскинцев. П. Кулыгин оказался в числе первых, кому удалось добраться до самой северной кромки Советской земли, где в апреле 1934 года шла героическая работа по спасению пассажиров затонувшего 13 февраля парохода «Челюскин». «Повесть о героях», написанная по следам событий, вышла в декабре 1934 года. Чуть раньше ее автору на первом съезде советских писателей был вручен билет члена Союза писателей № 1618, подписанный М. Горьким. «Арестованный» вместе с хозяином, билет через 51 год вернулся к дочери писателя».
Это скупое тассовское сообщение связано и с нашим краем, с нашей газетой. Ведь путь будущего писателя начинался здесь, в Красноярске, где он родился. В 1923 году 17- летний паренек Петр Кулыгин стал рабкором «Красноярского рабочего» а через год уже работал в штате. В 1932 году журналистская судьба, кстати, вместе с Аркадием Гайдаром, забросила его в Хабаровск, вывела на писательскую стезю. Все было — известность, вера в прекрасное социалистическое завтра, головокружительные планы...
Мария Петровна Кулыгина протягивает мне справку КГБ со страшными словами: «Причина смерти - расстрел». Ей было всего три годика, когда в тюремном подвале Хабаровского НКВД прогремели эти выстрелы. И когда арестовали маму, ей, как многим детям репрессированных, грозил спецдетдом, родственникам их обычно не отдавали, чтобы уж окончательно вытравить память о врагах-родителях. Спасла ее от сиротского дома бабушка, Федосья Антоновна Павловец. Сейчас Мария Петровна уже сама бабушка. 36 лет отдала школе. И, в сущности, жизнь положила она на то, чтобы узнать всю правду о погибшем отце.
В годы «оттепели» вспомнили впервые добрым словом о Петре Гавриловиче Кулыгине. И на страницах нашей газеты появился о нем рассказ. Но правду так и не сказали до конца. Наступили годы «похолодания», утаили правду, выдав ложные справки родным. Теперь вот не таят? Причина смерти — расстрел. Звучит как выстрел, как предостережение...
Не первый раз встречаюсь с Марией Петровной Кулыгиной. Она, несмотря на то, что живет в Хабаровске, бывает довольно часто на родине отца, у нас, в Красноярске. Впервые пришла в отцовскую редакцию в 1988 году, после публикации в «Красноярском рабочем» материала «Брат мой», посвященного Петру Кулыгину. Много уточнений, дополнений, много нового узнали мы от дочери писателя и журналиста, много горестных деталей, которыми полны противоречивые, трагичные 30-е годы. Мария Петровна — человек, который обладает бесценным талантом памяти. Это она — память об отце—не давала ей покоя все годы. Это она — память — заставляла вести поиск, натыкаясь на железные засовы и занавесы. Это она — память — привела к правде и к истине.
Предлагаем вам заметки Марии Петровны Кулыгиной, которые она оставила недавно в редакции. Оставила для читателей «Красноярского рабочего», чтобы не умирала в нас не только дочер¬няя и сыновья память, но и родовая.
В. МАЙСТРЕНКО.
Так сложилась моя судьба, что я рано осталась без родителей. Трех лет
лишилась
отца, а двенадцати лет осталась без матери, рано умершей от тяжелой болезни и
разделившей с мужем его трагическую судьбу.
По крупицам собирала я об отце то, что могу рассказать сейчас. С детства привила любовь к отцу и внушила мне, что отец очень хороший человек, моя мама. Я знала, что папа был арестован в 1938 году, но что с ним — не знал никто. Все попытки мамы узнать что-либо о нем заканчивались безрезультатно, ей всегда говорили: «Арестован правильно, никаких дополнительных сведений о нем нет». Что отец расстрелян, маме не говорили, поэтому она его ждала до последнего часа, внушив это и мне: ждать, он обязательно вернется.
После того, как мама вернулась из тюрьмы (она была арестована сразу же за отцом и выпущена через полгода), она болела, но запомнилась доброжелательной, милой, заботливой и деятельной. В 1947 году моей мамы, Евгении Федоровны Марченко, не стало. Она умерла в возрасте 38 лет. И осталась я с бабушкой и дедушкой, окончила педучилище, потом заочно пединститут...
Помню, весной 1956 года, когда я вернулась в Хабаровск с Сахалина, где работала, к нам пришла Нина Яковлевна Комарова (жена поэта П. Комарова) и сказала, что надо хлопотать о восстановлении доброго имени моего отца. Я написала заявление в прокуратуру Хабаровского края, а в октябре 1957 года получила из Военной коллегии Верховного суда Союза ССР справку о посмертной реабилитации отца. В начале 1958 года я обратилась в Хабаровское отделение СП и Союз писателей СССР с заявлением о восстановлении моего отца в членах Союза писателей СССР. 14 мая 1958 года отец был посмертно восстановлен в правах члена Союза писателей СССР. Так было возвращено доброе имя моего отца. Но о его последних днях, о его судьбе более подробно я так ничего и не узнала. На то был наложен запрет...
Лишь осенью 1989 года я обратилась в КГБ, чтобы узнать о том, как был арестован отец, что же с ним произошло после ареста, и узнала то, чего не смогла узнать мама.
Там, в КГБ, не только рассказали мне о трагических днях отца в застенках НКВД, но и вернули два документа, пролежавших 51 год в деле отца: членский билет Союза советских писателей за подписью Горького, выданный 23 июня 1934 года, литфондовскую книжку и отзыв об отце хабаровского писателя В. В. Павчинского, которого я могу назвать теперь первым писателем, сказавшим об отце искренние добрые слова (их он написал в 1956 году, когда собирались материалы по реабилитации). Дошли эти слова до меня только через 30 с лишним лет. Но читаешь, и теплеет на душе.
«С Петром Кулыгиным я познакомился во Владивостоке в 1932 году. Среди дальневосточных журналистов он уже в то время был одним из заметных, о его материалах всегда говорили, особенно мы, молодые газетчики. И это не случайно. Дело в том, что Кулыгин умел очень интересно, оперативно, с мыслью подавать я газете свои очерки, корреспонденции, заметки...
Был он человеком непоседливым, много ездил по краю, был знаком с массой людей, высмеивал тех газетчиков, которые любили сидеть в своих редакционных кабинетах. Постоянные поездки, тесное общение с различными людьми — рыбаками, моряками, угольщиками, летчиками, садоводами и т. д. — давали Кулыгину возможность писать в газету интересно, со знанием жизненного материала.
У него была особая манера говорить людям в лицо всю правду. Я ни разу не слышал, чтобы Кулыгин говорил что-нибудь плохое о человеке в его отсутствие. Он был замечательным спорщиком. Наделенный природным остроумием, находчивый, он умел спорить, и почти всегда верх был на его стороне... Очень любил газету и газетный труд, ради газеты был готов к любому испытанию, особенно любил те свои материалы, которые достались с трудом (участие в спасении челюскинцев).
Как человек и товарищ Кулыгин был уважаем, особенно молодежью, с которой он охотно и бескорыстно делился своим незаурядным газетным опытом. Политическое лицо Кулыгина в те годы, когда я работал с ним в одной редакции («Тихоокеанская звезда»), у меня не вызывало никаких подозрений...».
Пока помнят человека — до тех пор он и жив.
Я всегда считала, что отца мне вернул Виктор Тимофеевич Королев, журналист, работавший с отцом в этой газете в 30-е годы.
В 1964 году Королев из Владивостока приехал в Хабаровск. Встреча с ним у меня произошла в редакции «Тихоокеанской звезды» после статьи его «Дело особой важности», которая начиналась так:
«Друзья говорят с упреком о том, что статью эту следовало написать пораньше. 30-ю годовщину героического спасений челюскинцев страна уже широко отметила. А мы, близкие товарищи Петра Гавриловича Кулыгина, совершившего подвиг — человеческий и литературный, — непро¬стительно промолчали о нем».
Молчали, но помнили. Позднее, в 1967 году, живя тогда в Красноярске, я получила от Виктора Тимофеевича книгу «Гайдар шагает впереди», в которой целая глава посвящалась моему отцу, его журналистскому пути в газетах «Красноярский рабочий», «Советская Сибирь», «Уральский рабочий», «Правда Севера». Вот как об этом пишет в своей книге В. Т. Королев: «ЦК партии назначил редактором дальневосточной краевой газеты «Тихоокеанская звезда» Иосифа Исааковича Шацкого, работавшего в архангельской газете «Правда Севера». За ним в Хабаровск из Архангельска приехали многие воспитанники: Петр Кулыгин — помощник ответственного редактора газеты, Б. Шишакин — универсальный журналист, А. Фетисов — превосходный очеркист... Люди подъезжали, а жилья не было. Шацкий обратился за помощью в краевой комитет партии. Городской Совет предоставил редакции нижний этаж дома по улице Фрунзе, 67. Первыми новоселами его стали Борис Закс и Аркадий Гайдар. Затем к ним присоединились Елпидифор Титов и Борис Шишакин. Позже сюда переехал Петр Кулыгин. Поселился здесь и я, а соседом моим стал Дмитрий Нагишкин. Так началась наша коллективная жизнь в доме-коммуне.
Вскоре Кулыгин получил возможность ездить по всему Дальнему Востоку. Он перечитал В. К Арсеньева и двинулся по его следам спустя четверть века... И вот через год после приезда в Хабаровск появилась книга Петра Кулыгина — одно из самых первых произведений о социалистическом строительстве на Дальнем Востоке - «Отступление дебрей». За ней последовала вторая — «На краю сердца».
Почти одновременно с публикацией в газете статьи Королева об отце в редакцию пришло письмо летчика Германа Васильевича Грибакина, принимавшего участие в спасении челюскинцев, авиамоториста самолета, на котором в этой экспедиции летал в Арктику специальным корреспондентом «Известий» и «Тихоокеанской звезды» и мой отец. Так жизнь свела меня с еще одним интересным человеком.
2 февраля 1934 года отец был назначен специальным корреспондентом в экспедицию по спасению челюскинцев. 27 февраля выбыл в командировку в Арктику, Владивосток. Пароход «Смоленск». Здесь отец экстерном сдает экзамен на авиамо¬ториста, так как летчики не имели права брать на самолеты никого и зачисляется в отряд Николая Каманина. В книге отца «Повесть о героях» о спасении челюскинцев, которая вышла в декабре 1934 года, нахожу такие сведения:
«Вечером Каманин объявил окончательный список экипажей самолетов. Летит пятнадцать человек. В каждой машине трое: пилот, бортмеханик и моторист. У командира, вместо моториста, штурман, он же - радист. Три человека — это минимум людей, нужных для того, чтобы запустить мотор на вынужденной посадке — пилот в кабине, двое у винта».
И далее идет список. Имя отца нахожу в третьем самолете, состав: Пивенштейн, Грибакин, Кулыгин.
Пройдут годы. Н. Каманин станет учителем и наставником космонавтов. Молотков — генералом авиации. Его бортмеханик Пилютов переучится на летчика и в войну получит звание Героя Советского Союза. А Герман Грибакин закончит Академию им. Жуковского, станет инженером-испытателем и будет испытывать сверхскоростные самолеты. В 1966 году к Дню печати он напишет интересную статью об отце в газету «Ленинская смена» (Алма-Ата) «Когда спасли челюскинцев» и пришлет ее мне с автографом.
Так совсем посторонние люди возвращали мне моего отца. Я очень благодарна сотруднику Хабаровского радиокомитета Сергею Андреевичу Леонову и его жене Марии Ивановне Афанасьевой за тепло и большое человеческое участие в моей судьбе. Низкий поклон этим людям. Сергей Андреевич Леонов, работавший в 30-е годы с отцом, сделал к 60-летию со дня его рождения радиопередачу «Мы долетим!». Благодаря ей я увидела отца веселым, остроумным, никогда не унывающим, задушевным человеком. Летом в редакции все играли в волейбол, зимой в обязательном порядке ходили на лыжах. И запевалой этого был он, жизнерадостный Петя Кулыгин. «Мы любили слушать, как он пел, — вспоминал Леонов, — у него был хороший, приятный голос, абсолютный музыкальный слух».
Так и не допел он своей песни в жизни, а задумано было много. Уже живя в Красноярске, я как-то от друзей получила вырезку из журнала «Дальний Восток» со статьей Андрея Ивенского «Подвиг писателя», тоже к 60-летию со дня рождения отца. Вот что я узнала.
«В то время только зарождался журнал «На рубеже» («Дальний Восток»). Первые два номера вышли в 1934 году, и Петр Гаврилович был душой этого издания. Он собирал вокруг журнала актив, добился создания в «Тихоокеанской звезде» литературной консультации для авторов журнала и сам читал, редактировал рукописи, вел с молодыми писателями долгие беседы.
Летом 1934 года в Доме Красной Армии в Хабаровске состоялась первая конференция писателей Дальнего Востока и участников литературных кружков. По предложению старейшего дальневосточного литератора Трофима Борисова, Петр Кулыгин был избран делегатом с правом решающего голоса на 1 Всесоюзный съезд писателей СССР».
На этом съезде Алексей Максимович Горький и вручил ему билет члена ССП. С декабря 1937 года по апрель 1938 года отец работал редактором литературно-драматического сектора Хабаровского радио, откуда и был доставлен в НКВД. А случилось это так. 14 апреля 1938 года он подготовил детскую передачу о Маяковском, состоящую из этон-фильма, записанного с монтажа «Маяковский о Ленине» и Карла Радека «Великий зодчий» в исполнении артиста Яхонтова. Это послужило основанием для ареста: пустил в эфир статью троцкиста.
15 апреля 1938 года был подписан ордер на его арест, а 16 апреля, в день моего рождения (мне исполнилось три года), отец был арестован. Три месяца пыток, один допрос под протокол, где он признается в том, что был завербован для подрывной деятельности, заполняя газету вредными очерками, привлекался к шпионской деятельности. Находясь на съезде, изучал входы и выходы деятелей партии, состоял в контрреволюционной организации и занимался шпионажем в пользу Японии. Несколько минут длилось закрытое судебное заседание 7 августа 1938 года. Зачитали обвинение, на что отец ответил:
«Виновным себя не признаю, показания, данные мною, отрицаю, участником контрреволюционной организации не был. Ложно себя оговорил (оглашаются показания двух свидетелей). Оглашенные показания не подтверждаю. Больше ничем не желаю дополнить следствие и прошу суд о вынесении мне справедливого приговора».
Огласили приговор: к высшей мере наказания с конфискацией имущества. Тут же приговор был приведен в исполнение.
Так, через 51 год я узнала от следователя А. П. Лавренцова, как погиб мой отец. Вместе с тысячами расстрелянных находится он во рву на городском кладбище, где 1 октября 1989 года был установлен памятный знак. Оказывается, все эти годы мама и папа находились рядом. Молодые, красивые, любившие друг друга, людей, жизнь, они так рано ушли из этой жизни... Точнее, их насильно вырвали из нее и заставили навеки замолчать...
После реабилитации отца я получила его «Свидетельство о смерти», в котором дата смерти называлась 1941 г. И прочерки стояли возле слов: место смерти, причина смерти. Это и натолкнуло меня на мысль, что дата смерти не соответствует действительности. И вот теперь у меня наконец не фальшивое свидетельство о смерти. «Причина смерти — расстрел».
М. КУЛЫГИНА.
г. Хабаровск
Красноярский рабочий 13.10.1990