Мы умышленно не стали редактировать это письмо. Проще и мудрей о жизни нашей не расскажешь...
Я РОДИЛСЯ В ДЕРЕВНЕ ЗАЗЕЗИНО Ид ринского района в 1903 году. Еще помню, как жили люди в царское время. Начальников в деревне было только двое: сотский и десятский, и они зарплату не получали, выполняли общественный долг. А староста и секретарь жили в Никольске, они обслуживали .три деревни. Людей никто не заставлял сеять, кто сколь хотел, тот столь и сеял. Хлебного налога не было, зерно люди сами сдавали. Кто посеет побольше, на уборку приглашали бедноту, которая последний пуд съела. Мужику за день работы платили пуд муки или рубль деньгами, а женщине 50 копеек. Хотя смотря какая женщина, иная больше мужика нажнет, так и ей платили рубль.
Советская власть в деревне появилась в 18-м году. Тут тоже чудес было. Казаки, если узнали, кто на сторону партизан перешел — всыпят десяток плетей. Потом заняли партизаны. В Никольске мужики Козулины убежали, так красные ихних жен били плетями.
В 28-м году создался колхоз, но были и единоличники. Единоличникам преподносили план посева и сразу же план сдачи зерна — посеял ты иль не посеял зерно, а плати. Я был не в силах ту площадь убрать, а план каждый год платил 13 центнеров. Места гористые, с машиной не заедешь, мы с женой серпиком не могли убрать. Только ради того, что я хорошо умел готовить землю, парил, знал, где сеять, у меня урожаи были хорошие, платил, и себе хватало.
Я не вошел в колхоз, и меня стали «раскулачивать». Какой я кулак? Пара лошадей, корова. поросенок и куры. И работой чужих рук я не пользовался. У меня зять — корреспондент, в прошлом году написал, что меня раскулачили — вот какую на меня грязь налил. Дак если бы я был кулак, дак я не был бы на фронте или бы ушел в плен. Клеймо на меня зять поставил.
Пришли комсомольцы, они тогда такие права имели. Забрали лошадь (вторую я до того сам продал), и корову, и борова. Телегу, дрожки, плуг, две бороны, двое саней подкованные, четыре даданы пчел. Они, комсомольцы, тогда имели право. Попался мед в бадье или солонина — ели тут же, горстями. Видать, обьелись, что-то сейчас в живых ни одного, а они меня лет на двадцать моложе.
А ведь можно было иначе. Не дать земли под посев — и все, человек сам бы или в колхоз, или в цех пошел, иначе делать больше нечего. Дак им, комсомольцам, тогда не удалось бы меду поисть и еще что утащить. Вот такие грабежи были. Приходят во двор и открывают базар, а человек и слова не смеет сказать—как своим же торгуют. У нас с женой все забрали, нашу же кобылу в телегу запрягли и все сложили и увезли. Мы стоим с женой и плачем, а наши малышки, их трое тогда у нас было, подле нас стоят, глядят, ничего не понимают. А мы думаем, как вас теперь растить, обрубили крылышки-то.
Представьте, как нам было трудно. И потом мы таскались с 34-го по 41-й по чужим квартирам. А тут война, и взяли меня на войну.
Ранило меня в шею, позвоночный мозг повредило. Пять месяцев пролежал в госпитале и приехал домой в 43-м году. С собой у меня была история болезни и вторая группа инвалидности. И на костылях. Отдыхать долго некогда, стал ходить, у нас четверо детей мал мала меньше, в школу ходят. Была карточная система: рабочему 400 г, иждивенцу 200 г, инвалиду 600 г. А на базаре калач не купишь, я получал до реформы 280 рублей (старыми) и жена тоже 280.
Пришлось идти на работу. А в организацию, на стройку меня не брали, так как инвалид второй группы. Мне пришлось шабашничать. Работали вдвоем. И как бригадир, хозяин имел дело со мной, я отвечал за дело. Цену я спрашивал ту, которую стоило дело. Строили дома. И хозяины были довольны. Я построил 27 домов. Шабашничать прекратил в 81-м году. А строить я умел. Даже выстроил двухквартирный дом с мансардой на чердаке над обоими квартирами.
Я сильно вас не прошу, чтоб вы все это напечатали. Главное, чтоб клеймо зятево с меня сняли. Не кулак я. Никогда кулаком не был. А если напечатаете, фамилию |мою не называйте и в райком письмо не возвращайте.
Михаил Емвльянович В.
п. Краснотуранск.
Еще одна судьба. Еще один Хозяин, которого молох Системы насильно уравнял со «среднестатистическим» крестьянином. Уравнял так, что слово «райком» до сих пор внушает Михаилу Емельяновичу подсознательный страх. Кому от «того стало лучше? Ему? Нам всем?
21 ноября Михаил Емельянович отпразднует свое 87-летие. Родиться бы ему чуть попозже, ведь сегодня таким людям цены, нет. Именно его. Хозяина, нам остро недостает.
Красноярский рабочий 20 ноября 1990