45 лет назад окончилась война. Казалось бы, за такой срок должны затянуться любые раны. Но гет – они саднят, порой вскрываются и кровоточат, день и ночь не давая покоя. И люди, носящие их, никогда не станут здоровыми – они инвалиды. Инвалиды войны.
Но есть раны страшнее физических, раны души. Они не видимы чужому глазу, но боль, которая от них исходит, не отпускает человека даже после смерти. Она переходит к сыновьям и внукам. И эти люди тоже инвалиды – инвалиды сталинизма. Их очень-очень много, а теперь, когда время вскрыло этот гнойный чирей истории, число инвалидов удесятерилось.
Вот и я, человек другого поколения, не могу считать себя здоровой, потому что и моя душа зашлась болью от всего, что я узнала за годы перестройки. Один только «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына проделал с моим сознанием такое, что никогда, ни на минуту я теперь не стану прежней. Чужая боль, чужой страх занозами застряли в сердце. Я хочу верить в Бога, но до конца не могу осознать, почувствовать в себе эту веру. А вот ужас, пережитый людьми в годы сталинских репрессий, воспроизводится организмом до реальных ощущений. Меня могли бы заставить отречься от отца? Меня могли бы посадить за недоносительство на мужа? Моего сына могли бы терзать за родителей – «врагов народа?» Могли бы! А, не приведи Бог, и смогут. Куда побегу, у кого буду искать защиты, как смогу (и смогу ли?!) пережить насилие, бессилие, безысходность, безнадёжность? Кровь стынет в жилах от таких мыслей, но не думать об этом нет сил. Разве я теперь не инвалид?
У меня в руках документ, в общем-то, обыденный, хоть и горький в любом случае:
«Свидетельство о смерти». Имя названного человека мне ни о чём не говорит:
Николай Иванович Евстратов, 1904 года рождения. Не настораживают дата выдачи –
11 марта 1958 года, место регистрации бюро загс Октябрьского района города
Красноярска. И только три детали заставляют заныть сердце: дата смерти – 19 июня
1938 года, причина смерти – прочерк, место смерти – прочерк. И сразу ясно, кто
это был – Николай Иванович Евстратов. «Враг народа»! Один из многих миллионов. И
сразу боль – за того, кому в 1958 году было выдано такое свидетельство. Чужим
оно не выдаётся, значит, страдал близкий человек: умер? в 34 года? отчего? где?
есть ли могила?
И не надо никаких дополнительных сведений об этих людях, чтобы понять трагедию и живого, и мёртвого. И не надо никаких дополнительных фактов о времени происшедшего, чтобы убедиться – оправданий быть не может. Следы и место преступления скрывают только преступники!
Есть и другие документы, вернее, копии. Оригиналы – в красноярском обществе «Мемориал». Мы много говорим и много пишем, а люди занимаются настоящим, святым делом.
А. Л. Воронкова – речь выше о её муже – требует пересмотра дела Н. И. Евстратова, арестованного органами НКВД 17 августа 1937 года в г. Красноярске. Она, как миллионы ей подобных, была убеждена: муж ни в чём не виновен, арест незаконный, смерть бессмысленна.
Воронкова в 1956 году посылает запрос в ЦК КПСС, туда, где совсем недавно восседал Главный Палач. Теперь Сталина нет, появилась надежда на восстановление справедливости: или вместе с мужем убита и правда?
Через месяц из Главной Военной (Н. И. Евстратов был сугубо гражданский человек, начальник механосборочного цеха Красноярского ПВРЗ) Прокуратуры пришёл ответ на скупом бюрократическом бланке (форма существует поныне): «Ваша жалоба по делу… направлена для проверки и разрешения по существу прокурору Красноярского края, который и сообщит вам о результатах». Словом, ищите палачей у себя. Сталин – Главный, но не один.
Через три месяца заместитель прокурора края П. Бочилло переправляет Воронкову к Красноярскому транспортному прокурору М. Каскечиву (отфутболивание, – видимо, изначальный принцип советской системы по работе с жалобами трудящихся).
Ещё через год А. Л. Воронковой из Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР направлена справка о реабилитации её мужа.
В общем-то, женщине повезло: честь близкого ей человека была восстановлена довольно быстро.
Виновные, конечно, не названы. Палачи ушли в тень. Может, они ещё живы? Когда я думаю об этом, мучает вопрос: терзаются ли (хотя бы тайно) они своими кровавыми злодеяниями или, отряхнув со своих ног прах десятков, сотен, тысяч загубленных во имя победы социализма-коммунизма, живут среди нас как ни в чём не бывало? Служит ли каждый день и миг их предбожьему покаянию или затаились они в тёмной злобе и страхе разоблачения, ожидая новый «звёздный час» своего властительства? Может, это их чёрная тень заслоняет от нас сегодняшнее солнце и не позволяет окрепнуть росткам демократии, гласности, свободы и справедливости? Может, им мы обязаны сегодняшним расцветом преступности и экономического хаоса?
Утверждать невозможно. Но и забывать о том, что все они, палачи сталинских времён, не сошли в могилы за жертвами своими вослед, что много их осталось в добром здравии, никак нельзя.
Воронковой Александре Лукьяновне повезло (трудно и кощунственно произносить это слово), а миллионы ей подобных продолжают пребывать в неведеньи относительно своих близких. Не все невинно убиенные сталинизмом найдены и восстановлены в чести имени своего, не над всеми православный крест возложен вместо печати дьявола. И не все грешники расплатились за грехи свои страшные. А пока будет так – не убыть, не уменьшиться нашей боли и горечи, не зажить нашим ранам кровоточащим.
Галина Копыловская.
Красноярский железнодорожник, № 47, 24-30.11.1990.