Под таким заголовком "Заполярная правда" в трех подряд номерах публикует очерк Аллы Макаровой об одной из самых драматичных страниц лагерной истории Норильска. Публикация показывает, что, во-первых, несмотря на противодействие, открываются все новые темы, еще недавно наглухо скрытые и совершенно недоступные читателю; во-вторых, что нас ждет еще [множество открытий, которые вряд ли оставят равнодушными большинство из нас.
О восстании заключенных каторжных лагерей — оно началось 26 мая 1953 года, и не
только в Норильске, но и на других «северах»— будет написано много книг. Во
всяком случае, две рукописи давно готовы к печати, одна — на Украине, ^другая
— в Белоруссии. Авторы — норильчане, участники событий, но, увы, по- прежнему
не заинтересованы в досрочной рекламе. Тем не менее время делает свое дело, и
мы все же познакомимся с их произведениями. В частности, Норильлагу будет
посвящен третий
выпуск московского сборника «Доднесь тяготеет» (инициатор издания и
составитель С. С. Вмленский)„ Можно надеяться на то, что события весны 53-го
будут отражены достаточно полно.
И сегодня среди норильчан немало помнящих черные флаги над стройками по ул. Пионерской (Б. Хмельницкого, в районе магазина «Импульс»), лай овчарок, артиллерийские орудия близ нынешнего стадиона «Заполярник»~. Естественно, горожане — впрочем, Норильск числился поселком — не могли видеть атрибуты бунта и его подавления вдали от жилых кварталов. Но слухи — один страшнее другого — проникали в запертые на все засовы квартиры. О необходимости защитных мер население было предупреждено,-— под восставших «красились» и отнюдь не борцы за справедливость и против произвола. Шторма без пены не бывает.
Архивную находку автора «Медвежки...» оцениваю высоко. К тому же журналист справился с трудностями изложения 2000-страничного материала на очень ограниченной газетной площади. Потери неизбежны, хотя и жаль, что до нас не дошли тексты, хранящие в себе предощущение, первой «оттепели». Но никто теперь не мешает автору замахнуться на более объемное документальное повествование о горном участке большой бучи, скрытой от страны.
А свидетелям и участникам событий весны . 53-го желаю не полениться и откликнуться на газетную публикацию, дополнить ее, а значит, помочь автору и городу в создании истинной его истории — как бы трагична она ни была.
А. ЛЬВОВ.
ОТ АВТОРА:
В «Архипелаге ГУЛАГ» у А.И. Солженицына о забастовке норильских заключенных к 1953 году всего несколько строк: и крупное восстание в Гор лаге (Норильск), о котором сейчас бы была отдельная глава, если б хоть какой-нибудь был у нас материал. Но никакого» (ТОМ 3, ч. 5, стр. 295).
Пробел начали восполнять норильчане. Немало писем и публикации свидетелей и участников этих волнений собрано норильским «Мемориалом». Недавно найдены дополняющие их интересные документы о забастовке 1—12 июня 1953 года в первом лаготделении Горного лагеря. Он находился на Медвежке.
В Красноярске в одном из архивов хранится «Дело № 74 по обвинению П, А. Френкеля, И. С. Касилова, Л. В. Коваленко, М. И. Измайлова по статье 58-10 ч. II и статье 59-2 ч. II УК РСФСР». Дело привычно называют уголовным (хотя статьи 58-я и 59-я говорят сами за себя). Моя фамилия в формуляре оказалась первой и единственной, а дело лежит здесь на хранении уже больше 20 лет.
В нём четыре пухлых тома, более двух тысяч страниц: старательно заполненные бланки допросов, очных ставок, ордера на аресты и обыски, фотографии и анкеты заключенных, справки, жалобы, акты об отказе от подписи, доносы, решения судебных органов. Эти горы бумаги исписаны за три года работы норильскими и красноярскими оперуполномоченными, следователями, работниками тюрем, суда, прокуратуры. Надо сразу сказать — их работа была напрасной: попытка осудить на новые сроки политзаключенных Френкеля, Касилова, Измайлова и Коваленко не удалась. Они были оправданы — «за недоказанностью обвинения и отсутствием состава преступления».
Кто были эти четверо! Организаторы «комитета народных представителей» в своем лагере. А событие, которым они имели смелость руководить, было названо в управлении Горного лагеря сначала просто «волынкой», потом — "массовым неповиновением заключенных лагерной администрации», короче — норильским восстанием 1953 года, восстание отчаявшихся и безоружных против бесчеловечно- го режима советского концлагеря.
Вопрос: Что вам известно о подготовлявшейся массовой волынке заключенных первого лаготделения Горлага?
Ответ: О подготовке кассовой волынки заключенных в первом лаготделенин мне стало известно ночью с 31 мая на 1 июня сего года. В эту ночь я находился на работе в производственной зоне рудника «Медвежий ручей». Примерно около 12 часов ночи проходящие мимо железнодорожного поста заключенные сообщили, что завтра начинается волынка. На каком основании было сделано заявление и кто его сделал, я не знаю. Возвращаясь, утром в жилую зону лаготделения, я встретился с заключенными, которые шли на работу. Один из них, фамилии его я не знаю, подал мн^ записку и сказал, что эта записке получена из шестого лаготделения, в ней женщины просят нас поддержать их и общими усилиями добиться приезда комиссии из Москвы. Здесь же он сказал, что начало волынки было назначено на утро, и заключенные хотели на работу не выходить из зоны, но почему-то первую колонну об этом не предупредили', и она вышла на работу. Вслед за первой вышли вторая и третья колонны, поэтому ничего не получилось. Но поскольку так, то мы сегодня откажемся от работы, а вы сделайте,; чтобы развод вечерний на работу не .вышел.
После этого я пошел в жилую зону. Примерно в час дня в жилой зоне лаготделения стало известно, что заключенные производственной зоны от работы отказались.
Вопрос: Что было написано в записке?
Ответ: В этой записке было написано обращение к заключенным первого, лаготделения: женщины, обращаясь к заключенным, просили и требовали отказаться от работы, чтобы оказать помощь четвертому, пятому и шестому, женскому лаг отделеииям, добиться приезда авторитетной комиссии из Москвы или одного из руководителей партии и правнтелельства. Также указывалось, что уже весь Горлаг отказался от работы, за исключением первого лаготделения. Записка был» написана на русском языке на листе бумаги из ученической тетради простым карандашом...
Эти показания Михаил Иванович Измайлов дал 1 июля 1953 года, допрос »ел Алексеев, следователь оперативного отдела управления Горного лагеря, лейтенант. Встречались они уже не а первый раз.
Из «Анкеты заключенного»: Измайлов Михаил Иванович, 1926 г. р., уроженец села Дубровичи Сорочинского района Рязанской области, русский,беспартийный, из крестьян» бедняков, образование 5 классов, специальности не имеет. Рост средний, фигура плотная, глаза голубые, волосы темно-русые, лоб высокий, губы толстые. Особые приметы: на левой руке татуировка «якорь», женщина с платком, написано «не забуду мать родную», на правой руке — русалка...
На первом же допроса, 14 июня, Измайлов объяснил, почему решил принять участие в забастовке:
«По лагерю распространился слух о том, что охраной лагеря без оснований застрелявы два монаха или священника, что вызвало возмущение заключенных Горного лагеря. Говорили также, что убитые охраной лагеря имеются а в других лаготделениях, в частности, в четвертое и пятом, которые — по разговорам других заключенных — в знак протеста отказались от работы и требуют приезда комиссии из Москвы. Меня все это тоже возмущало...».
Была и личная причине: как многие другие, Михаил Измайлов считал себя несправедливо осужденным- В 18 лет он стал участником Отечественной войны, командиром взвода, был ранен. После 111 Белорусского фронта, после Победы, служил но Южном Сахалине, Там однажды попал на гауптвахту, но... обычную драку вдруг переквалифицировали в намерение убить начальника, в терроризм, и Военный трибунал дел ему 8 лет лагерей. На жалобы приходил отказ за отказом. Измайлов имел надежду, что московская комиссия разберется в его деле. Ему оставалось чуть больше года лагерного срока, остальные уже отбыл.
Так что же все-таки стало причиной восстания? Было ли оно заранее подготовлено или спровоцировано беспричинной жестокостью охраны? Верным можно считать и то, и другое: не раз еще в деле встретится утверждение, что заключенные Горного лагеря об организации забастовки думали заранее и готовили ее, что между лагерями существовала связь, действия их координировались. Но торопя события, стремясь после смерти «вождя лагеря социализма» доказать срою полезность новой власти, а может, по инерции продолжая «разматывать клубок заговоров против Советской власти», охранники почти одновременно застрелили несколько заключенных в разных лаготделениях и тем самым «организовали» начало мятежа. Им надлежало — по привычному сценарию — подавить его силой, арестовать зачинщиков и осудить их на новый срок. Но события вырвались из-под контроля, грозная сила мятежа испугала их.
...В 13 часов 1 июня 1953 года, узнав о том, что 1400 заключенных в производственной зоне отказались от работы, лейтенант Шайдуров (начальник планово-производственной части) с сотрудниками, бухгалтерия, начальник культвоспитательной части майор Луховицкий, начальник санчасти капитан Половников, оперчасть в лице старшего лейтенанта Ширяева и лейтенанта Алексеева, с папками и бумагами в руках, организованно и демонстративно покинули жилую зону, оставив свои посты. В 14 часов собрался наряд заключенных в производственную зону, но Шайдуров приказал всем разойтись по баракам...
Так называл его Солженицын. В Норильске и сейчас говорят, что «вирус мятежа» был завезен сюда осенью 1952 года карагандинским этапом заключенных. До этого, мол, в наших лагерях было все спокойно: побеги редки и неудачны, повиновение лагерной администрации беспрекословное. И вдруг в том сентябре ~< особый этап осужденных, отправленных в Норильск на «исправление» за то, что участвовали в восстании в Степлаге. Много было среди них западных украинцев и прибалтов, смелых и непокорных, отказывающихся от работы, умеющих расправляться со «стукачами», агитирующих за забастовки. От них и пошел этот «вирус мятежа»...
Но это так лишь отчасти. Далеко не все мирно было до этого в Норильлаге: и побеги нередки (правда, почти все неудачны), и штрафные изоляторы (ШИЗО) не пустовали, и от работы отказывались», случалось, бригадами и колоннами. Вспоминается рассказ Леонида Леонидовича Павлова из мехслужбы Горстроя о начальнике конвоя, загонявшем колонну в топь и кричавшем «Лечь! Встать! Лечь!» без конца, пока однажды колонна не отказалась» взбунтовавшись, выполнять его команды и не потребовала замены конвоира.
Сильно изменился в эти годы состав, лагерного населения: за колючей проволокой оказалось немало солдат и офицеров — участников войны, попавших в плен к немцам, узников фашистских концлагерей, жителей оккупированных территорий, арестованных нередко «по подозрению» или «за намерение» и названных «изменниками Родины». Смотревшие смерти в глаза, прошедшие огонь и ад войны, перенесшие голод и множество тягот, они были иным поколением, чем лагерники 30-х годов.
Выделение государственных особорежимных лагерей из общей системы ИТЛ объединило в особых зонах всех, кто был осужден по 58-й, при этом освободив от власти уголовников, которые прежде избивали, терроризировали, обирали политических —- часто по указке и с благословения лагерной администрации. В особорежимных лагерях изменилась сама атмосфера, тут оказались непопулярны доносительство и провокации. Бесчеловечный режим Горлага — с решетками на окнах бараков, нашивками-номерами на одежде заключенных, 10—12-часовым рабочим днем, издевательствами охраны — призван был сломить любого и физически, и морально. А вызвал ненависть к создателям советских концлагерей, чувство протеста против угнетения и беззаконий.
Немалую тяжесть с покорных душ сияла смерть Сталина: дышать стало свободнее, в лагерях с нетерпением ждали ослабления режима, пересмотра дел невинно осужденных. Но в 1953 году дождались амнистии только уголовники да заключенные с малыми сроками, и это вызвало разочарование, В Горном лагере Норильска было одно женское и пять мужских лаготделений, в каждом от 4 до 6, а иногда 8 тысяч человек. «Вирус мятежа», принесенный карагандинским этапом, был искрой, упавшей на благодатную почву. Да и время было уже другое.
Первым этапом подготовки к восстанию стала борьба с прислужниками лагерной администрации доносчиками, жестокими бригадирами и нарядчиками из заключенных (как известно, нет худшего угнетателя, чем бывший раб). На Медвежке в начале января 1953 года в жилой зоне был убит старший нарядчик Мисявичюс. В конце февраля там же, в рабочей зоне, убит бригадир Дорош. В марте и апреле 1953 года, после введения смертной казни за лагерный бандитизм, пошли случаи избиений. Сильно избиты были бригадиры из заключенных Хабаров, Лебедев, Аласкероа, Иваниди, Даниленко, Степанов, Попов, мастер цеха Семенов, старший нормировщик ППЧ Поясок, старший культорг КВЧ Евдокимов. Администрация лагеря понимала, что имеет перед собой хорошо организованную силу:' установить виновников беспорядков ни разу не удалось. Смутные слухи, предположения вели к карагандинскому этапу.
По мнению Френкеля, именно украинцы из карагандинского этапа возглавили забастовку заключенных в производственной зоне «Медвежьего ручья». Ни одной фамилии он не назвал на многочисленных допросах. От них же, за подписью «Заполярное казачество», в жилую зону лагеря были переброшены требования, выработанные заключенными, в которых были изложены 15 пунктов под заголовком
Прочитать оригинал не удалось —- конверт, в котором хранились все вещественные доказательства, почему-то разорван и пуст. Наш рассказ об этом документе — уловами Френкеля.
Вопрос: Каким, образом вам были пересланы требования из производственной зоны?
Ответ: Я этого сказать не могу, не знаю, но» видимо, были переброшены через проволочный забор числа 3 июня. Кто поднял, мне также неизвестно. Я этот документ, написанный на большом листе белой бумаги печатными буквами русского алфавита, исполненный .простым карандашом и называвшийся «Почему мы бастуем», впервые увидел числа 4 июня висевшим на доске объявлений первого лаготделения. Я его снял, и впоследствии этот документ был нами переработан.
Вопрос: Какие же требования были выставлены?
Ответ: Я помню такие требования: пересмотреть на всех заключенных лагеря дела в возможно кратчайший срок и дать амнистию заключенным по 58-й статье УК РСФСР и соответствующим ей статьям других республик Союза; тщательно разобраться е женщинами, больными, инвалидами — предлагалось отправить их «на материк»; гарантировать равноправную жизнь нашим семьям; освещать жизнь заключенных в прессе; освобождающимся из лагеря предоставлять более широкие права в смысле поселения; разрешить неограниченную бесцензурную переписку; установить 8-часовой рабочий день; полностью выдавать зарплату, начисляя половину ее на лицевой счет заключенных, а половину выдавать на руки.
Кроме того, мы требовали, чтобы администрация и охрана изменили к нам отношение, ибо, по нашему мнению, охрана не всегда правильно применяла оружие к заключенным, администрация и охрана допускали грубости. Мы требовали наведения порядка в производстве обысков, т. к. при обыске изымаются сделанные заключенными для личных нужд вещи, что, по нашему мнению, не вызывается необходимостью.
Одним из требований было также улучшение бытовых условий заключенных, а также улучшение медицинского обслуживания и культурно-воспитательной работы.
Долгое время почему-то считалось, что требования заключенных носили в основном экомический характер. Теперь это мнение приходится менять: ведь пересмотр дел и отправка «на материк» женщин, стариков и инвалидов, бесцензурная переписка и освещение жизни лагеря в прессе, расширение прав освобождающихся и равноправие семей осужденных с остальными жителями страны — это требование изменить не экономику, а политику. Бесчеловечную политику репрессий.
И не все требования заключенных назвал П. А. Френкель HI этом допросе (17 июня его вел Борисов, заместитель начальника Отдела УМВД Красноярского края). Возможно, потому, что часть требований в ходе забастовки уже удовлетворили: настолько невыносимы были правила Горлага, что даже начальство дрогнуло — под натиском заключенных, конечно, Отменили номера, нашиваемые на одежду, ненавистные номера — они лишали политзаключенных даже имен и фамилий. Во всех особорежимных лагерях в дни восстания это требование было в числе первых. Говорят, когда номера разрешили снять, вверх летели шапки — от радости, а нашивки с цифрами и буквами тут срывались. (У Френкеля был номер А-950, он из первой тысячи горлаговцев Норильска, как Измайлов — номер А-320).
Ограничение передвижений внутри зоны и замки, запиравшие на ночь бараки начальство тоже решило отменить. Но такая «реформа» всего лишь уравнивала политических заключенных в правах с уголовниками, не затрагивая основ существования системы лагерей.
В документе «Почему мы бастуем» сделана попытка пойти дальше Там были «...пункты 3 и 5 - требования ликвидации Особого Совещания как вопиющего беззакония; снижения сроков наказания; привлечения к ответственности бывших сотрудников МГБ» (об Френкель рассказал на допросе 22 июня тому же Борисову).
«Требовательный лист» заканчивался словами о том, что ни администрация, ни красноярская комиссия не сможет удовлетворить требования заключенных, поэтому нужно добиваться приезда московской комиссии во главе с Ворошиловым и Жуковым, Под конец было написано: «Долой каторгу! Долой концлагеря, культурно называемые Горлагом!».
Четвертого июня Френкель пригласил к себе в барак старшего культорга лаготделения Бориса Александровича Евдокимова. Месяц спустя Евдокимов расскажет на допросе об этой беседе старшему следователю следственного отдела УМВД старшему лейтенанту Лещенко:
«Френкель меня спросил, почему я как культорг устранился от своих обязанностей, сказав, что необходимо мне продолжать свою деятельность, открыть библиотеку, готовить концерт, потребовать от начальника КВЧ возвращения изъятых в первые дни «волынки» мундштуков от духовых инструментов, а также требовать газет. После этого Френкель дал мне прочесть текст требований заключенных «Почему мы бастуем», сказав, чтобы я не боялся зачитать их на собрании заключенных, т. к. ничего антисоветского в документах нет. Я Френкелю сказал, что все собрания заключенных должны проводиться в присутствии администрации лагеря. При условии, если администрация на этом собрании будет присутствовать, я буду читать эти требования. Френкель меня заверил, что администрация на собрании будет».
Через некоторое время к клубу лаготделения явилось руководство: начальник первого лаготделения Горлага майор Нефедьев, начальник контрагентских работ управления Горлана подполковник Черняк и инструктор политотдела Горлага старший лейтенант мед- службы Павликов. Возле клуба уже собрались заключенные. Начальство поинтересовалось, почему лагерники не работают, попросило прекратить «волынку», Когда майор Нефедьев спросил: «Чего хотят заключенные?» — старший культорг лагеря Евдокимов по просьбе Френкеля прочел «Почему мы бастуем». Выслушав все 15 пунктов требований, ставший лейтенант Павликов выступил с «ответным словом»; предупредил, что «волынку» нужно прекратить, в противном случае некоторым заключенным придется нести ответственность. Но ни уговоры, ни угрозы больше не действовали. Из толпы выскочил Иван Касилов и зло закричал; «На, стреляй!». Раздались и другие выкрики, вплоть до угроз: «Вон отсюда, вам здесь делать нечего!», «Больше не заходите к нам!».
В это самое время (было 11 часов) раздался тревожный возглас: «Пожар!». Дым валил из-под крыши стационара, где лежали 80 больных. Эта весть разнеслась по лагерю мгновенно. Заключенные уже тащили лопаты, ломы, ведра с водой. Пожар ликвидировали так быстро, что приехавшим по звонку пожарным работы практически не осталось.
Странный это был пожар. Официальная версия — загорание сажи в трубе. Но... заключенные обнаружили на чердаке вокруг трубы свежий слой ваты, посыпанный каким- то порошком. Разузнали, что звонок в пожарную часть поступил из помещения охраны еще до того, как загорелась крыша больницы. Почти на месте преступления был пойман один из «блатных» — дневальный штаба лагеря Владислав Кришковский. Его знали как «стукача» и угодника начальства. Да и оно само как раз перед собранием и началом пожара посетило стационар...
Значит, провокация? Не пожар, а поджог! По указке начальства! В ярости толпа заключенных требовала казни Кришковского; его хотели повесить.
Руководство лагеря наблюдало за развитием событий не вмешиваясь. Френкель послал к ним Измайлова, чтобы предложить офицерам и надзирателям немедленно покинуть жилую зону. Тот закричал: «Уходите! Не удалась ваша провокация!». И гнев толпы обратился против начальства. Громада двинулась, тесня офицеров и надзирателей за вахту. Туда же, за пределы зоны, Френкель приказал вывести Крищковского, передав его в руки администрации лагеря.
В этот день, 4 июня, начальство вдвое сократило паек заключенным мятежной зоны. Заключенные ответили категорическим отказом от лагерных поверок: отныне надзорсостав не допускался в лагерь. На руднике майор Нефедьев, тоже 4 июня примерно в 16 часов, побывал на собрании и произнес речь перед заключенными (все эти подробности приведены на допросах свидетелей — начальника первого лаготделения Горлага В. М. Нефедьева, заключенных В. И. Кришковского, Б. А. Евдокимова и двух десятков других). День спустя стало известно, что производственной зоне паек не выдали вообще. В знак солидарности с товарищами жилая зона объявила голодовку.
Начальство полагало, что без надзирателей заключенные перережут друг друга, начнут жечь и крушить все подряд. Если бы это случилось, дело начальства — вмешаться и навести порядок. А что делать, если порядок не нарушается?
Провокация с поджогом стационара была первой. Будут еще другие »— это .стало теперь ясно.
Френкель позднее, уже в тюрьме после подавления восстания, скажет: «Поджог стационара заставил меня подумать об организации нашей деятельности».
На допросе 15 июня П, А. Френкелю задали вопрос: «Когда и по чьей инициативе был создан комитет?». Ой ответил: «Комитет был создан числа 5 июня 1953 года по моей инициативе... Должен сказать, что название «комитета принадлежит не мне. .Я назвал этот орган представительством. Другие же называли его комитетом».
Вопрос. Какова была "структура созданного вами комитета?
Ответ. При создании комитета какой-то структуры его мы не определяли. Но по ходу дела пришлось отдельным членам комитета давать те. или иные; участки работы. Например, случай с поджогом стационара привел меня к мысли, что необходимо организовать охрану территории лагеря. Кроме того, нужно было установить причину начавшегося пожара. Поэтому я дал поручения: охрану лагеря организовать заключенному из украинцев по имени Богдан, фамилии не знаю. Расследование причин пожара было поручено Быковскому. Так впоследствии Быковский и возглавлял расследование, а Богдан — охрану. Касилов занимался информацией заключенных о положении дел, а также агитацией. Коваленко являлся как бы моим помощником: Без моего ведома он ничего не делал, я в своей работе опирался на него. Измайлову определенного участка работы я не давал. Зная его личные качества и хулиганские замашки', связи его с уголовниками, бытовиками, я давал ему лишь отдельные поручения».
Учтем, что показания эти давались Френкелем в тюрьме, что эта кажущаяся откровенность — вовсе не откровенность. Скорее соблюдение правил, известных любому лагернику: не молчи о том, что следователю уже известно, Но не называй новых имен. Он и не назовет новых, несмотря На все принятые следствием меры. В деле отражены ночные допросы и допросы, длившиеся сутками с небольшими перерывами. А меры, которые на бумаге не отражены?..
Известно, что в комитете работало более 20 человек. Вместе с Френкелем арестованы были семеро: Анатолий Быковский, Богдан Галема, Иван Касилов, Лев Коваленко, Михаил Измайлов и еще двое — Славка Вольяно и Петр Заяц. Только о них и говорил Френкель, мужественно пытаясь взять на себя большую часть их вины.
«Коваленко и Быковский начали свою деятельность по руководству неповинующимися властям заключенными одновременно со мной, т. е. 3 июня. Приглашал их кто, проявили ля они свою инициативу, или, может быть, на них подействовал мой пример — мы все трое работали в одной бригаде - сказать не могу. Касилов же пришел ко мне 5 июня, и заявил о своем желании помочь нам. Сам он выразил желание . заняться пропагандой среди заключенных. .Я с ним согласился...».
В своих показаниях П. А. Френкель рассказывает о двух заседаниях комитета: 5 июня и 8 июня. (Из других источников известно, что комитет собирался на заседании дважды в сутки—в 11 и в 24 часа). Можно себе представить, какое множество проблем обступило Френкеля; хозяйственных, социальных, национальных. Еще когда читал Евдокимов, «Почему мы бастуем», Френкель слышал в Толпе голоса жителей Прибалтики и других республик, кричавших, что им нет интереса поддерживать забастовку, поскольку в документе нет ни одного пункта, который бы касался их проблем, а если такой пункт не будет внесен, они немедленно прекратят участие в «волынке». Этого допустить комитет не мог и Френкель решил переработать документ, внеся добавлен ние о том, что часть заключенных различных национальностей — латыши, эстонцы, литовцы; поляки, западные украинцы и другие во время Великой Отечественной войны принуждены были воевать против Советского государства, хотя и не имели антисоветских убеждений. Тогда же он предложил убрать пункты 3, 4 и 5, опасаясь, что заключенные не могут требовать от Советского правительства ликвидации ОСО, снижения сроков и наказания бывших сотрудников МГБ. Взамен он внес пункт о превращении лагеря в свободное поселение: ему казалось, видимо, что осуществить это просто — достаточно убрать проволоку, отодвинуть вышки километров на 20 от Норильска и колонизировать заключенных в пределах Норильска.
Его предложение вызвало 'яростные споры на заседании комитета. Лев Владимирович Коваленко на одном из допросов показал:
«Во время дебатов по этому вопросу было видно, что на заседании комитета борются две группировки; с одной стороны, группировка украинцев, из состава которой особенно выделялся своими выступлениями Василий Яцюра, и с другой стороны — группировка Френкеля. Яцюра, указывая присутствующим на комитете на надпись «3аполярное казачество », имевшуюся внизу документа «Почему мы бастуем», заявлял, что этот документ составлен «3аполярным казачеством», изложенные в нём 15 пунктов требований .приняты единогласно заключенными, которые находятся на руднике «Медвежий ручей», а поэтому он является законом для всех нас, никаким изменениям не подлежит, и что комитету. надлежит вручить московской комиссии именно этот документ».
Выступили еще несколько человек, предполагая, что эти требования, возможно, есть требования заключенных всего Горлага и изменять их не следует. Но большая часть членов комитета поддержала предложение Френкеля. В результате было решено представить московской комиссии документ, составленный Френкелем на основе первого, предварительно обсудив его на собрании заключенных жилой зоны.
Во время лагерных восстаний' первым всегда встает вопрос изоляции доносчиков. И Медвежка не была исключением. Отдел расследований, которым руководил Быковский, Вольяно и Галема, после поджога стационара принял меры: четверых посадили под замок. Вольяно изложил Френкелю свои соображения о том, что надо изолировать заключенных,, которые поддерживают связь с оперативными работниками и администрацией лагеря, иначе после забастовки они обо всем донесут подробно, и «всем нам будет грозить смерть». Френкель ответил, что этим не избавишь себя от возможных последствий после забастовки, приказав выпустить всех задержанных из ШИЗО (штрафного изолятора). К тому же основная масса лагерников не одобрила изоляцию доносчиков; несправедливо осужденные не/ хотели новых незаконных арестов. Во время забастовки, по настоянию комитета, администрация лагеря освободила всех из ШИЗО. Зачем самим устраивать новый изолятор?
В комитет входили представители самых различных национальных групп. Известно» что в нем работали два румына, один поляк, трое грузин, один чеченец, белорусы и украинцы, литовцы и латыши, русские и эстонцы. На расширенные заседания комитета приглашались представители от каждого барака. Они приносили новости, рассказывали о решениях комитета у себя в секциях.
Конечно, у забастовки были противники внутри лагеря. И были сомневающиеся, запуганные, равнодушные — из тех, кому осталось отбыть небольшой срок. Что делать с ними? Выпустить из зоны, как поступили в других лаготделениях? Или свои подписи под требованиями заключенных должны поставить все лагерники? Эти вопросы тоже обсуждались на заседаниях. По решению комитета доносчиков через сутки выпустили из изолятора и объявили, что прошлые грехи им прощаются, новые не простятся. Из зоны решили никого не выпускать. От подписей под требованиями отказались.
Самым сложным было заседание комитета 8 июня: выборы делегатов для встречи и переговоров с московской комиссией. Незадолго до этого на комитете слушался вопрос о комиссии, прибывшей из Красноярска под руководством Панюкова — бывшего начальника Норильского комбината и лагеря. Пришло известие, что комиссия посетила четвертое и пятое отделения Горлага. В первом лаготделении приняли решение: в переговоры с Панюковым не вступать, на работу не выходить, ждать приезда московской комиссии. И вот 8 июня по радио прозвучало объявление, что в Норильск прибыла московская комиссия.
К этому времени были выработаны и переписаны в двух экземплярах новые документы, где излагались требования заключенных. Они имели 12 пунктов, адресованы «В Президиум Верховного Совета СССР, копия: министру внутренних дел», «ЦК КПСС, копия: Президиуму Верховного Совета СССР». Слух о приезде московской комиссии дошел до Медвежки еще накануне. Ожидая встречи, члены комитета даже попросили лагерного художника Самодурова написать лозунги «Да здравствует КПСС»; «Мы за мир» и «Да здравствует Советское правительство». Правда, изготовить их к приезду комиссии художник не успел, они появятся в зоне позже.
Встретили комиссию настороженно. Вперед вышел Иван Касилов и начал задавать вопросы: «Кто вы такие? Назовите свои фамилии и должности». Полковник Кузнецов представился как руководитель московской комиссии и стал называть из кого она состоит: «Генерал-лейтенант Сироткин, генерал-майор Царев, представитель ЦК КПСС Киселев...».
— Может ли комиссия гарантировать, что руководители и участники забастовки заключенных первого лаготделения не будут привлечены за это к судебной ответствености?
— Да, мы гарантируем их неприкосновенность.
—Правомочна ли комиссия разобрать и удовлетворить жалобы и требования заключенных?
—Вполне правомочна, — ответил Кузнецов. — И вы можете их высказать сейчас...
После того как были прочитаны требования заключенных (из 12 пунктов), из толпы вышел П. А, Френкель и завил, что у него имеются дополнения к прочитанному. Он сказал, что в начале волынки со стороны администрации лагеря было несколько провокационных актов, направленных на то, чтобы очернить заключенных: организован поджог стационара, подложена взрывчатка под полотно железной дороги, сделаны попытки перевернуть трансформатор на руднике и вывести из строя подстанцию; в ночь с 5 на 6 солдаты охраны сами перерезали проволоку в запретной зоне. Френкель пообещал зафиксировать все события в документах. Затем вызвал из толпы заключенного Дубасова, и тот изложил свою жалобу на оперчекистский состав: его долго держали в ледяном карцере, избивали на допросах.
От имени бывших солдат и офицеров—-участников войны выступил Михаил Измайлов, затем кто-то из иностранцев. Снова вышел вперед тот заключенный, что дерзко задавал комиссии вопросы у входа в зону. Он прочитал свое воззвание «Братцы-невольники», адресованное заключенным и призывающее тех, кто колеблется, присоединиться к общей борьбе за освобождение из лагерей. Хотел ли он . подбодрить в решительный момент своих товарищей, считал ли нужным высказать высокому начальству свое мнение о рабском труде заключенных — не знаю. Скажу только, что это был Иван Касилов.
Из «Анкеты арестованного»: Касилов Иван Стефанович, 1920 года рождения, уроженец с. Кучаево Грайворонского района Курской области, русский, из крестьян-середняков, беспартийный, образование 7 классов, профессия — электрик. Был призван в армию в 1940 году, участвовал в боях на Калининском фронте, . в 1943 году его 40-я отдельная стрелковая штрафная рота наткнулась на немецкую засаду. Дальше — плен, лагеря в Чехословакии, Германии, Австрии. После окончания войны он пытался избёжать репатриации и остаться на Западе, но был выдан американцами по требованию советской миссии. Осужден ^ в 1946 году, как изменник Родины, поступивший на службу в немецкую разведку, где прошел обучение v по радиосвязи и ожидал отправки в советский тыл в 1944 году (не был заброшен в СССР из-за стремительного наступления наших войск и окончания войны), Касилова осудили на 10 лет лагерей, из которых семь он уже отработал.
С чем обратился Касилов к товарищам по заключению и к московской комиссии? «В своем воззвании я писал, что новое советское правительство за последнее время провело ряд мероприятий (снижение цен на продукты питания и товары), направленных на повышение благосостояния народа, опубликовало указ об амнистии, который не коснулся нас в силу того, что невозможно сразу распустить миллионы узников, несправедливо «закупоренных» в тюрьмах и лагерях, обильно покрывающих территорию нашей Родины; не был выпущен в 1953 году традиционный заем, обычно отнимающий месяц бесплатного труда каждого гражданина СССР, значительно снижены налоги на крестьян-колхозников, появились проблески свободы слова и печати, чего не было раньше. В своем воззвании труд заключенных я расценивал как труд ре бое, в связи с чем я написал, что новое советское правительство отменит этот рабский труд. Я призывал всех колеблющиеся присоединиться к общей массе заключенных и бороться за освобождение из лагерей, а тех, кто не присоединится, я, предлагал объявить врагами свободы, правды, прав человека, врагами самих себя... Далее, я считаю, что советское правительство, присоединив к СССР западные области Украины и республики .Прибалтики, не считается со мнением местного населения. Большинство граждан национальных окраин, как я считаю, справедливо выступило на борьбу за национальную независимость, за что и были брошены в лагеря и тюрьмы...» Так говорил Касилов две недели спустя на допросах (27 июня его допрашивал старший лейтенант Новиков, старший оперуполномоченный оперотдела), так сказал Иван . Касилов и членам москбвской комиссии.
Воспринято это было как клевета на советскую действительность». Полковник Кузнецов сказал, что, не имеет времени выслушивать всех, что комиссия еще раз посетит лагерь вечером, поэтому необходимо избрать для дальнейших переговоров 10 делегатов от жилой и производственной зон. Остальным заключенным предложил немедленно выйти на работу. Комиссия пробыла в зоне 40 минут.
После ее ухода собрался комитет, чтобы обсудить положение и выбрать делегатов. Троих посланцев отправили на рудник рассказать о приезде комиссии. О выходе на работу не могло быть и речи до полного удовлетворения всех требований. Забастовку решили продолжать.
Избрали делегатов. При этом чуть не отвели кандидатуру Измайлова: дело в том, что в 1949 году он выступал свидетелем в лагерном суде, где судили Френкеля за подготовку восстания. А теперь Измайлов и Френкель —- в одном комитете. Странно? Да, так и было. Френкель рассказал, что Измайлов приходил потом к нему извиняться и объяснил: не пойди он в свидетели, сел бы рядом на скамью подсудимых. В лагере такое часто бывало...
Ждали посланцев с рудника (с ними ушел Измайлов), они не вернулись. Ни в этот вечер, ни в следующие дни московская комиссия больше не появлялась в первом лаготделении.
Она трижды обманула заключенных. Документы, врученные московской комиссии («Почему мы бастуем», «Братцы-невольники», «В Президиум Верховного Совета СССР» и другие), были оставлены в лагере и переданы в руки следователей и оперуполномоченных. Аресты и тюрьмы вместо гарантии неприкосновенности ждали членов комитете. И самое страшное: 9 июня украинцы принесли Френкелю записку из производственной зоны о том, что делегаты четвертого и пятого лаготделений по указке комиссии вывезены в тундру за медный завод и расстреляны. Внизу была приписка: «Народу не оглашать, бо может быть подавлено настроение в массе». Френкель порвал записку. Но слухи не удержишь...
Десятого июня жилую зону от производственной отделили запретной полосой. Связь между ними прервалась. Одиннадцатого июня Лев Коваленко вынес на вахту и передал капитану Нефедьеву сверток с надписью «Московской комиссии». В нем были дополнительно составленные документы: обращение «ЦК КПСС, копия: Президиуму Верховного Совета СССР», письмо заключенного Дубасова писателю Эренбургу и «Журнал регистрации происшедших событий в жизни первого лаготделения л поддержания порядка». Записи велись по инициативе Коваленко и под его диктовку. Утром 12 июня художник прибил над столовой красный флаг и лозунги, прославляющие партию и правительство. Вечером охрана пригнала в лагерь заключенных с рудника. На следующий день началась расправа.
. К этому времени заключенным стало ясно, что прибывшая комиссия их требования не удовлетворит, а попытается ликвидировать забастовку своими силами, не сообщая о создавшемся положении в Москву. Горячие головы предагали при попытке чекистов принять решительные меры всей массой двинуться на проволочное ограждение и силой освободиться из лагеря. Но ксомитетчики, и Френкель прежде всего, поиимали бесполезность такой авантюры и не хотели допустить кровопролития.
Вспоминает Антон Моэерис, бывший заключенный первого лаготделения Горлага, участник забастовки. Запись сделана в мае прошлого года в Каунасе:
«Около года я работал в одной бригаде с Френкелем на ремонте железнодорожных вагонов. Это он добился моего перевода в слесари, раньше работал на очистке путей от снега, у бригадира, который бил людей. Френкель был вдвое старше меня, ему было около 50 лет. Сидел к тому лету уже 13-й год. В лагере его звали «Борода». Он был веселый и сердечный, большелобый, светлоглазый, носил небольшую рыжую бороду. Умел говорить с людьми, был интересным рассказчиком.
Когда Френкель возглавил забастовку, в комитете ему помогали юрист Вацловас Зубкявичюс (умница, учился во Франции), священник, поэт и ученый Чесловас Каваляускас, студент Бронюс Златкус и другие литовцы.
Когда войска окружили лагерь, Френкель не разрешил нам бросать в них камни, сказал: «Не сопротивляйтесь, иначе они нас не пощадят. Надо избежать кровопролития». Не показываясь заключенным, генерал Семенов по радио потребовал,^ чтоб все вышли из зоны. Лагерники колебались. Но все же подчинились последнему решению комитета и группами стали выходить на вахту.
Когда вся зона ушла за проволоку, остались солдаты и мы, 52 человека в 18-м бараке. где жила наша бригада. Дверь была заперта. Слышим, офицеры кричат: «Френкель, выводи людей, а то расстреляем!». И' генерал Семенов появился: «Веди свою банду на вахту, Френкель!». Мы не хотели идти. Но Френкель убедил; «Давайте, ребята, выходить...». Хотел идти один, но мы взяли его в середину и вышли все. Он встал впереди. На вахте два солдата сразу забрали его.. А нас охрана загнала в яму (рыли под фундамент), посадила, на снег, на дно. Оттуда увезли на Купец, в 7-е лаготделение Горлага. Мы думали — на расстрел...»
Дальше они продолжали бороться порознь. Страшные это были дни. В тюрьме, в соседних камерах, — почти треть комитета: Френкель, Касилов, Измайлов, Коваленко, Вольяно, Быковский, Галема, Заяц. Арестовали и тех, кто переписывал требования заключенных, и тех, кто их читал, — всех, кого назвали доносчики. Сломить упорное молчание остальных не удалось, бесконечные допросы дали очень мало. Следователи понимали, что забастовка — событие, так сказать, многослойное: готовили ее одни, руководили — не всегда явно — другие, третьи же добровольно взяли ответственность на себя. Эти знали, на что идут.
Из «Анкеты арестованного»:
Френкель Павел Андреевич, 1904 года рождения, уроженец Москвы, из рабочих,
русский, беспартийный, образование среднее, профессия — автомеханик, ранее
четырежды судим: в 1941 году по ст. 58-10 получил срок 10 лет, в январе
1942 гола по той же статье 10
лет, в 1943-м за намерение бежать, отказ от работы (ст.
19-58-14) — 10 лет, в 1949-м к
за намерение поднять восстание — 25 лет.
Наученный горьким опытом четырех судимостей, Френкель избирает линию защиты с от формального обвинения и грозящего нового срока: на работу не выходил — не было разводов, поскольку надзорсостав покинул зону, в подготовке забастовки не участвовал, комитет организовал для поддержания порядка в лагере до прибытия комиссии. Первым своим заместителем и помощником он назвал Коваленко («без моего ведома он ничего не делал...»).
Из «Анкеты арестованного»: Коваленко Лев Владимирович, 1922'гбда рождения, уроженец ст. Вереицы Осиповичского района Бобруйской области, белорус, из рабочих, беспартийный, со средне-техническим образованием. Участник Отечественной войны, воинское звание — лейтенант. Был осуждён за то, что в июле 1941 года не сумел выйти из окружения, остался в оккупированном немцами Минске, работал часовщиком. В 1944 году получил сначала 10 лет, после отправки жалобы на несправедливый суд — 25 лет. Обвинялся в том, что поддерживал преступную связь с сотрудниками немецких разведорганов, оказывал содействие в розыске связных партизан.
Каждый раз, читая такое, удивляешься: звучит убедительно, а ведь «липа». На днях пришлось видеть в личном деле Л. В. Коваленко и справку о реабилитации, и тридцатилетней давности заявление, в котором он просил об отпуске «по причине обстоятельств реабилитации и восстановления моего воинского звания, а также партийности. Мне необходимо найти воинские и партийные документы, сохраненные во время Великой Отечественной войны на территории Белоруссии, а также восстановить документы о работе в подпольном комитете Минска во время оккупации его немецкими войсками...».
Вот вам и «убедительное» обвинение, по которому упрятали человека в лагерь на 25 лет!
В тюрьме после восстания Коваленко первым и очень решительно отказался подписать обвинительное заключение, отказался давать показания. Вскоре его поддержали остальные: отказался от подписи Френкель, объявил голодовку. Измайлов.
Первого июля стряслась беда: не стало Двоих — Вольяно и Быковского. В деле подшита ухая короткая справка: «Заключенные Горного лагеря ЛВД Вольяно Ставр Георгие|ич и Быковский Анатолий Николаевич 1 июля 1953 года покoнчили жизнь самоубийством через повешение. Выписка из протокола вскрытия трупов от 3 июля 1953 года находится в оперативном отделе Горного лагеря МВД СССР в Норильске. Подпись — старший оперуполномоченный У МВД по Красноярскому краю майор А. Попов».
За стенами тюрьмы они не могли знать, что лагерная система СССР наконец дала трещину: 2 июля открылся Пленум ЦК КПСС, на котором первым слушался вопрос об антипартийиой и антигосударственной деятельности Берии. Берия был арестован 26 июня. Оставалось два с половиной месяца до ликвидации Особого Совещания, два с половиной года — до освобождения из тюрем и лагерей участников забастовки.
Сначала их увезут в Красноярск, больше тысячи норильчан разбросают: в Кенгир, Магадан, Владимирскую, Курганскую тюрьмы.
Поразительно: лагерный суд откажется судить этих четверых с Медвежки. Дело вернули на переследствие. Потом Френкель, Коваленко, Касилов и Измайлов предстанут перед постоянной сессией Краснояского краевого суда, получат новые сроки.
Но и после этого они не сдались: в деле зафиксированы их многочисленные заявления, жалобы, требования встречи с прокурором Горлага. Но с Горлаг уже был ликвидирован как совершенное беззаконие. Прокурора Норильского ИТЛ Доргеева, который санкционировал их арест, сменил Кучин — человек новый, не знакомый с делом. Чтобы добиться его прихода в тюрьму, заключенные проведут двухнедельную голодовку в декабре 1953 года. Кучин посетит тюрьму 2 февраля 1954 года. Здесь он сообщит, что дело передано в Верховный суд. Заместитель прокурора РСФСР опротестовал приговор постоянной сессии Красноярского краевого суда.
Только 8 мая 1956 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в составе Г. Е. Фадеева, Т. Орешкиной и П. Е. Горбунова признала доводы прокурора об отмене приговора и прекращении дела правильным.
В Норильске уже работа другая комиссия из Москвы — по реабилитации невинно осужденных. Начиналась «хрушев кая оттепель».
А. МАКАРОВА научный сотрудник музеи
Рисунок С. СКИПИНА
Заполярная правда 16-18 апреля1991