Пешком в историю
К. юбилею писателя
Николай Эрдман остался единственным а советской драматургии сатириком, кто выполнил настоящую задачу сатиры — высмеял систему власти, а не частные человеческие недостатки.
* * *
Потому-то за свои пьесы совсем еще молодой Эрдман и подвергся преследованиям со стороны сталинского государства. И, как можно предположить, эти преследования, выражавшиеся в запретах его пьес к публикации и постановке и, наконец, ссылке в Сибирь, — эти преследования и породили затянувшийся до конца жизни кризис, в который вступил Эрдман, не написав после знаменитого «Самоубийцы» ни одного драматического произведения.
Ссылка в Сибирь. Чем жили люди в этой далекой и морозной «стране» под названием Сибирь? Некоторые интересные ответы содержатся в письмах писателя к родителям и друзьям, которые приходили к ним от Николая Робертовича из разных сибирских городов.
* * *
Ровное голубое небо. Сияет солнце. Легкий мороз. Сухо и безветренно. Сегодня вечером мы будем в Иркутске. Вчера миновали Красноярск. Сопки перед Красноярском суровы и величественны. Енисей широк и серьезен. Вообще Сибирь и по внешности, и по характеру вполне меня устраивает. Устрою ли я ее — покажет будущее. Енисейск, по слухам, самое хлебное место по всей Восточной Сибири. Будем надеяться, что эти слухи оправдаются. В Иркутске постараюсь дать Вам телеграмму... Путь до Енисейска долгий, пароходы, кажется, уже не идут — поедем, вероятно, на лошадях. Будет ли там по дороге почта — не знаю. Целую, любимые. Живите спокойно...
На открытке штемпель — 6.2.33. 1
Сегодня шестое, а я «се еще сижу в Большой Мурте. Я и тысяча семьсот рыбаков,
нахлынувших на деревню со вставшего Енисея. Через пять минут гости оказались хозяевами. Коренное население отступило в сени. Несмотря на тридцатиградусный
мороз, прозябшие приказчики Центрспирта не имели возможности ни на одну
секунду прикрыть широко распахнутые двери. К вечеру от песен стали лопаться
стекла. Постепенно песни стали переходить в прозу, а стекла в головы. Наутро
выпал снег. Я шел на почту и видел, как из-под снега вставали бородатые
рыбаки и, отряхивая свои дохи, расходились по своим избам. На почте мне
отказали в лошадях, и я вышел на улицу, не совсем понимая, что мне остается
делать. Единственно, что мне оставалось делать, это ничего не делать, и я
отправился на ярмарку, о которой я писал в предыдущем письме. На ярмарке
продавалось несколько пудов мяса, несколько фунтов масла, несколько десятков
яиц и несколько штук рыбы. После моего посещения ярмарка стала меньше на пять
яиц и на один фунт масла, а мой кошелек — на тринадцать рублей. На обратном пути
я стал читать вывески. Прочитав на одной из них «Торгсин», что значит:
«Торговля с иностранцами», я обалдело раскрыл рот и налетел на какого- то
прохожего. К хозяйке своей я пришел уже в более радужном настроении. Но, к
сожалению, оно скоро начало портиться. Хозяйка моя оказалась мраморной
женщиной. Из таких женщин надо делать умывальники, а не хозяек. Она испекла
груду пирогов, кренделей, печенья и рагулек и, уписывая все это за обе щеки,
даже не дала мне попробовать простого хлеба. Сегодня . я переехал на «фуражную базу «Енисейзолота», где остановился мой встречный. На базе меня приняли
прекрасно. Сытно ем, хорошо сплю и с нетерпением жду машины. Прекращаю письмо,
потому что сейчас уходит почта...
Николай.
* * *
Енисейск. Ул. Сталина, 23.
20 ноября 1933 года.
Не писал раньше потому, что мой ад был к этому не приспособлен — теперь буду писать часто.
Вчера первый раз со дня отъезда я спал на кровати. Найти здесь квартиру было невероятно трудно.
На Енисее застряло семьдесят пароходов, и рыбаки заполнили весь город и все деревни до самого Красноярска. Четыре дня я прожил у человека, которого я случайно встретил в Мурте. Четыре дня я бродил по городу в поисках квартиры и каждый вечер возвращался опять к нему. Представь себе крохотную квартирку в две с половиной комнаты, в которой двигаются; мой знакомый, его жена, четверо сопливых, крикливых, грязных и картавых ребят, полуслепой хозяин дома, совершенно слепая старуха хозяйка, домработница и я. Вчера я переехал в свою комнату — это рай. Рай этот помещается во дворе, с маленькими окошками, с немного покатым полом и двумя ангелами не моложе сорока лет. Стоит мой рай 35 р. в м«сяц, причем младший ангел должен за эту же сумму на меня готовить. Из продуктов у меня есть несколько банок консервов. Мешок и пачка печенья, лапша, какао, коробка конфет, колотый сахар, шесть плиток шоколада. Несколько коробок папирос и вобла, данная мнё на дорогу теми, кто ее выдумал (не воблу, а дорогу), а также ихний же сахарный песок.
Вольной продажи хлеба здесь нет. Будет ли в дальнейшем, неизвестно. Пуд муки стоит 80 рублей. Я купил пуд и пять фунтов. Как видишь, я стал замечательным хозяином. Поглядела бы Ты, как я чинил коровник и пилил дрова — загляденье.
Деньги у меня съела дорога. Путь от Красноярска до Енисейска стоил мне около четырехсот рублей. Сегодня я получил два перевод и завтра буду опять богат.
Мамочка, золотая, трудно Тебе, наверное. Целую, жду писем.
Мамин-Сибиряк.
* * *
3 декабря 1933 года.
Сегодня получил Твое первое письмо. Спасибо Тебе, золотая. Очень Ты неверно представляешь себе мою жизнь. Бояться за меня и беспокоиться нет никаких оснований. Когда я жил в Гаграх, у Тебя должно было быть больше причин для волнений, чем сейчас. В Гаграх я мог свалиться с горы, утонуть в море, влюбиться в актрису или сесть на скорпиона. Здесь же я не могу даже напиться, потому что водки не продают.
Очень рад, что Ты поправилась...
Будь за меня совершенно
спокойна. Твой непутевый сын
Николай
* * *
Не получив от Тебя телеграммы в Красноярске, я еще более в этом утвердился и решил Тебе написать только после того, как окончательно узнал, куда меня направляют.
Меньше всего думал, что мне придется просидеть в Красноярске совершенно зря целую неделю. Из Енисейске я ехал без провожатых, вдвоем со случайным попутчиком. Погоде стояла божеская и поездку можно было бы назвать почти увеселительной, если бы я не ехал на свой счет. Правда, меня заверили, что в Красноярске мне дорогу оплатят, но, вспоминая, что из Красноярска я тоже ехал за свои деньги, у меня на это мало надежды. Я не спорю — все дорожает, но ссылке становится уж очень дорогой, Этак можно остаться где-нибудь посреди дороги и заработать еще года три за побег. За последние месяцы в видел и испытал так много любопытного и поучительного, чте другой раз ложишься и думаешь — как жаль, что я не писатель. Томск мне понравился. В особенности после Красноярска, к которому я испытываю непреодолимое етвращение.
* * *
В архиве Николая Робертовича Эрдмана сохранилась справка, выданная органами НКВД в Томске об «отбытии срока ссылки» 19 октября 1936 года. Начались долги» годы скитаний по городам и весям — в Москве Эрдман в те времена появлялся на птичьих правах, но, пожалуй, этими правами он не пренебрегал никогда...
Письма читал Сергей ЩЕГЛОВ.
Вечерний Красноярск 02.06.1992