НА ЗАКАТЕ империи. Понятие «империя» многозначно. На сей раз историческое ее лицо — СССР, политическое — тоталитаризм коммунистического образца, А философским осмыслением феномена по большей части занимались герои этого рассказа. Многие из них не подозревали об этом, просто молодость побуждала их все узнать, не беспокоясь о том, что такое желание было в той стране противозаконно.
В этом — весь пафос и героика диссидентства. Попытки стандартизированных империй личностей обрести свободу и попытки других подобных помешать в этом. Что такое свобода, плохо представляли себе и те, и другие. И до сих пор не выдано всех удовлетворяющее ее определение. Философ по профессии и по жизни Александр Григорьев — участник первого из университетских политклубов, речь о которых пойдет. дальше, — выразился на этот счет примерно так:
— Империя распалась не на страны, а на атомарные личности. Они обретают свободу в понимании того, что помимо них есть бесконечно многие иные.
Это сейчас почти всем понятна злокачественная природа тоталитаризма. Но большая часть истории сопротивления ему — история одиночек, главная тра гедия которых состояла в органическом единстве с проклинаемой ими системой. Посягающие на нее казались многим, часто—себе, уродами и самоубийцами.
Что бы ни говорили, саморазрушение — штука тяжкая. Особенно, когда на страже твоего коллективного тела стоят такие махины, как компартия и КГБ, внушающие почти мистический ужас. Очень немного было противостоящих монстрам, и противостояние это не часто выходило за рамки совместных рассуждений на тему «какая-то в державе датской гниль». Однако это тоже каралось.
На примере Красноярска хорошо видна полупассивная борьба запертых в общем теле одиночек. Громкие политические процессы не практиковались у нас, ссыльные сидели по глухим местам,, интеллект. как и теперь, мигрировал в центр. Но живые были.
Мы сейчас, как после вселенской игры в жмурки, в которой глаза, завязывали всем. Возбужденно делимся впечатлениями, но рассказываем каждый за себя, поскольку не видели партнеров. А кто-то ушел домой, кто-то рассказывать не хочет или склонен говорить не то. Нарисовать полную картину стоит великих трудов. Так что статья эта — не более чем набросок. Возможно, она побудит участников описываемых событий откликнуться и снабдить редакцию дополнительной информацией.
История красноярского инакомыслия послесталинского периода смутна. На недостаток сведений жалуется даже местное отделение «Мемориала». Хотя наша история начинается с его председателя Владимира Георгиевича Сиротинина. Он прибыл в Красноярск в 1960 году, попав сюда по распределению из Ленинградского технологического института. Следует заметить, что к тогда, и в дальнейшем оппозиционные веяния прорывались в провинцию из центра, очень часто из Питера.
Позже группа друзей Сиротинина по институту получила название «колокольчики», по издаваемому ими самиздатскому журналу «Колокол». Поскольку Сиротинин находился - с ними в постоянной переписке, постепенно он стал полпредом диссидентского движения в городе на Енисее.
С нынешней точки зрения ничем особенным «колокольчики» не занимались. Раза три выпустили и .распространили листовки, написали и запустили в самиздат книгу «От диктатуры бюрократии до диктатуры пролетариата». Сиротинин хоть и получал литературу, однако распространением еще не занимался. Не наработаны были каналы, да и, похоже, не очень он еще к тому времени влип в антисоветчину. Одну из листовок, впрочем, распространил. Ее текст был написан питерскими друзьями с расчетом, чтобы нельзя было вычислить связь Сиротинина с «колокольчиками». Изготовленные им в резиновых перчатках воззвания раскидывались по почтовым ящикам, да еще в институтах. Тогдашний Володя справедливо полагал, что молодежь более восприимчива к таким вещам. (Текст листовок провозглашал что-то против загубившей пролетарскую революцию бюрократии). Очень может быть, что из искры возгорелось, и не попавшие в руки КГБ листовки подвигли кого-то из красноярских студентов на что-то.
Не лишними оказались принимаемые при изготовлении криминала предосторожности. «Колокольчиков» накрыли в Питере и навесили немалые сроки. Соответственно, красноярский «серый дом» (здание УКГБ по краю) проработал их местную связь. Во время обыска в 1965 году (потом их было много) у Владимира Георгиевича, кроме фотографии одного из лидеров ленинградской группы Валерия Ронкина, было изъято... полное собрание сочинений В. И. Ленина, а также Маркс, Энгельс, Грамши, все с пометками на полях. Путем сравнения подчеркнутых мест с писаниями «колокольчиков» следователи пытались доказать сиротининскую связь с преступной группой. Не смогли — десять дней допросов окончились для него благополучно.
Труды чекистов имели шанс не пропасть даром. Были у Сиротинин» и фотопленки тех листовок, и издания группы, и другой самиздат. В дальнейшем его дом стал одной из известных правозащитному движению точек в Сибири. Сюда шла «Хроника текущих событий», здесь останавливались известные диссиденты. Например, Лариса Богораз, ездившая через Красноярск в Чуну к Анатолию Марченко. Сам Сиротинин отвозил иной раз посылки ссыльным, часто они содержали фотокопию «Архипелага ГУЛАГа» или свежие «Хроники», Иногда он давал туда информацию по Красноярску, а здесь распространял самиздат. Карательным органам известен был хорошо, раз даже в краевой партийной газете «Красноярский рабочий» вышла направленная против него статья под назвзнием «Чернокнижник» (декабрь 1978 года).
Но сильно не залетал, поскольку сильно не высовывался. На осторожности настаивали и его друзья из центра: он 6ыл в Красноярске единственным их контактом, который нельзя было терять Это привело к тому, что группы и отдельные оппозиционеры на Сиротинина почти не выходили. Эффект недоверия сработал тогда, например, когда на Сиротинина вышли участники первого университетского политклуба. Он ограничился тем. что показал им фотографии нескольких известных диссидентов и не очень страшные в политическом, смысле книги. Когда же он распространял настоящий самиздат, то отдавал его определенному человеку, а куда тот передавал крамолу — предпочитал не знать.
О местном диссидентстве информация доходила к нему окольными путями. Как о до сей поры неведомой группе школьников из Красноярска-26. Они объявились на этапе политзэка, шедшем в Мордовию и рассказывали что распространяли у себя листовки и чуть ли не пытались поджечь райком партии. Верховодила ими какая-то девчонка. В дальнейшем они не проявились ни в мордовских политлагерях, ни в пермских. Если они действительно 6ыли причастны к поджогу райкома, их скорее всего упрятали в одну из детских колоний по уголовной статье.
Столь же смутны сведения о парне, в 60-х годах работавшем в вычислительном центре геологоуправления. Фамилия его вроде бы Целых. На ЭВМ он отпечатал и потом распространил листовки. По свидетельству знакомых с их текстом, он был несколько путаным; но, очевидно, антисоветским. Парень лопал в спецпсихушку, выжил и, по некоторым сведениям, живет сейчас на Украине.
Похожая история случилась в конце 60-х годов в Красноярском педагогическом институте, где студент по фамилии Перевалов, очень любивший смущать преподавателей каверзными вопросами, был исключен за «аполитичность». Потом его еще заклеймили на собрании историко-филологического факультета. Вина заключалась в том, что он публично осудил вторжение Советов в Чехословакию. Этот небольшой инцидент хронологически открывает в Красноярске студенческую диссидентскую эпопею, наиболее крутым проявлением которой были
Ничего особенно не изменилось. Все та же молодежная фронда; ехидные интеллектуалы так же хаяли на кухнях советскую власть. И та же самая опасность висела над ними — залететь в поле зрения органов. Несколько вырос масштаб. Кухни спонтанно вырастали в кружки самого разного направления, некоторые из них почти сумели достичь уровня организаций, влившись в перестроечный период в открытое оппозиционное движение. Не без влияния законспирированных распространителей, вроде Сиротинина, циркулировало больше информации. Ширился круг слушавших «голоса». Разумеется, КГБ тоже увеличил внимание к интеллектуальным развлечениям молодежи. Но на всех его уже не хватало.
Интересней чертой того времени было взрастание антисоветских поганок на чистом теле всяких официозных мероприятий. Ярким примером тому служит Международный фестиваль молодежи и студентов. А в 70-е годы получили распространение организованные комсомолом университетские «дни» — физика, химика и т. д. В официальных делегациях из других городов нередко попадались политически активные товарищи. Такие узнавали друг друга быстро, как масоны. Постепенно междугородные связи образовывали неформальную сеть.
— Если бы коммунисты крутыми мерами взялись в те годы подавлять инакомыслие, думаю, эта сеть могла бы послужить неким прообразом подполья, — говорит Павел Полуян, красноярский литератор, бывший тогда студентом, а потом преподавателем Красноярского, университета.
Насчет подполья не знаю, скорее всего, ее гипотетические участники были бы обезврежены до его реального образования. Однако не подлежит сомнению, что в 70-е годы сеть служила генератором оппозиционных идей. Полуян был одним из участников всесоюзных игр. А вообще, фронда среди студентов и преподавателей достигла немалого уровня. Выделялся у нас преподаватель философии Юрий Булычев, окончивший истфак пединститута. Позже он вынужден был уйти с кафедры на место школьного учителя, поскольку взгляды его не соответствовали. Был связан с разогнанным впоследствии КГБ Вампиловским книжным товариществом в Иркутске.
В 1979 году при деятельном участии Полуяна в университете создался политклуб. Прецедентом это не было, еще в 60-х годах там же действовал студенческий кружок с удивительным названием «Клуб защиты неполного солнечного затмения» (на самом деле ОСНСЗ - общество содействия неполному солнечному затмению - ред.сайта) . Интересно, что одним из его руководителей был нынешний представитель Президента России по Красноярскому краю Юрий Москвич. Деятельность клуба сошла на нет не без участия КГБ.
Все это выглядит не очень серьезным. Как звено цепочки, рассматриваемое в отдельности. Но оно сцеплено с другими, с политклубом 79-го и дальше, вплоть до выборов президента и краха коммунизма. Впрочем, в те годы до этого было, как вплавь до Гонолулу.
Заседания политклуба начинались с чьей-нибудь лекции, например, на биологическую тему, затем шло обсуждение, захватывающее постепенно философию, историю. И политику. Хорошую информационную пищу для занятий давали упомянутые .междугородные связи. Раз в Красноярске состоялось даже что- го вроде политклубовского несанкционированного съезда. Приехали ребята из Ленинграда и Харькова и вместе с политклубом на квартире нынешнего депутата горсовета Юрия Куксенко несколько дней ругали советскую власть.
Среди прочего гости привезли листовки польской «Солидарности», переведенные в Ленинградском университете, С ними связан скандал, разразившийся при содействии КГБ. Полуян дал листовку одному первокурснику, а тот, по юной лихости, вывесил ее у деканата. Политклуб в полном составе вызвали на собрание комсомольской организации университета Герои дня оправдывались, что перевели текст из разрешенной газеты английских коммунистов «Морнинг стар». (Он действительно был опубликован там, но в урезанном виде). Отмазались, представив инцидент хулиганством рьяного студента, а потом всем политклубом срочно стали собирать подписи в защиту красных партизан Сальвадора...
Эта история аукнулась ПОЛУЯНУ гораздо позже, в бытность его уже аспирантом. Как-то к нему пристал пьяный заочник. Представился агентом КГБ и потребовал выдать ту самую листовку. В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что «агент» слышал, как члены политклуба сговаривались перед собранием, что кому следует на нем говорить. Протрезвев и опознав в Полуяне преподавателя, «чекист» долго извинялся: КГБ-то КГБ, но заочник — трость, ветром колеблемая... Никакой скорее всего это был не агент, а просто искавший случая отличиться «добровольный помощник». Представитель еще одного фактора риска, создававшего недоверие в междиссидентском общении.
Наверняка были такие и в политклубе.
Политклубовцы почти все входили в общество «Знание», поскольку члены этой конторы имели доступ к «Атласу», в котором давалась тассовская информация по внешнеполитическим событиям в более расширенном виде, чем для широкой публики. И тут вновь подвела «Солидарность». Нахватавшись информации «для служебного пользования» политклубовец Виктор Сидоров публично распространился по польским событиям. Дело было на собрании политинформаторов, один из которых оказался дитем крайкомовского босса. Вскоре Полуян писал объяснительную в ГБ, а потом получил предупреждение на партбюро физического факультета. А уже университетское партбюро рекомендовало прикрыть политклубовское безобразие.
Деятельность политклуба была закончена. Но не деятельность подобных образований вообще, и Павла Полуяна в частности. Дело ведь было в последние годы империи, а не во времена императора Иосифа. Теперь за столь незначительные грехи, как правило, оставляли на свободе. Прочие же методы гэбэшной «профилактики» — шантаж, угрозы, попытки вербовки, демонстрация компромата на друзей и знакомых — зачастую не давали желаемых результатов. Вот конкретный пример.
На биофаке университета был переведенный из Харькова студент Геннадий Бондаренко. Знавшие его лично характеризуют как антисоветчика с замашками комбинатора. Высказываниями его заинтересовался куратор универа от КГБ Лукошеев. Это передали Гене, ему стало лихо, думал он думал и сам отправился в «серый дом», где добровольно дал подписку осведомителя. А в политклубе все рассказал приятелям и непонимания с их стороны не встретил. Потом он сообщал в комитет всякую ерунду, а крамольные разговоры я его присутствии продолжались.
Итак, личности, на которые распался политклуб, продолжали активно существовать. В 1983 году на квартире одной из них — Александра Арсененко — возник кружок философской направленности с уклоном в сибирский сепаратизм. Изучали Соловьева, Бердяева, Данилевского, Розанова, читали дореволюционную периодику. Еще распространялись информационно-библиографические листки и бюллетени.
Впрочем, кружковские занятия были не столь невинными с точки зрения антисоветчины. Установлены были контакты с группой ленинградских (опять!) интеллигентов. Вскоре оттуда приехал чемодан самиздатской литературы. Среди прочего там был альманах «Часы», публиковавший запретную прозу, поэзию, философию, У меня есть сведения, что альманах множился и распространялся в нашем городе, но это, очевидно, шло помимо арсененковского кружка.
Поймали его на другом. Осенью 1984 года кто-то стуканул, что на его квартире изготовляются и хранятся антисоветские листовки. При обыске чекисты обнаружили несколько размноженных под копирку машинописных листов, в которых осуждалась афганская военная кампания. Дело в КГБ вели подполковник Ю. П. Веретнов и П. Ф. Пьяненков, упорно пытавшиеся установить наличие подрывной организации. Поползновения потерпели крах, однако, несмотря на это. руководство отметило заслуги Веретнова в этом деле официальной благодарностью.
В прокуратуре Центрального района Красноярска на Арсененко завели угоювное дело по статье 191 прим. — «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй».
Но дело пришлось закрыть за отсутствием состава преступления. Арсененко отделался официальным предупреждением КГБ и увольнением из ШРМ № 26 «за аморальные поступки и профнепригодность». Похоже, в нашем городе это был один из последних серьезных ударов КГБ по диссидентствующей молодежи.
во всесоюзном масштабе пришелся на середину 80-х годов. К этому времени в стране сложилась довольно серьезная оппозиция. С приходом к власти Андропова с ней решено было покончить крутыми мерами. Многие тогда попали в зоны и «психушки». Была развернута внушительная кампания контрпропаганды, не снизившая накала и в начале горбачевского правления.
С одним из ее проявлений я познакомился, когда в поисках любой информации о диссидентах попал на лекцию какого-то гэбэшного чина в Красноярском мединституте. Тот рассказывал о происках мирового империализма и преступлениях купленных ЦРУ предателей. В применении к нашему городу он назвал ряд подобных прохвостов: фашиствующих панков, некую группу в институте искусств, планировавшую якобы террористические акты против партийных деятелей. До сих пор не знаю, имело ли это место на самом деле.
К тому времени я, очевидно, попал под негласный надзор органов. Хотя опять же мальчишеские мои выходки ничего общего с серьезной подрывной деятельностью не имели. Писал на стенах что-то вроде «Долой Андропова!», «Социализм — зло». Раз нитроэмалью начертал на одном из городских памятников Ленину: «Свободы!». Но в этом деле до меня уже был первопроходец, написавший на том же истукане: «Вставай, старина, Россия гибнет».
Похоже, что «старина» внял призывам. Резко «похолодало», явственно начинало попахивать Большим террором Методично давили не только «политиков», но и всех остальных, пытавшихся шевелиться. В это время, скажем, поднималась роковая волна, борьба карательных органов против которой захватила и начальный период перестройки. Это тоже оппозиция, лозунгом которой были не пропетые еще слова: «Дайте мне мой кусок жизни, пока я не вышел вон». У нас, как и во многих других городах, все начиналось во дворах, с совершенно не профессиональных групп, пару раз в год устраивавших выступления на агитплощадках. Постепенно среди них вырастали неплохие рок-банды — «Экскурсия-13», «Зеркала», «Амальгама». Они стягивались в красноярское кафе «Олимпия».
Само собой чуждое явление мгновенно попало в поле зрения сами знаете кого. Не без основания (возможно, все «политические оттяги» тусовки проявлялись из чувства противоречия, в результате официозных наездов на рок, как на проводник чуждой идеологии). В начале 80-х в среде панков, а позже «металлистов», сильными были фашистские настроения. Проявлялось это в основном в атрибутике — свастиках, крестах, орлах. Во время одного из красноярских рок-концертов публика вскочила с криком «Хайль!».
Не думаю, что фашизм настолько уж привлекал их, скорее, по максимализму, они остановились на идеологии, полярно противоположной коммунистической, не зная, что крайности сходятся... Вообще для тусовки всякая политика чужда. и если имеет место, то лишь в виде гарнира к, собственно андеграунду. Однако именно из рок-движения пришли потом в политику будущие члены красноярского Демократического союза Виктор Салато и Юрий Беньков.
Рокеры довольно долго ютились по подвалам и углам, пока комсомольские вожаки и боссы из управления культуры в целом не одобрили их музыку. Тем не менее тексты песен необходимо было представлять для утверждения в управление культуры. Внутрироковые сексоты продолжали напропалую стучать в КГБ и УВД, а науськанные гопники продолжали лупить тусовочников, как было это на концерте в ДК Красноярского алюминиевого завода. Еще один случай произошел а ДК шелкового комбината. Его партком запретил рок-фестиваль под предлогом случившихся тогда всенародных выборов. Напор фэнов сдерживал кордон милиции и ветеранов труда. В ДК целлюлозно-бумажного комбината милиция травила публику овчарками.
Тем "временем, несмотря на потери, не дремала оппозиция интеллектуальная. Оставшийся без работы Арсененко был вдогонку заклеймен как враг народа на лекции, прочитанной преподавателям и студентам пединститута. Но в том же году попытался возобновить заседания своего кружка и взялся выпускать новую серию информационно-библиографических листков под названием «Культурное самоопределение». Потом совместно с одним будущим православным священником организовал кружок «Самоопределение» просуществовавший до конца 1989 года.
А в университете возник второй политклуб. В него вошло пять человек, и вся деятельность сводилась к анализу идейно-политических структур западных демократий. Одним из его инициаторов был студент физического факультета Евгений Гончаров, Кстати, на институтском партбюро Полуяну было рекомендовано помочь Евгению в политическом развитии...
Неизвестно, как повлияли на того уроки старшего товарища. К этому времени Гончаров автором устава и программы «левой прогрессивной партии» (состоявшей в период расцвета из четырех человек). записал и «сам- издал» статью «Франция, Социалистический эксперимент», разошедшуюся в пяти экземплярах. И по крайней мере, один из них оказался в КГБ. Это стало известно, когда в 1984 году политклуб распался. Но уже после этого один из его бывших членов написал донос об антигосударственной его деятельности. Гончарова «профилактировали», официально предупредили и на время утихомирили.
На тот же период приходится усиление среди молодежи интереса к религии. Это было предвозвестием наблюдаемого сегодня духовного подъема. Органы били религиозников так же больно, как и прочих, Ча лекции в «педе», где клеймили Арсененко, досталось, к примеру, и выпускнику истфака Константину Бугаеву, нашедшему свой остров в Союзе церквей евангельских христиан- баптистов, неподконтрольных властям, а потому считавшихся антисоветчиками. В дальнейшем Бугаев работал машинистом локомотива, лишь в начале 90-х сумев устроиться по специальности в школу.
Око ГБ глядело за всеми, искавшими веры. Хотя небольшой дружеский кружок, в который я входил, ничем кроме разговоров не занимался, он вполне мог сойти тогда за «незарегистрированное религиозно-мистическое объединение». Говоря на темы религии и политики, мы принимали смешные меры предосторожности, однако, внимание к нам комитета ощущали очень часто. Впрочем, на сей раз органы обошлись дружеским предупреждением, сделанным через одного из своих добровольных помощников. Очевидно, у них тогда были дела более серьезные. Вроде суда и отправки в места не столь отдаленные пресвитера Красноярской общины СЦЕХБ Б. Цыцина.
В 1981 году в Красноярске случилось довольно громкое дело, о котором в то время по городу ходили разноречивые слухи. Тогда у нас впервые появились кришнаиты. Из Москвы приехал некий Евгений Третьяков, кришнаит, прошедший обряд инициации. После визита в Москву основателя движения Харе Кришна Свами Прабхупады оно распространилось по Союзу довольно широко. И столь же широко подверглось преследованиям. Хотя, по-видимому, органы еще толком не знали, с чем имеют дело.
Скорее всего и у нас ГБ сначала какое-то время принюхивался к новой религии, А Третьяков активно пытался насадить «враждебную идеологию». В городском ДК взялся раз публично произносить мантры, пытался устроить ашрам — общежитие кришнаитов. Помимо религиозных, были у него, кажется, и политически оппозиционные идеи.
Начались обыски. Изъяв кучу литературы, КГБ устроил ее идеологическую экспертизу, в качестве специалиста пригласив не кого иного, как Павла Полуяна. Он тогда работал на кафедре философии в университете. Выдал заключение, что данная идеология является немарксистской и идеалистической, что соответствовало действительности и одновременно устраивало чекистов. Однако кришнаитов он обо всем информировал, а оказавшиеся в их бумагах письма Расрольникова и Солженицына скопироввл и запустил в самиздат.
К этому времени было раскручено дело об антисоветской организации, по лучившее, как стало известно одному из проходивших по нему, кодовое название «Жрецы». Как свидетельствует Павел Полуян. ведший дело чекист был достаточно рьяно настроен против «жрецов». С другой стороны, он, похоже, проявлял неподдельный интерес к учению своих подопечных. Видимо, оно интересовало его лично.
Эффект частый. Тоталитарная машина не в состоянии была сделать даже из самых доверенных своих стражей роботов-полицейских. Курировавшие художников-модернистов чекисты иной раз не прочь были завладеть их полотнами. Имевшие дело с литераторами сами неплохо разбирались в литературе. .
Тем не менее прямые обязанности выполнять они продолжали. По делу «Жрецы» прошла целая серия обысков. Зачастую к нему пристегивали людей, не имевших к кришнаитам отношения. Так случилось, например, с инициатором первого оккультного кружка в городе Геннадием Гринбергом. Во время обыска на квартире его подруги был найден мелкокалиберный пистолет. Гринберг .и она считали, что оружие было подброшено. После дня в КПЗ у бедной женщины поехала крыша...
Самому Евгению дали год за бродяжничество. В тюрьме он работал воспитателем несовершеннолетних. После освобождения вернулся в Москву. В Красноярске кришнаизм был разгромлен надолго, до 1991 года.
Информация о религиозных группах шла в КГБ постоянно. Агентура работала. Она была разнолика: от членов общин, каким-то образом примирявших стукачество и служение Богу, до сту¬дентов-комсомольцев. Для них участие в гонениях на веру сулило зачет по атеизму от главного в городе безбожника Ильи Львовича Воеводина. Уже в горбачевские годы ходили на такие дела некоторые мои однокурсники по историческому факультету. Они изучали идеологического противника и, разумеется, делились информацией с соответствующими учреждениями.
настала перестройка, о необходимости которой так долго говорили диссиденты. Вообще история «неформального» движения того периода в задачу мою, видимо, не входит. Пошли более или менее нормальные политические процессы, ведущую роль в них стали играть люди средних лет. Первоначально, правда, это напоминало перенесенные на площади студенческие кухни. И все еще были вместе. По привычке. На митингах мелькали цепные «металлисты», хиппи, бритоголовые кришнаиты, протестанты с Библиями, поэты-модернисты.
Наши знакомые присутствовали здесь почти в полном составе. Павел Полуян стал членом «Комитета содействия перестройке», возглавляемого известным правдоискателем времен застоя Николаем Клепачевым.
Юрий Булычов прибыл из Питера в качестве члена тамошнего Демократического союза. Позже он порвал с ним, перешел в патриотическое движение и является сейчас активным деятелем оппозиции. Сотрудничал с ДС и баптист Константин Бугаев, не потерявший антикоммунистических настроений.
Инициатор второго политхлуба Евгений Гончаров обремененный к тому времени женой и двумя детьми, стал одним из создателей группы «Демократический центр», первой открыто антикоммунистической в городе. Позже она трансформировалась в Красноярское отделение ДС. Состояла группа первоначально из пяти человек, среди которых был автор этой статьи. Нами в основном был подготовлен первый за годы советской власти в городе на Енисее политический митинг оппозиционеров. Он прошел в июле 1988 года под лозунгом «ГУЛАГ — нет!».
Нас отличали наивность идей, энтузиазм, берущий начало в комсомольском задоре. И ощущение неотвратимости кары. КГБ давил на психику открытой слежкой, угрозами, засылкой сексотов (одно время их было в нашем ДС чуть ли не больше, чем нормальных членов). Однако Сибирь — не лихорадочный центр, даже милиция и ГБ здесь не в пример спокойней. Мы постоянно ощущали опеку действующего против «неформалов» отдела полковника Тимащука в КГБ. Но до крупных эксцессов дело почти не доходило. Хватали, конечно, забирали в милицию, иногда сажали «на сутки». Дважды били Гончарова, первый раз натравили фальшивой листовкой «афганцев». Сцены мордобоя тщательно фотографировал человек из «серого дома».
Диссидентствующие элементы сорвались с цепи, на которой их так долго держали. И тут мы ощутили себя звеньями другой цепи — преемниками всего антитоталитарного подполья. На первую из «информационных встреч» группы «Демократический центр» с населением» пришел Владимир Сиротинин. Он уже возглавлял тогда небольшой красноярский «Мемориал». В дальнейшем эта организация, явно не вмешиваясь в политическую борьбу, оказала в нашем городе немало услуг оппозиционерам.
Самым большим наслаждением того периода было изобилие информации. На 1989 год приходится пик самиздата. Мы издавали независимый фотожурнал «Диссидент», торговали на улицах иногородними изданиями. Как-то наших распространителей задерживал лично полковник Тимащук, пережили мы несколько обысков и конфискаций. Но железные пальцы не в состоянии уже были сжаться до конца и размолоть нас. Все таяло, империя распадалась.
И распалась, а судьбы атомарных личностей, недавно слитых ею в единый ком. складывались всяко. Полуян занялся литературой и философией, выпускал одно время очень элитарный журнал «Всемир». Гончаров, перешедший из ДС в социал-демократическую партию и ставший депутатом горсовета, — теперь житель США, политбеженец, не потерявший, однако, российского гражданства. Другие тоже там или в Израиле, или в коммерции, в журналистике, в органах власти. «Бесконечно многие иные...».
НЕМНОГИЕ продолжают заниматься политикой. И все вышли или выходят из молодежного возраста. Но тема не умерла, всегда будет молодежь, знающая, когда назначен ей час выйти на площадь. И тогда найдутся те, кто станет противостоять им. Игра продолжится. Надеюсь, в варварском мире начала играть приятнее, чем в империи конца.
Павел ВИНОГРАДОВ
Красноярский комсомолец 6-8 апреля 1993 года