И3 ОТПУСКА я привез для нашего музея паспортную книжку, выданную 90 лег назад, бессрочно, Кронштадтскимъ крепостным пехотным баталионом. Владелец — Карлъ Альфонсовичъ фонъ Рассъ1867 г.р. Звание: Штабсъ-капитанъ означенного баталиона.
«Вероисповедание — лютеранского. Место постоянного жительства: С.-Петербургъ. Женатъ. Жена Анна Михайловна 22-х лет. Православная. Дочь Лариса, 23 июня 1903. дочь Елизавета, 1 октября 1904».
Высочайшим, приказом, состоявшимся в 15-й день августа 1903 года, переведен на службу в Петербургскую Конвойную команду, произведен в капитаны... 16 июля 1908 года назначен начальником Архангельской К. К. Потом 3 июля I909 г. — Воронежской, 3 января 1913 г. — Самарской...
Если, прервав запись, вспомнить здесь М. А. Булгакова, то «Аннушка уже купила подсолнечное масло»; даже, если и не все определено, . однако шаг к Норильску Елизавета Карловна уже сделала, хоть ей нет и десяти, да и будущему мужу только пятнадцать. Но он тоже туркестанец, и до их встречи всего-то лет десять. 12 — до свадьбы.
«...в 6-й день мая 1913 г. произведен в подполковники». Как дочь «царского» подполковника получила место машинистки в местном чека, для меня тайна. Но точно, что сын сапожника и кожемяки Зосимы Матвеева тут ни при чем: когда Владимир Зосимыч ухаживал за Лизой — она уже отстукивала на «ундервуде» секретные бумаги.
Я тороплю события, а надо бы рассмотреть паспорт — в картоне «под кожу», приятно взять в руки, у меня такого в жизни было, да и напечатан на заглядение, бумага с водяными знаками превосходная, почерк писаря и то, с какими давно не встречаешься, а тут напомнил, что некогда каллиграфия была искусством.
Предполагаю, что такое отношение к себе документ -предгрозового времени вызывает прежде всего своей . солидностью, серьезностью, надежностью, продуманностью до мелочей. Жаль, к теме не относится, а то бы я и дальше расписывал достоинства этого не просто удостоверения личности, но и удостоверения принадлежности к государству — пусть далеко не идеальному, но уважающего себя и своих подданных.
— Местом постоянного жительства признается... для дворян, чиновников, почетных граждан, купцов и разночинцев — место, где кто по службе или занятиям, или промыслам, или недвижимому имуществу имеет оседлость либо домашнее обзаведение..
Фон Ррасс домашнего обзаведения не имел. Сейчас бы сказали — скитался по квартирам. На самом деле не скитался, а переезжал по долгу службы, вместе со своей семьей, из Кронштадта в Гатчину, оттуда в Тамбов, потом в Архангельск, Самарканд, Пятигорск, где пристав, или околоточный или ещё полицейский чин ставил печать со словом «явлен».
Менялись города, улицы, названные ещё по-старому, как правило, не именные, а что-нибудь вроде Соборной тили Мясной горы (начало века: скоро почти не станет в провинции соборов, а мясных гор тем более).
Нас, однако, интересует не дом Герасимовой в Кронштадте, не амалиевский в центре Воронежа, а тот, что вписан в пасорт дворянину/ фон Рассу ровным счетом 80 лет лет назад, 18 апреля 1913 года, у полицейского пристава 1-й части г. Самарканда (а также в книгу литеры «Ф»), B который — придет время — постучится Владимир Матвеев.
СЫН кожемяки родился в Ташкенте, рано осиротел и пошел работать на тот же кожевенный завод. Читать выучился сам, складывая буквы на вывесках. Человеком себя почувствовал' только после революции, которая поручила ему сражаться с контрреволюционерами. Дело чуть было не кончилось быстро, но этого бойца-красногвардейца всевышний берег. Не. дал умереть после первого, после второго, после' третьего тяжелого ранения. Пули пробивали грудь, голову обещали отрезать (5 тысяч золотом тому, кто приведет басмаческий приговор в исполнение) — судьбе было угодно сохранить жизнь ему и покарать врагов бедного кожемяки его же сильными руками.
Врагов он ненавидел люто, воздержан даже в беседах с ними не был. Даже дошло до того, что сняли с него ремень, разоружили и посадили «охолонуться» уже свои.Но это позже, при Менжинском, Долго, однако, взаперти не держали, разве что год, и под честное; слово выпустили.
То ли небезопасно ему было появляться в Средней Азии, еще не слишком умиротворенной, то ли просто решили, что нужен горячий народ и на Севере, Матвеев с женой отправляется на строительство дороги из Кеми в Ухту, начальником. Делает совместный, хоть и неосознанный, шаг к Норильску.
Вторая их дорога была в Мурмане, первая ГЭС Свирской. Так он становится строителем, воспитателем провинившихся и записанных в враги, психологом и администратором. Раны дают о себе знать, условия северных строек здоровье не улучшают. Пошли навстречу — перевели в Сочи: А чтобы сочетать приятное с полезным, поручили и здесь строить дорогу.
Следующей стала узкоколейка от Валька к будущей' промплощадке Норильска. Пятой по счету — второй железной — между Енисеем и Шмидтихой. Под ним сначала находилось меньше двух тысяч народу, отправленного на «переплавку», потом пять, восемь тысяч... Очень немного, если иметь в виду поставленные перед ними задачи, а также их профессиональную неподготовленность и незнание местных условий.
Однако сделали они немало, если не сказать — много. Ну, дороги, конечно, проезжими были редко, но были. Временные электростанции в Норильске и дизельная в Дудинке несли свет. Рудник заложили, шахту тоже, улицу тоже, Плоты из Игарки шли (Матвеев ответственность взял на себя, смелый человек, другой бы не решился: а если унесет в море?). Знаменитая Остроумова из Игарки прилетела — поражена была чистотой и количеством приборов ,в лабораторий «Дай мне начальника ненадолго».
Овощехранилище построили, зимники работали, самолеты садились у Часовни, потом на Долгое. Нет, конечно, и цинга была, и невменяемо пьяные врачи, и не хватало валенок и варежек, портянок и ватных брюк. Но жизнь завертелась, закрутилась — бурами, шкивами, даже стахановскими полумесячниками и слетами ударников.
Сохранилось множество свидетельств, что начальник стройки- зверем не был, скорее наоборот, позволял себе, по мнению Москвы, либерализм и даже товарищеское отношение к заключенным, но и выступить мог по текущему моменту: «Усилив революционную бдительность, наш народ, под руководством партии Ленина-—-Сталина, до конца искоренит подлых троцкистско-бухаринских агентов фашистских разведок...».
До конца ему оставалось полгода, но мог ли он об этом думать. Он, трижды раненный, доказавший свою преданность в боях и за две пятилетки... " «Сердца трудящихся полны безграничной любви к великому создателю народного счастья, творцу новой, самой демократической в мире Конституции...».
— Но какая же это любовь? «Положение стройки хуже, чем представлено в отчетных данных... Железная дорога на одну треть уложена на снег... Люди размещены в крайней тесноте..." в объем работ очковтирательски включена уборка снегвг.. управление лагерем отсутствует, ограждений нет, нет должного режима. На стройке вскрыто явное вредительство... Ответственным за незаконное включение в объем работы расходов по расчистке снега считаю Матвеева. Завенягин».
...Не разобрался? Сам висел на волоске и не хотел брать на а себя лишнее?.. Конец.
Главный инженер Воронцов возвращался из командировки. Не заметив, что Матвеева сопровождают двое, уже не как начальника, крикнул: «Куда ты, Зосимыч?» — «В Москву, за песнями».
ЕЛИЗАЗЕТА Карловна Матвеева с мужем и девочками прибыла а Дудинку на «Спартаке» (дореволюционном гадаловском - «Соколе») — с первой сотней| строителей, первым взводомI охраны, изыскательской группой «Мостранса»... Да, как мама, Анна Михайловна, к своим тридцати имела она двух дочек, только не погодков, а 9-летнюю Киму и малышку Надю. Разместились Матвеевы в избе дудинской радиостанции.
Квалифицированная машинистка. она и отстучала первый приказ по норильскому строительству.
И потом помогала мужу чем i могла, хоть и могла немного, имея на руках трехлетнюю Надюшку. Все же часто осгавляла ее на старшую, а потом и вышла на работу в первый отдел. Мало того, организовала совет жен который и воз- и главила, — первый норильский женсовет. Заниматься было чем — от первого детсада до советов мужу, как «превратить весь лагерный контингент в ударников, штурмующих Заполярье». Народу явно не хватало, штурмовать желали не все... Даже вольнонаемные.
Любопытно, что у Матвеевой здесь прекратился туберкулезный процесс. В 37-м уда- фс лось съездить с детьми в отпуск — к школе вернулись. Предположить, что этот учебный год у Кимы в Норильске последний, конечно, не могли. Зосимыч «жаловался»: бегут гады, не понимают, что далеко не убегут, себе сделают хуже и другим — придется ужесточать охрану и режим. Штрафной изолятор завели — на Каларгоне. Безденежных, он же Вишнев, он же Корнов... Ох и гад, сбил компанию. Теперь сели на четыре месяца... Но есть мужики золотые. Все бюро'главного обогатителя — каждому стахановский зачет и премия... Молодые ребята подлетели из институтов... Завтра — корреспондент «Правды». Интересно, что он напишет?..
Мужу было очень трудно. Явно не хватало образования.. Главный инженер — сильный геолог, но не инженер... Елизавета Карловна старалась не добавлять забот, снимая даже тени каких-либо конфликтов не только дома, но и в конторе управления.
Пришел апрель 1938 го. Перезимовали, настроение стало получше: можно наверстывать отставание из за пург. Заключенным Дампелю и Камушкину Матвеев объявил благодарность: они получили местный керамзит. Почти одновременно появилась первая гипсовая постройка. Дело сдвигалось с мертвой точки. Создали штаб Ц (КВО, фино, начальники районов) — усилить «моральные стимулы». Авральной — до 10 августа - объявлена работа по перевозке продуктов, фуража, техгрузов из Дудинки.
23-го жена начальника с детьми должна была улететь в отпуск. Не улетела. Во изменение уже подписанного приказа отпуск старшей машинистке АХО начальник отменил. Уволил с 25-го: ввиду болезни «ее ребенка» и необходимости вывоза в умеренный климат. А также ввиду ее болезни, согласно заключению врачебной комиссии.
— Что-то узнал? Чувствовал?
Что знал—точно: в Дудинку прилетел Завенягин.
Хотелось ещё перед ~ Первомаем рассказать о тех днях, когда Матвеевы навсегда расстались с Норильском. Навсегда все четверо. 55 лет назад.
Владимир Зосимович под конвоем был отправлен из московской тюрьмы в лагерное село Талаги (Архангельская область). В последний раз на Север. О встрече с ним в тюремной камере рассказал в мемуарах выживший норильлаговец. Еще до войны пробилась на свидание к мужу под Архангельском Елизавета Карловна. Сумела выиести на волю его заявление на имя Генерального прокурора с жалобой на издевательства, избиения во время следствия. (Никакого движения, естественно).
Сразу после воины добилась встречи с отцом старшая дочь... Ему уже оставалось тянуть лямку недолго. Он умер, не выходя из лагеря, летом 1948-го. Серок пять лет назад. Реабилитирован через 7 лет после смерти.
Не так давно мы попрощались с Елизаветой Карловной фон Расс-Матвеевой. Почти дожила до времени, когда о дворянском происхождении не надо умалчивать. Пережила на целую вечность мужа и, что еще страшнее, успела похоронить младшую дочь. Из той семьи, что оставила Норильск я 1938-м, осталась только Кима. Хранительница памяти, она живет ею, одновременно, по щедрости души, готовая облагодетельствовать всех вокруг и, из свойственного ей стремления к справедливости, решительно не приемлющая ни единого худого слова во след ушедшему в мир иной отцу. Первому начальнику Норильлага.
И3 ПИСЕМ К. В. Малашкиной, что живет в лесном микрорайоне родного мне Симферополя, который все труднее посещать.
— Когда вы мне читали газету, я напрягла всю свою выдержку и не подала вида, как тяжело слышать такие оскорбления в адрес отца... Вы из Норильска, наш друг, а Норильск — детище отца... Кто такой Л. Матанцев, написавший такую грязь о моем отце! Какой же он «князь Таймырский», как якобы себя величал!.. Это чистая ложь... С кем и где он «разлагался»! С басмачами, в тундре, на стройках! Где бы он ни был, везде с ним была его семья...
Из-за таких и погиб мой отец в расцвете сил...Находятся люди, позорят, клеймят уже кости Матвеева. Как больно вспоминать прошлое. Ведь первым всегда было трудно. А он всегда был первым. Я не знаю, помните ли вы, что отца хотели повесить на столбе возле нашего дома местные жители — за то, что «из- за шума зверь ушел далеко в тундру». Как его караулили, но он не струсил и пошел к ним...
У него ноги были не раз обморожены, но он никогда не хныкал. Приносил жир какой-то, и мама его лечила. Сам варил настойку и заставлял нас всех пить от цинги, т. к. не было ни овощей, ни фруктов, — помню горечь настойки и хвойный запах.
Мой отец сумел сохранить «человеческий облик» и после Бутырок, пыток. В Талагах, где он отбывал срок, когда я его увидела, он был подтянут, чист, но очень болен. Он мне сказал: «Но верь, я не враг, разберутся — это ошибка».
— Спасибо за пожелание: чтобы крымская земля была ей пухом... Мне очень плохо без нее. Мама моя — мудрая женщина. Несмотря на то, что после смерти Нади она ослепла, оставалась терпеливой, никогда не жаловалась, ничего не требовала — на девятом десятке... Я ведь весь день на работе, в больнице, а она всегда ждала меня. Теперь некому ждать... Мама очень любила отца. так с 32 лет и осталась одна. Все внушала мне» что он невиновен, разберутся».
Разобрались, но поздно. Он во время лесоповала упал в реку, дело было в холодное время года» получил воспаление легких лежал е архангельской больнице, но затем— туберкулез, от чего м умер...
Самое обидное: ехала к нему 10 дней «пятьсот веселым», везла из самаркандского госпиталя, сопровождала домой, раненого (иначе откуда было взять деньги на дорогу?). Из Архангельска до Талаг по бездорожью шла полураздетая, девчонка, дрожала от всего.- У нас в сентябре жара, а там заморозки... И такая жестокость! Не посмотрели ни на что, разрешили свидание — только два часа и ии минутой больше. Сейчас я бы добилась, а тогда плакала и шла назад... ИРИНА.
Почему Ирина? Кима ей не нравилась. Попросила в паспорте написать Кира. Такого полного имени, сказали, нет. Написали Кирина. А отсюда уже недалеко.
Сына назвала Владимиром, Но он, понятно, не Матвеев, Разве что душой.
А. Львов
Заполярная правда 16.06.1993