(продолжение. Начало в № 134)
Режим был суров и до этого, но летом 1907 г. ещё более ужесточился. Впрочем, в ответ на активизацию борьбы красноярских революционеров и в условиях военного положения. Так, в ночь на 8-е июня было совершено вооружённое нападение на гарнизонную гауптвахту с целью освобождения политарестантов — солдат. После их освобождения планировалось, соединившись с восставшими солдатами гарнизона и рабочими дружинами, идти и брать штурмом тюрьму. В нападении на гауптвахту участвовало несколько десятков человек — рабочих и солдат, во главе с тремя-четырьмя офицерами, среди которых был и мой родной дед — поручик В. С. Ситников.
Восстание не удалось, и, оставив на поле боя несколько трупов и освободив 13 человек из заключения, нападавшие ретировались. Далее в ночь на 11-е июня совершено вооружённое нападение силой в полсотни человек на губернскую тюрьму и только вызванная на помощь рота солдат помогла отбиться от революционеров. Как писали в местной газете (7): «…стража отвечала залпами, задержать злоумышленников помешала ночь…». Кроме того, было проведено несколько экспроприаций и террористических актов в городе и его окрестностях.
Вот, в ответ на эти выступления красноярских революционеров и был ужесточён режим в тюрьме, конечно, по указанию гражданского губернатора. Так, вечером 8-го июня охраной были обстреляны арестанты: «…выстрелы, как оказалось, производил часовой, стоявший на посту снаружи главного здания, в окна тюрьмы, т. к. политические заключённые, как говорят, оскорбляли его из окон своих камер...». Далее, в газете от 16-го нюня, читаем: «Стрельба по окнам здания тюрьмы в арестованных повторяется со стороны военной охраны. Так, 12-го июня днём были произведены выстрелы в смотревших из окон тюрьмы политических арестованных…» (8).
Здесь надо заметить, что арестанты красноярской тюрьмы имели возможность в те годы не только смотреть на божий свет из окон, но и переговариваться с родственниками и знакомыми, находившимися за тюремной стеной. И только осенью 1911 года тюремная администрация нашла нужным поставить щиты — козырьки на окна 4-го этажа. По поводу этой акции сердобольный репортёр местной газеты отмечает в 1912-м году, что эта новая мера «оказалась очень гибельной для зрения заключённых, т. к. вечный полумрак отразился очень неблагоприятно на их здоровье».
И так, режим был ужесточён. На два дня: 11-го и 12-го июня начальником тюрьмы были запрещены свидания с политзаключёнными в ответ на нападение революционеров в ночь на 11-е. Кроме этого посетители, пришедшие на свидание и принесшие передачу, около 3-х часов простояли под дождём на улице, т. к. без разрешения смотрителя служащие провизию не принимали.
Всё это вместе взятое показалось революционерам вполне достаточным для того, чтобы приговорить А. П. Смирнова к смерти и на внеочередном заседании члены партии эсеров единогласно проголосовали за теракт. Люди они были достаточно боевые и решительные, свои решения откладывать «в долгий ящик» не привычные, и возмездие свершается 15-го июня. Из доклада пристава прокурору города (9): «Сего числа в 6 часов вечера в проезжавшего по Плац-Парадному переулку (сейчас Робеспьера) по направлению к тюрьме Смотрителя Красноярского Тюремного Замка Смирнова неизвестными лицами от дома Кузнецова на Всехсвятской улице (ныне «Красной Армии»), было произведено несколько выстрелов. Начальник тюрьмы Смирнов убит наповал; в него попало пять пуль: три в спину и две в голову. Розыски злоумышленников производятся».
И, похоже, губернская администрация отступает от проведения жестокого курса в
тюремном режиме, что мы заключаем из содержания заметки в одной из сибирских
газет (10): «Вместо убитого начальника местной тюрьмы Смирнова назначен
исполняющим обязанности смотрителя делопроизводитель охранного отделения Н. Н.
Бекетов. Последний знаком всем заключённым в тюрьме, в бытность также
исправляющим эту должность, как гуманный, сердечный и отзывчивый на всякие нужды
заключённых человек».
Но Бекетов исполнял обязанности только месяц. Начальником тюрьмы с 16 июля 1907
г. становится Фёдор Дмитриевич Вальков, который прослужил на этой должности
более года. И если Бекетов был просто гуманным, милосердным человеком, при
условии соблюдения в тюрьме порядка и исполнения инструкций в режиме содержания
политарестантов, то деятельность Валькова не вписывается вообще ни в какие
рамки. Сурового тюремщика, — стража законности и порядка, из него явно не
получилось и, в конце концов, он сам попадает под следствие с отставлением от
должности. Какие же противоправные действия ставятся ему в виду? — Это мы видим
из рапорта от 26.02.1909 г. прокурора Иркутской судебной палаты (11).
В кратком изложении многословного документа суть обвинений Ф. Д. Валькову представлена следующим образом: разрешал политзаключённым гулять где им вздумается в пределах тюремной ограды, камеры в любое время суток были не замкнуты, давал политарестантам разных полов между собой и с посторонними лицами так называемые «личные свидания» наедине, устраивал для своих поднадзорных — «политических», загородные прогулки и гулянья, где вместе с ними пьянствовал, разрешал отлучки политарестантам в город без сопровождения стражника, а довольствуясь только данным честным словом, участвовал в пикниках в тюремном огороде в обществе тюремной администрации, членов их семейств и всё тех же политзаключённых, приговорённых судебной властью к содержанию в крепости, покрывал их проступки и не приводил в исполнение налагаемых на них наказаний, скрыл от губернских властей попытку политзаключённых бежать через проломленный калорифер в стене здания тюрьмы.
Вот так, — ни больше и ни меньше. Комментарии, как говорится, излишни. При одних
и тех же правилах содержания политарестантов и инструкций — два диаметрально
противоположных режима.
Что после этого можно сказать об односторонне негативном освещении этого вопроса
в советской печати на протяжении всего правления коммунистов в России? Во всяком
случае, полагаю, не им, изобретшим институт заложников и концлагеря, специально
узаконившим физическое истязание подследственных, проводившим в жизнь
нечеловеческие условия содержания людей в тюрьмах и каторжных лагерях, физически
уничтожавшим миллионы ни в чём не повинных людей, судить репрессивный аппарат
императорской России.
Кстати сказать, вместо снятого с должности Валькова, место его занял помощник и участник вышеперечисленных «пикников» и загородных прогулок в компании политарестантов с неумеренным винопитием, некто Ко… (12).
Но хватит о Красноярской тюрьме. Представим себе, что этап собран и готов к движению. Место водворения административно-ссыльного назначается или разрешением «Особого Совещания» или генерал-губернатором Восточной Сибири. Но в сопроводительном документе на каждого человека было указано только его региональное назначение. Например, водворить в Туруханский край или в Приангарье. Кончились те благостные времена для административно-ссыльных, когда отправляли в ссылку в Минусинский край, «сибирскую Италию».
Партии арестантов следуют из г. Красноярска до енисейской тюрьмы в сопровождении военного конвоя. Летом — на пароходе, зимой — пеше этапным порядком. Расстояние между городами по р. Енисею составляет, примерно, 400 километров.
Режим содержания, конечно, такой же, как и в прочих тюрьмах России. Как и везде, политические имеют заметное преимущество перед уголовными арестантами. Иногда задумываешься: может быть, как раз в те времена возникла неприязнь между уголовными и «политикой» из-за этих преимуществ и льгот? В недалёком будущем, в советский период, уголовники сторицей вернут себе, правда, уже не силой закона, а силой кулака, эти преимущества и станут терроризировать политических в тюрьмах, на этапах и в лагерях, отбирая у них тёплую одежду, обувь, а частенько и последний кусок хлеба. Эти две категории арестантов в отношении льгот и преимуществ поменяются местами. При официальном равенстве содержания арестантов, симпатии охраны будут всегда на стороне уголовных преступников и это подлое племя рецидивистов станет пользоваться ими в полной мере, зная свою безнаказанность и покровительство тюремной и лагерной администрации.
Как похожи режимы правления, независимо от национальной принадлежности! — гитлеровская Германия и сталинская Россия! И здесь, и там, вышедшие из низов общества, полуграмотные самодержавные владыки, волею стечения благоприятных обстоятельств оказавшиеся на троне. В обеих сторонах массовые репрессии против собственного народа. И там, и тут государственные органы подавления инакомыслия, а также особое покровительство тюремной и лагерной администрации рецидивистам-уголовникам, их опора с выработанным веками волчьим законом: у кого сила, тот и прав. Весьма возможно, такая привязанность и симпатии к уголовникам были потому, что и сами эти диктаторы были в какой-то степени уголовниками.
Но так будет через несколько десятков лет: пока же на троне просвящённый монарх,
а во главе репрессивного аппарата не зверь в человеческом облике, садист и палач
— Лаврентий Берия, а потомственный дворянин, образованный человек, надежда и
гордость России, великий реформатор — Пётр Аркадьевич Столыпин. И отношение
администрации к государственным преступникам разительно отличается от уголовных.
Вообще говоря, работая с делами фондов в архивах России, чувствуется какая-то
стыдливость и чуть ли не жалость представителей репрессивного аппарата, особенно
в среде обер-офицерства, по отношению к политическим, а также вроде бы
собственная ущербность, как бы заранее предполагая их интеллектуальное
превосходство. Наверно, сказывается и на них то общественное мнение, которое
подготавливала и приводила в жизнь русского общества либерально-настроенная в
своей массе русская интеллигенция.
И неважно, что состав государственных преступников в революцию 1905 – 1907 гг. качественно изменился; продолжало действовать в отношении к ним, как к людям, пострадавшим за дело, инерционное мышление в головах жандармских и полицейских обер-офицеров, не говоря уже о губернских чиновниках.
Иначе чем объяснить, к примеру, сомнение Енисейского исправника, изложенное в документе от 10.09.1906 г. и адресованное самому гражданскому губернатору: «Камергеру двора Е. И. В.» генералу — Гирсу. В нём, наряду с просьбой разрешить отправлять в Туруханский край партии ссыльных не чаще одного раза в месяц, использовать Енисейских городовых в качестве конвоя, он испрашивает мнение губернатора по поводу врачевания своих поднадзорных. Он пишет (13) «…затем ожидаю указания Вашего Превосходительства на рапорт мой от 2-го сентября как поступать с арестантами, страдающими зубной болью, которую местные врачи врачуют с пользой только обще-уголовным и обывателям, а для оказания таковой политическим предлагают зубных врачей».
Не правда ли, красноречивый документ! Читая его, невольно думаешь, неужели из-за отсутствия квалифицированного зубодёра в Енисейске. исправник ожидал указания губернатора прислать врача из Красноярска специально для лечения его «политика». Два рапорта послал! А сколько в жтом документе пренебрежения к своим согражданам — енисейским обывателям, не говоря уже об уголовных узниках! — Ну, как же? — Ведь это политические.
Губернатор, конечно, расставил все точки над «и» и, наряду с запрещением использовать городскую полицию в качестве конвоя, строго выговаривает нерешительному енисейскому чиновнику и наказывает не выводить арестантов в город, — ни для фотографирования, ни к врачам, а приглашать специалистов на территорию тюрьмы. И просит не ожидать какого-то сверхквалифицированного зубодёра для лечения его необыкновенных арестантов, а обходиться услугами местного штата врачей.
Теперь время поговорить о качественном составе политарестантов Енисейской тюрьмы, а в скором будущем водворённых в Туруханский край на жительство административно-ссыльных. За кого же так болеет душой сердобольем исправник?
Уже говорилось выше за какие преступления попали ссыльные в Туруханский край в период 1906 – 1909 гг., и можно составить впечатление по этому списку о всей колонии административно-ссыльных. Контингент политссылки качественно переродился, и если до революции административно-ссыльные представляли из себя действительно идейных борцов с самодержавием, теоретиков и интеллектуалов, во всяком случае образованных людей, то 1905 – 1907 годы несли некую мутную волну всякого народа, среди которого терялись единицы действительно революционеров.
Вот что пишут политссыльных, отбывших свои сроки наказания в сибирских городах и сёлах (14) «…Что касается политссыльных. то они были в Сибири всегда нарасхват. Кто готовил детей в гимназию, лечил, писал прошения, делился газетой, всякими своими знаниями, устраивал музеи, исследовал страну? Ещё 10 – 15 лет тому назад сами жандармские полковники нетерпеливо ждали: не пошлёт ли в их округ судьба, олицетворяемая петербургским усмотрением, «политика», владеющего иностранными языками и нельзя ли ему поручить воспитание своих дочерей? И конечно, такие полковники были не только снисходительны, но и либеральны. Эти времена не прошли…».
А вот что пишет публицист, социал-демократ (меньшевик) Ларский о составе
ссыльных в Туруханском крае в период так называемой «столыпинской реакции» (15)
«В крае 90 процентов случайного в революции или не имеющего к ним никакого
отношения. Это всякого рода экспроприаторы, воры. сутенёры, рядовые обыватели и
т. д.», «…Туруханские «политические» — это попросту уголовный сброд, занявшийся
самым обыкновенным грабежом, с самой лёгкой декорацией, при помощи модных
экспроприаторских приёмов…».
В другом периодическом издании, в статье «К Туруханскому бунту», автор пишет
(16). «…среди политических находятся воры и грабители, убийцы и насильники,
поджигатели и конокрады и в небольшом числе интеллигенты, осужденные по
политическим делам. Первые настолько преобладают, что обуславливают нравственную
физиономию ссылки».
Вот этот-то элементарно уголовный элемент и составлял большинство в колонии политарестантов Енисейской тюрьмы и именно о них беспокоится уездный исправник и досаждает губернатора неразумными рапортами.
Как уже говорилось, распределение административно-ссыльных по регионам осуществлялось решением «Особого Совещания» или генерал-губернаторов. Место поселения назначено, например, Туруханский край.
Но край велик, у него также имеется юг и север, разительно отличающиеся по климатическим и природным условиям. Так, если в южных станках вызревает почти стабильно рожь, ячмень и овёс, а огородные овощи не уступают и выращенным в европейской части России; на крестьянских подворьях имеются лошади, рогатый скот, овцы, свиньи и куры, то за полярным кругом вырастить что-либо для собственного пропитания невозможно в открытом грунте, из домашней же живности можно увидеть лишь оленей да собак и редко в каком-нибудь хлеву жуёт жвачку коровёнка.
Одновременно с назначенным на водворение в Туруханский край ссыльным поступает в Енисейское охранное отделение и его дело. В какое именно место огромного края поселить каждого конкретного человека — обязанность охранного отделения. Во всяком случае, из особо опасных и боевитых. Поэтому жандармский ротмистр из партии ссыльных, отобранных для поселения в этот самый северный регион губернии, выбирает также индивидуально, в зависимости от пакета преступлений, имеющихся за душой политссыльного. Меньше грехов — на юг края, больше — за полярный круг. Самые молодые, боевитые, агрессивные и способные к осуществлению побега (или уже бежавшие) люди, должны быть поселяемы как можно дальше на Север. Обязательно должно быть учитываемо правило, чтобы в одном селении не скапливалось много членов одной партийной группировки. Древнее правило мудрой администрации: «разделяй и властвуй», должно было в полной мере вжиться и действовать в колониях политссыльных края. Но, как мы увидим ниже, все эти прекрасные, но чисто теоретические выкладки жандармских ротмистров оказывались в жизни несостоятельными.
Чтобы читателю легче было ориентироваться в расстояниях, количестве селений и жителей в них и пр. полагаю, необходимо привести некоторые данные в этом плане.
Сёла и станки в Туруханском крае расположены преимущественно все по берегам р. Енисей; общее их количество в описываемый период времени составляло 79. Из этого общего количества 37 станков и заимок представляли из себя поселения в 1 – 3 двора и для водворения ссыльных не годились. Поэтому они распределялись по остальным 42 селениям, общее число дворов в которых составляло 467. Станки, заселённые русскими, тянулись цепочкой с юга на север края по обеим берегам Енисея и расстояние между ними соответствовало почтовому прогону 25 – 35 вёрст. Сообщение метрополии с Туруханским краем совершенно прекращалось на три с небольшим месяца: весенний ледоход и осенний ледостав.
Расстояния взяты из лоции р. Енисея от устья р. Ангара до г. Енисейска — 80 км, от устья р. Ангара до устья р. П-Тунгуска — 550 км, от устья р. П-Тунгуска до с. Ворогово — 90 км, от с. Ворогово до первого станка Туруханского края Осиново — 45 км, от ст. Осиново до с. Монастырского —- 610 км, от с. Монастырского до г. Туруханска — 25 км, от г. Туруханска до полярного круга (66 градусов 33 минуты СШ) около 150 км. От Енисейска до с. Дудинского —примерно 2100 км.
Но достаточно, наверно, утомлять читателя цифрами, а поговорим о транспортной
артерии, по которой перемещались люди и грузы — реке Енисею. По этой дороге
зимой и летом происходят сообщения Туруханского края с метрополией. Зимой берега
шли по льду реки среди торосов, бесконечные метели наметают снежные барханы и
поэтому дорогу постоянно необходимо было расчищать, чтобы могли пройти
крестьянские сани, запряжённые лошадками. Летом перемещались на лодках и
пароходах. На лодках, вниз — самосплавом, вверх — бечевником тянут приученные к
такому движению лошади или собаки. На пароходах везут из Енисейска ссыльных,
назначенных на поселение в более северные станки края.
Пароходы, как казённого срочного пароходства, так и частные, шли в низовье
Енисея по своим делам, перевозя грузы, а пассажиров принимали на борт мимоходом,
поэтому спецрейсов по перевозке политических ссыльных не осуществлялось за всё
время существования ссылки в крае в дореволюционный период. На лодках
сплавлялись вниз по Енисею политссыльные, назначенные на поселение в самые южные
станки края Осиново, Подкаменную Тунгуску, Сумароково, Комсу.
По поводу транспортировки политссыльных по водным путям Восточной Сибири в работе А. П. Мещерского «Первые марксисты в Сибирской ссылке», изданной в 1966 году пишется, что перемещались ссыльные по р. Енисею, Ангаре и Лене до места назначения в паузках, баржах, лодках. «Плавучими гробами, — пишет он. — прозвали революционеры арестантские баржи».
Подойдём критически и к этому утверждению советского историка. Не знаю, как обстояло дело с Ангарой и Леной, а на Енисее никаких паузков и барж с политссыльными сроду никто не видывал. за исключением одного-единственного случая, когда действительно, после следствия по делу «Туруханского» бунта», летом 1909 года с сотню человек ссыльных перевезли обратно в Туруханский край в трюме баржи.
А вот как описывает своё путешествие в Туруханский край Ю. О. Цедербаум (Л. Мартов) в очерке «Три года в Туруханске». «На пароходе… я имел достаточно досуга, чтобы впервые, после долгого времени, оставшись в одиночестве, пораздумать о предстоящей мне жизни… Выходя на палубу и вглядываясь в мрачные в своём однообразии бесконечные берега величавого красавца Енисея я спрашивал себя. «Как я выдержу три года жизни в этой полярной дыре». пароход остановился в д. Селиваниха — посёлка, основанного ссыльными скопцами. Оттуда он должен был идти в низовья Енисея, мне же, чтобы попасть в административный центр края, пришлось сесть в лодку и поехать притоком Енисея Туруханом и притоком последнего Шаром…».
Насчёт же «плавучих гробов» скажу следующее. Вспомнилось рассказанное мне Генрихом Гро, как он водил в 1949 году баржи с арестантами по р. Турухану и появилась возможность сравнить то развлекательное путешествие Мартова с доставкой ссыльнокаторжных советского периода жизни на строительстве печально знаменитой железной дороги Салехард – Игарка (как оказалось после смерти Сталина, — дороги в никуда).
Г. Гро — немец Поволжья — административно-ссыльный с 1941 года. В 12 лет (с 1943 г. начал работать на заготовке дров зимой для учреждений с. Туруханска), чтобы не умереть с голоду; в 1949 г. работал на катере. Само по себе рассказанное Гро о выживании в туруханских местах своих соплеменников во время войны страшно и достойно отдельного повествования, но сейчас разговор не этом.
Так вот, однажды вели они на буксире две деревянные баржи из с. Туруханского в верховье р. Турухан, битном набитые арестантами. Спецконтингент (так, помнится, назвал Гро несчастных людей, идущих в каторжную работу почти на верную смерть), грузился по 150 человек в трюм каждой баржёнки. Площадь трюма было примерно равной 75 м2, а значит на человека приходилось по 0,5 м2. Помещались они стоя, по центру трюма стояла одна на всех параша. На палубе находилось четыре охранника с оружием. Десятка полтора солдат при офицере жили на катере и периодически сменяли охрану на баржах. Хода было около 400 км до лагерей, которые тянулись вдоль реки на 60 км и располагались друг от друга приблизительно через 5 км. Только в этих лагерях были тысячи заключённых — сколько из них было так называемых политических? —Бог весть!
Генрих Гро видел при выгрузке этого «спецконтингента», как из трюма выносили на носилках то ли трупы, то ли тела вконец обессилевших людей. Особенно любопытствовать было опасно, поэтому команда катера старалась держаться подальше и от «спецконтингента», а особенно от НКВДешников. Конечно, эта партия из 300 человек — одна из многих, прибывающих в период навигации для замены умерших людей в гиблых туруханских болотах и тундрах.
Сразу после услышанной от старого капитана истории транспортировки людей в лагеря по р. Турухан, возникла в голове забавная ассоциация: да ведь это так похоже на перевозку в трюмах кораблей негров-невольников, выловленных в лесах Африки и предназначенных для продажи американским плантаторам!
Но вернёмся снова на Туруханский Север. Не кажется ли, читатель, что описанное путешествие советских ссыльных несколько отличается от воспоминаний Мартова. Единственно, что можно найти общего в этом сравнении, это время на раздумье о будущей жизни в туруханских местах. Правда, Мартов обдумывал эту тему на палубе, оставшись в одиночестве: советские же каторжные были лишены и этой возможности. И если Мартов с ужасом представлял, как он проживёт в городе Туруханске 3 года на готовых харчах в тёплой избе и ни чёрта не делая, то у людей, спрессованных в трюме и получивших, практически, бессрочную каторгу, надо полагать, были иные думы.
После этого хочется сказать гражданину (вернее, товарищу) А. П. Мешалкину: вот
эти арестантские баржи можно назвать смело «плавучими гробами», но не те
мифические, про которые, ради красного словца, якобы, поведали автору какие-то
революционеры.
А сейчас поговорим о перемещении политссыльных от Енисейской тюрьмы до места
водворения в Туруханском крае, зимнею порою. Представим себе, что по ледяной
дороге движутся 3 – 4 подводы; на крестьянских санях-розвальнях лежат,
закутанные в овчину (в Енисейской тюрьме всем ссыльным выдавалась верхняя одежда
и тёплая валяная обувь) 6 – 7 человек ссыльных со своими личными вещами. Кроме
них едет стражник. сопровождающий партию и один-два крестьянина — хозяева
подвод. Идёт небольшой этап и успевает за короткий зимний день преодолеть
расстояние до очередного селения. Здесь ссыльные ночуют, крестьяне на пустых
санях возвращаются домой; у стражника же одна забота: собрать завтра возчиков с
подводами и двигаться дальше. И вот утром он вновь бегает по деревне, утирая
трудовой пот и запинаясь о собственную шашку. Право, завидовать ему не
приходиться: пока его подопечные завтракают и пьют чай, стражник уговаривает
крестьян представить под этап подводы. Мужики его матерят за то, что он
отвлекает их от обычной крестьянской работы, а для политссыльных он — первый
объект для насмешек и издевательств. В общем этот «грозный» стражник у ссыльных
проходит за придурка. В виде развлечения они потешаются над ним всю дорогу, ну и
уж естественно, никто его не боится. На следующий день всё повторяется вновь.
Понятно, такой конвой не имеет никакой возможности гарантировать сохранность от побегов пересыльных, а тем более поддерживать хоть какую-то дисциплину в пути. Ну, и бегут желающие, с первых же ночёвок, часто на тех же санях, на которых приехали, пока ещё не удалились от цивилизованного Енисейска слишком далеко. Но и такой конвой, как пишут, «сопровождает ссыльных, если представляется возможным, только до села Вороговского». (17).
Село Ворогово самое северное селение Енисейского уезда. В этом селе стражник последний раз собирает крестьянские подводы и провожает своих поднадзорных далее на север, облегчённо вздохнув, далее простирается уже не его «епархия».
С этого момента политссыльные предоставлены сами себе и селятся они в станках
Туруханского края кто где пожелает. Место проживания выбирается ими достаточно
произвольно. Естественно, что партии ссыльных, прибываемые зимой, заселяют в
первую очередь южные станки края, потому как кому же хочется тащится по морозу
тысячу вёрст, скажем, до Туруханска. Так, как пишет ротмистр из Енисейска (18):
«…Из этапа ноября – декабря прошлого года (в 1911 г. — В. С.) из 17 человек
дошёл до Монастыря (с. Монастырское, — с 1909 г. стало административным центром
края и резиденцией его главы — пристава В. С.) лишь один».
Подобный же конвой сопровождает ссыльных и летом, а отношение к стражнику то же
самое, что и зимой. В том же документе, только что процитированном, читаем:
«…Нередки и самоуправства ссыльных. Так, например, в этом году при следовании
этапа… они самовольно захватили лодку, предназначенную для почты, а бывший с
ними стражник мог лишь констатировать факт, но принять меры к предотвращению не
мог». И далее: «Не лишне заметить, что от Енисейска ссыльные передвигаются на
обывательских лошадях бесплатно, что является тяжёлым бременем для обывателей и,
как ни печально, сопровождающий их стражник является у этапа лишь поставщиком
лошадей».
Едущие на пароходах сходят в основном в с. Верхнеимбатском, выселке Селиваниха и с. Дудинском. Остаются они для жительства или в этих населённых пунктах, или в окрестных станках. Так, само собой, почти равномерно заселяются селения обширного края вдоль реки Енисея «политикой». Конечно, из-за полного отсутствия какого-либо контроля, ссыльные сбиваются в группы единомышленников и иногда целые селения заселялись членами одной партии. Для примера можно привести одно из трёх наиболее крупных сёл края — Верхнеимбатское, которое в 1908 – 1909 гг. было почти поголовно заселено эсерами, противно всем жандармским инструкциям.
Ранее уже отмечалось, что процент ссыльных большевиков в массе всех отбывавших ссылку в Туруханском крае был крайне невелик. Тем не менее, в жандармский невод попадали и члены РСДРП(б). И их, наряду с активными борцами с самодержавием, также арестовывали, томили в тюрьмах, ссылали, и часть из них попадала на жительство в Туруханский край. Проследим же первоначальный этап выживания политссыльного в одном из селений края.
Итак, наш большевик-ленинец в ссылке. Срок пребывания «Особое Совещание» отмерило ему, скажем, два года. Место жительство он сам себе выбрал и оказалось это селение — выселком Селивановским. Что же делает этот человек долгие два года, чем занимается, где и на какие средства живёт?
Известно, что в советское время сосланные в наши сибирские места в 40-х годах волею «отца народа», не только не получали от государства какой-либо помощи, но их часто, просто выгоняли с детьми и узлами из железнодорожных товарняков на одном из полустанков в зимний день и предоставляли самим себе, не беспокоясь о дальнейшей их судьбе. Такие случаи рассказывали мне школьные приятели — выходцы из прибалтийских республик. Так как платить за наем квартиры было нечем, то на первое время их пускали на жительство сердобольные старожилы, выделив угол в избе, пока не построят себе хоть какое-то жильё. Помнится, в конце 40-х годов можно ещё было видеть землянки, в которых жили эстонцы, сосланные в д. Нарва — что на реке Мана.
А сколько их гибло на лесосплаве! Перед угрозой голода шли они на этот сплав,
так как иной работы не было и, неприспособленные к ней, часто находили последнее
успокоение в манских водах.
Надо сказать, что р. Мана —- горная, порожистая река и сплавляемый лес часто
образовывал на одном из её участков так называемые «заломы» — брёвна застревали,
в несколько слоёв забивало русло, — вода клокотала и кипела, прорываясь сквозь
преграду. Вот на этот «залом» и накидывались рабочие сплавщики с единственными
инструментами того времени: багром, ломом и топором, и мотком верёвки. Самое
главное надо было вырвать из залома коренное бревно — виновника происшествия. И
как только оно было освобождено, вся масса брёвен с рёвом устремлялась вниз по
течению. Тут не зевай, «давай бог ноги», — сплавщики с середины реки по этим же
брёвнам прыгают с одного на другое, направляясь к берегу. И, если привычные к
такому труду старожилы, в основном, благополучно достигали спасительной тверди,
то про ссыльных этого сказать нельзя.
Надо ли говорить, что единственной виной этих людей было то, что они имели несчастье родиться немцами, литовцами, эстонцами и т. д. и только этим навлекли на себя гнев тирана.
Поэтому читатель старшего поколения, видевший своими глазами тяжелейшее
выживание этих ссыльных, административно на сибирской земле, или просто
несведущий человек, может представить себе, что ссыльный большевик, придя этапом
из Енисейской тюрьмы и сойдя с борта парохода в Селиванихе, первым делом
начинает присматривать место под строительство своего будущего жилища и,
раздобыв у местных жителей топор, лом, лопату и кайло, поспешно приступает к
рытью землянки, чтобы к осенним холодам была крыша над головой. Построив жильё,
подумает наивный человек, сосланный революционер станет искать любую работу,
даже самую грязную и опасную, чтобы добыть себе пропитание и сделать запас на
долгую, суровую северную зиму.
(продолжение следует)
Вадим Ситников.
Маяк Севера, № 138-139, 25.11.1993; 142-143, 2.12.1993.