Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Нелегкая это работа


И к тому же весьма опасная

После того, как в январе 1920г. большевики одержали верх в гражданской войне, в Красноярске наступило относительное затишье. Однако отголоски жестоких классовых сражений еще долго звучали то здесь, то там. Не обошли они стороной и редакцию газеты Красноярский рабочий".

Так, 18 мая 1931 года из ее штата был изгнан сотрудник Мельников как "скрывший свою службу добровольцем в колчаковской армии". В сентябре 1935 года подобная же участь постигла собкора Перминова, "разоблаченного при проверке партийных документов, как обманным образом получившего партбилет, а также давшего поручительство чужаку".

Одновременно усиливался идеологический контроль за прохождением материалов в газету, на журналистов сыпались наказания за разного рода неточности и опечатки.

23 января 1936 года редактор газеты И.Поляков издает приказ, в котором говорится: "Зав.промотделом т.Давидсон, при обработке статьи старшего экономиста уполнаркомпищепрома по Красноярскому краю т.Семенова, приписал ему должность "уполномоченный наркомпищепрома по Красноярскому краю". И далее: "некоторые работники редакции игнорируют указания, данные нам в письмах Отдела печати ЦК ВКП (б), "вместо повышения чувства ответственности..." - и так далее.

Короче говоря, схлопотал т.Давидсон, забывший на минутку, какому богу он служит; сочный выговор. Тем же приказом редактор установил порядок: все оригиналы телеграмм, приходящих в редакцию из Москвы, хранить в течение десяти дней. По получении "Правды" немедленно, в тот же день, сверять напечатанный в "Красноярском рабочем" текст наиболее важных телеграмм (речей членов ЦК партий и правительства, решений ЦК и СНК и других важнейших сообщений) . Все это с одной целью - "вылавливать" ошибки и наказывать виновных.

Да и в крайкоме партии всегда находились доброхоты, которые скрупулезно, до запятой сличали тексты в "Правде" и "Красноярском рабочем" и затем с упоением докладывали "наверх" о малейших неточностях.

Но это были еще цветочки, лишь первые признаки надвигавшейся грозы. Различные описки и опечатки, вполне естественные в журналистском деле, пока еще оценивались как "халатность" и "притупление чувства ответственности".

Вскоре послышались раскаты настоящего грома. В новом приказе редактора говорилось: "В N 31 допущена грубейшая политическая ошибка, по существу контрреволюционного содержания..." И вновь, наряду с другими, повинным оказался все тот же Михаил Давидсон, на сей раз в роли "ночного редактора" (т.е. дежурного по номеру). Теперь ему, "не проявившему политической бдительности" (вот она, зловещая фраза, характерная для всех политических процессов 30-40-х годов!) , пришлось- таки, под нажимом крайкома партии, расстаться с должностью заведующего отделом.

После этого надо лишь удивляться забывчивости редактора, когда он за опоздание в верстке полосы, "посвященной годовщине речи тов.Сталина", виновным всего лишь "поставил на вид".

Ох, не приведет к добру эта интеллигентская мягкотелость, чуждая твердокаменным большевикам!

Дальше предоставим слово Иннокентию Николаевичу Цвейтову (ныне покойному), исполнявшему в то время обязанности ответственного секретаря редакции.

- Никогда не забуду тот день, когда арестовали нашего редактора, - рассказывал он нам, молодым журналистам, где-то в середине 50-х годов. - Понес я сверстанные полосы на подпись редактору, только подхожу к его кабинету, как вдруг дверь открывается, на пороге он сам - бледный, трясущийся, глаза опустил... А по бокам двое - ну эти, из НКВД... Я, понятное дело, в сторонку, в сторонку, тут уж не до полос. Забрали нашего редактора. Что же теперь делать, думаю? Заместителя редактора в те дни не было, а номер ведь обязательно кем-нибудь должен быть подписан. Схватил я полосы и - в крайком партии, прямо к секретарю. Пусть, думаю, берет ответственность на себя. Только подхожу к кабинету, а его, как и нашего редактора, тоже выводят двое таких же... Идет, голову опустил. Так в тот раз номер газеты и вышел никем не подписанным...

Разве можно изгнать из памяти эти факты? Разве только редакторов да партсекретарей сажали и расстреливали "пачками" в то лихое время?

В августе 1937 года решением бюро крайкома партии редактором "Красноярского рабочего" был назначен Анцелович. Однако удержался он в этом кресле недолго. Уже через год по срочному вызову ЦК ВКП (б) он отбыл в Москву и бесследно исчез.

Атмосфера в редакции накалилась до предела. Журналисты опасались каждого своего шага, ночных дежурств боялись как огня. Выговоры за опечатки, переставленные строчки, прочие неточности сыпались на головы, как осенние листья. О чем писала сама газета - рассказывать не надо. Сплошные "враги народа", ''диверсанты и шпионы", требования раздавить их беспощадно. И в выполнение этого "социального заказа", приходится признать, журналисты тоже внесли свою лепту.

Минул кровавый 1937-й, потом 1938-й, а репрессии все не утихали. И по-прежнему расплачивались как за свои, так и за чужие грехи журналисты.

"Приказ N 10 от 24 января 1939г.

Вследствие исключительно безответственного подхода к делу фоторепортера Малобицкого в газете "Красноярский рабочий" (N 15 от 18 января) оказалось напечатанным фото семьи, политически скомпрометированной и репрессированной Советской властью.

За проявленную политическую беспечность объявляю Малобицкому строгий выговор. Предупреждаю, что..."

Попутно досталось и Г.Кублицкому, будущему известному писателю, а в то время зав.отделом Севера - не проверил, мол, снимка, не дознался, кого тащит на газетную полосу фоторепортер.

А теперь - для разрядки читателя - небольшой, но тоже характерный штрих из 1939 года. Как говорится, "совсем из другой оперы ".

Терпел, терпел тогдашний редактор "Красноярского рабочего" элементарную безграмотность своих сотрудников, а затем разразился приказом:

"Предварительная проверка показала, что ряд сотрудников редакции слабо знает русский язык. Считаю такое положение ненормальным. Обязать заниматься в кружке по изучению русского языка следующих сотрудников..." Далее следовали фамилии Стрелецкого, Староватова, Еремина, некоторых других. И в их числе - фамилия Н.М.Бусарева, то ли корреспондента, то ли зав.отделом в то время. Но вот вскорости перебрался он в аппарат крайкома партии, поруководил кое-чем и через три-четыре годочка вернулся в редакцию уже в качестве... ответственного редактора! "Созрел", стало быть, для такой высокой должности. А безграмотность... Ну, кто будет пенять ему на такую малость?

Но вернемся к главной теме нашего разговора.

Всевозможные опечатки и неточности, которые при желании всегда можно истолковать, как "враждебный выпад" или "идеологическую диверсию", еще долгие годы "аукались", в судьбе журналистов "Красноярского рабочего".

9 января 1944 года в отчете об открытии 9-й Красноярской городской партконференции литсотрудник партотдела Шнайдерман, написав, что на конференции был избран почетный президиум, пропустил фамилии двух-трех членов Политбюро ЦК. Это ж надо - не помнить наизусть фамилии всех членов Политбюро! Ну, тогда получай строгий выговор!

В июне 1946 года редакция получила по линии ТАСС какое-то выступление В.М.Молотова. "Хвост" речи в сутолоке куда-то завалился, при верстке, материала никто этого не заметил. Кроме бдительных цензоров из крайкома партии. В итоге ответственный секретарь редакции Михаил Константинович Миронов перестал быть ответственным и вернулся в кресло зав.отделом.

Дважды получил за короткий промежуток времени увесистый "втык" добрейший Семен Абрамович Берсон, зав.отделом культуры и быта. Второй раз - за то, что, будучи дежурным по номеру (проклятая обязанность!), не заметил, как в одном из заголовков словосочетание "марксизма-ленинизма" превратилось в "марксизма-ленинимза". Ну, ежу понятно, что это типичнейшая опечатка! Как набрал линотипист, так и поехало... В общем, и Семену Абрамовичу пришлось поменять должность на более скромную.

... Прошли годы. Сейчас - совсем иное. Журналисты "Красноярского рабочего", идущие к 90-летию газеты, писать стали раскованнее, высказывают свое мнение без оглядки на "Белый дом", идеологического давления почти не чувствуют.

Надолго ли? Кто скажет наверняка, что пресса стала окончательно свободной? Кто гарантирует, что время, когда журналисту жестко напоминали о "потере политической бдительности", не вернется больше никогда?

К.ПОПОВ
"Красноярский рабочий", 13.01.94


/Документы/Публикации 1990-е