Заходящий люд в нашу редакцию «вычисляется» практически сразу. Т. е., каким-то внутренним чутьём узнаются, если можно так сказать — коллеги — собратья по перу. У них и взгляд и манера представиться и отношение к собеседнику вообще, какое-то особенное, своё.
На днях, солнечным, морозным утром на пороге нашей редакции появились двое мужчин: один пожилой, другой — пониже ростом, и помоложе.
Слово за слово — разговорились. Генрих Батц и Владимир Балашов, писатели из Хакасии. Первый, немец по национальности, знает наш район не понаслышке. Ещё мальчишкой привезли его к нам на Крайний Север по решению прорабов переселения поволжских немцев.
Приехал Генрих Генрихович на сей раз не просто посетить родные места, навестить знакомых, погостить и порыбачить в Селиванихе. Привёз он свою книгу «Из века в век» и часть тиража намерен отдать в розничную торговлю.
Не мудрствуя лукаво, мы решили представить автора и книгу публикуемой ниже статьёй, а от себя добавить — книга действительно интересная. Дарственный экземпляр уже прочитан, отсюда и основание так утверждать.
Народная мудрость гласит, что мужчина должен посадить дерево, построить дом и воспитать ребёнка. Обыкновенный, как говорится, рядовой мужчина. Когда же в разговоре со случайным собеседником я упомянул, что Генрих Генрихович Батц строит яхты и, живя в Очурах, чуть ли не половину лета ходит под парусом по Саянскому водохранилищу, то услышал в ответ: «Не перевелись ещё, оказывается, и в наше время необыкновенные люди!»
Уже этого как будто достаточно, чтобы прослыть неординарной личностью, а если к тому же пишешь картины и романы… И картины выставляются в республиканской картинной галерее, а роман публикуется отдельной книгой в республиканском издательстве. Короче, я уже достаточно заинтриговал читателя, и ему, вынужденному читать большей частью биографии политических лидеров, будет интересен, как мне кажется, именно такой человек, как Генрих Батц.
Он сродни Туру Хейердалу. Конечно же, у того известность побольше, да и финансовые возможности тоже. Поэтому Хейердал строит экзотические папирусные лодки, а Батц —-самодельные яхты. Роднит их не столько судостроительство, сколько страсть к водным путешествиям. И опять же, исходя из финансовых возможностей, Хейердал покоряет океан, Батц — Саянское «море». Генрих тоже начинал с маленькой, двухместной, с соответствующим названием — «Гномик» и ходил на ней не дальше подпора Кантегира. Потом была пятиместная «Эола», на которой дошел до Шагонара. Сейчас подумывает о новой, более совершенной, и о путешествии вниз по Енисею до Северного Ледовитого. Если задумал, то выполнит.
К Северу у Генриха Генриховича особое чувство. Как бы там ни было, а с Туруханским краем связана его юность. Потому и тянет туда то на осеннюю ловлю нельмы — как прежде, когда был и штатным охотником, и рыбаком, и звероловом. В 41-м привезли его в Сибирь вместе с тысячами других немцев из Поволжья, высадили посреди заснеженной тайги и сказали: «Не хотите замёрзнуть — стройте землянки, занимайтесь промыслом». Тяжело такое вспоминать, но именно тогда построил он свой первый дом… Потом с напарниками охотничьи зимовья строил. А уж сколько деревьев посадил, особенно работая в Очурском лесопитомнике, — не счесть. И дочерей вырастил. Исполнил долг, вышел на пенсию — казалось бы, можно подводить жизненный итог… А то можно начать новую жизнь — всерьёз заняться живописью и литературой. Как часто самое важное в жизни мы оставляем напоследок…
Я уже говорил, что человек он необыкновенный. Увлечение живописью и литературой началось одновременно и, по жизненным меркам не так уж давно — каких-то два десятка лет назад. Читатель, может быть, усмехнётся: «Ничего, мол, целых два десятилетия». Но ведь Генрих академий, не заканчивал — всё самоучкой. Чтобы хорошим столяром или токарем стать —- не один год понадобится, а тут ведь живопись, тут художественная проза с их сложными законами, с анатомией и орфографией, с непростыми в обращении палитрой и пишущей машинкой. И ещё проблемы с талантом, который, покоя и сил лишая, всё свободное время отбирает, взамен давая, особенно на первых порах, лишь призрачные надежды на успех.
Вот и разрывался всё это время Генрих Генрихович между кистью и пером — совместить-то их непросто. Картины признание получили раньше: и в выставках участвовал, и отзывы хорошие получал. Живопись его понятна многим: и таёжными мотивами, и сочными, может, даже чересчур яркими, красками. Но это видение автора, как говорится, его внутреннее зрение. Зато природа на его картинах выступает как живое одухотворённое существо, внимательно изучающее нас оттуда, из-за плоскости полотна — какие мы: чуткие или безразличные, добрые или жестокие? Придём к ней с любовью или со злом?
Когда не писалось красками, пытался выразить свои чувства словами на бумаге. Один из первых рассказов — «Чужая собака» — неожиданно был опубликован в сборнике «Жарки». Потом долго не печатали и, наконец, в 1980 году в сборнике Красноярского издательства «Всё от матери» поместили два рассказа. И опять публикации только в газетах. Вроде бы и писать стал лучше, но… вразрез с идеологией государства. Ну как, например, могли опубликовать роман о насильственном переселении немцев Поволжья? Или повесть «Мосты за нами никто не сжёг», героями которой являются несколько сомнительных личностей, подрабатывающих могильщиками на кладбище? Во-первых, пьют, во-вторых, выражаются, а в-третьих, не слишком вписываются в «моральный облик строителя коммунизма». И в-четвертых, и в-пятых… Вот если бы он писал об ударниках коммунистического труда, о передовиках производства…
Он выстоял и в литературных исканиях. А недавно в республиканском издательстве вышла его книга «Из века в век». В ней новый роман и одна из лучших и самых неудачливых повестей «Северная робинзонада». Неудачливая потому, что ей давно пророчили популярность, брали в различные журналы и сборники и… не печатали. Теперь известный писатель Николай Елисеевич Шундик, прочитав её, дал рекомендацию Генриху Генриховичу в Союз писателей России. О чём же повесть? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Но кто зачитывался в своё время «Робинзоном Крузо», тот не сможет оторваться и от жизнеописания таёжного «робинзона», ведь четыре года, проведённые на суровом Севере, стоят десятилетий жизни в тропиках…
Роману же «Из века в век» («Лебединая пора») я не могу подобреть аналога. Может быть ещё и не писали об этом? Хотя, о чём только не написано в мировой литературе… Как сказал Гёте. «Все умные мысли давно передуманы, беда в том, что каждый раз их нужно передумывать заново». Роман этот о любви и ненависти. О любви к женщине и ненависти к сталинскому режиму, гнёт которого сполна довелось испытать Генриху Батцу. Соседствуют эти два чувства в душе человека, не могущего дать им волю, связанного по рукам и ногам в прямом и переносном смысле — потому что сидит он в камере смертников. И сидит вместе с молодой женщиной. Читатели могут возразить: мол, такого не может быть! Может, и было — роман убеждает в этом.
Радует, что, хотя до сих пор книжные полки магазинов завалены зарубежными детективами и фантастикой, в последнее время растёт интерес к своей, отечественной, литературе. К литературе национальной, на которой все мы воспитаны и в которой ищем ответы на все жизненные вопросы. Вопросы эти не о том, как делать деньги, не о том, как поуютнее устроиться, а о том, как жить дальше вместе со своим народом, о том, как любить Россию в этот трудный для неё час. Кто-то найдёт ответ именно в книге Генриха Батца — человека, умудренного жизнью. Есть такой афоризм: писатель — это не профессия, а диагноз. Диагноз обострённого чувства справедливости, диагноз особенного видения красоты, диагноз непроходящей любви к людям.
В. Балашов, пос. Майна.
Маяк Севера, № 120, 15.11.1994.