Между большими чистками партийные руководители края решили, что им и впрямь все дозволено
«Очевидец» знакомил уже своих читателей с кандидатом исторических наук, доцентом МВТУ Анатолием Ильиным. Любой историк имеет какой-то свой «конек», узкий круг профессионального интереса, — собственно, это и движет науку. «Конек» Ильина — Красноярский край в 30-е годы. Им написана значительная монография; очевидно, она будет опубликована, но, как и любой научный труд, малым тиражом, преимущественно для специалистов. Мы же полагаем, что тема интересна и всем землякам, однако ни объем, ни научный стиль изложения нашей газете не присущи. Поэтому и публикуем лишь малую толику этой работы и в несколько более популярной форме
Летом 1936 года Заполярье посетил секретарь крайкома Акулинушкин и уполномоченный КПК Хавкин с большой свитой. Борт парохода «Ян Рудзутак» был ярко украшен их портретами и транспарантами, а над головами краевых вождей появился самолет с местным секретарем Остроумовой, которая сбросила вымпел с приветом от трудящихся игарцев в честь пересечения начальством Полярного круга.
Партийный наместник побывал на Маклаковском лесопильном заводе. Бригадир Мезгирев рассказал ему, что живут они хорошо и в семье все есть, а не хватает только опытных врачей да фильмы привозят сильно рваные. Колхозники из села Стрелка подтвердили, что у них сейчас всего вдоволь. Придворный корреспондент, сопровождавший партийный визит, порадовался росту зажиточности трудящихся северного края. Но слово «сейчас» указывает на знакомую практику торопливого затоваривания сельпо, лежавших на пути высокого начальства. В стороне от маршрута вояжеров были разбросаны по тайге поселки золотоискателей. Там не торговали иголками, нитками, щетками и зубным порошком. Даже в Ольховке парикмахер считал роскошью освежить клиента «Тройным» одеколоном.
Продолжительными криками «ура» с высокого берега встречали жители Ярцево секретаря Павла Акулинушкина. Похоже, что это был высший пик успеха партийного функционера. Разве мог о таком мечтать малограмотный рабочий парень?! Хотя во внешних проявлениях чинопочитания и властолюбия местные вожди не отставали от столичных. На демонстрациях работяги несли портреты Акулинушкина и Рещикова. Как-то в перерыве между заседаниями краевого съезда Советов решили сфотографировать депутатов, при этом Рещиков накинул шинель и буденовку, опоясался саблей и наганом. Больше всех старался угодить председателю сотрудник НКВД Крестьянкин, проявив, как впоследствии окажется, опасную близорукость.
Каждый руководитель окружал себя доверенными сотрудниками, которых на партийном жаргоне 30-х годов называли «хвостами». Администраторы тащили аппаратчиков за собой на новое место службы, и те хранили верность патронам. Рещиков вывез свою команду из Одессы, заполнив должности от заведующих отделами до машинисток; Акулинушкин привез с собой Степанова, Лютина, Дуделита и еще 22 человека; Голюдов вывез 24 человек из Читы. Широко практиковался принцип «муж в крайкоме, а жена в горкоме». Жена Голюдова служила заместителем краевого прокурора по специальным делам, другим его заместителем была жена инструктора крайкома Дорофеева.
Среди аппаратчиков часто разыгрывались нешуточные и впрямь смертельные интриги. Между заседаниями июльского (1937 г.) пленума крайкома партиец Корягин с товарищем затеяли доверительный разговор со вторым секретарем Хакасского обкома Черновым. Тот вслух пожалел Акулинушкина, который «был чутким товарищем и многому их научил». Провокаторы довольно переглянулись. Но на следующем заседании Чернов поспешил исправиться. Он заявил, что Акулинушкин умело сглаживал углы в отношениях, что принимали за чуткое обращение с кадрами и не замечали маскировки врага.
«Товарищи по партии» бдительно следили друг за другом. В июне 1937 года помощник секретаря горкома Дашков обшарил стол своего коллеги Зубанова и нашел там брошюру «Партия и оппозиция по документам», изданную в 1928 году под грифом секретности. В описях горкома книги не значилось. Дашков немедленно донес Акулинушкину, который положил донос в секретный архив, а копию отправил начальнику УНКВД Крестьянкину. Сам Дашков скрывал, что его родной брат отбывал в красноярской тюрьме десятилетний срок за бандитизм, зная при этом, что секретарь Степанов придержал компромат на Крестьянкина и Хонина. За пособничество врагам народа его исключили из партии через два месяца.
Этим деятелям часто прощали бытовые шалости, но за идеологические ошибки жестоко карали.
Групповая пьянка сближает коллектив и служит цеховым ритуалом со времен средневековья. Почти каждое мероприятие чиновники заканчивали посиделками в узком мужском кругу. Там они обменивались информацией, решали деликатные вопросы и намечали кадровые перестановки, а по праздникам устраивали официальные банкеты.
Летом 1936 года в Красноярске гастролировала труппа Большого театра. Публика горячо встречала столичных знаменитостей, но артистам город не понравился. Особенно жаловалась Вера Пашенная, которая не нашла в гостинице чайника с кипятком. Борис Горбатов даже поместил ее жалобу в свой фельетон.
Однако в сентябре бюро крайкома вынесло специальное постановление «О растранжиривании государственных средств на устройство банкетов». «Растранжиривал» начальник транспортной конторы ГУСМП Сулименко, угостив заезжих актеров аж три раза. Скорее всего, веселая компания прокатилась на пароходе по Енисею, а затем на островах была ушица с обильной выпивкой. Эта культурная программа вошла в традицию после встречи наследника престола Николая Романова, посетившего Красноярск по пути из Японии в столицу. Но Сулименко за хлебосольство за казенный счет получил всего лишь выговор, да еще замечание получил секретарь крайисполкома Николай Кокрятский, который уничтожил все оправдательные документы. Мягкость наказания указывает, что компанию не обошли первые люди краевой администрации. Так что прима Пашенная напрасно жаловалась на холодный прием. В 1935 году аппаратчики гуляли на 12 банкетах, а в 1936 году состоялось 48 официальных возлияний; банкетная кампания начала сокращаться только после дела Авеля Енукидзе. Партийный контролер Хавкин напомнил активистам слова Сталина, что в ЦК обсуждают расходы даже в 50 рублей. Впрочем, это сообщение напоминает скорее аппаратную байку.
Летом 1936 года всенародно обсуждался проект новой конституции. Это породило конституционные иллюзии, чем можно объяснить послание агронома Беляева и статистика райЗО Дубакова в Лигу наций. Жители Идринского района предложили создать институт человеческого мозга, научиться им управлять и повернуть его так, чтобы никакой классовой борьбы в нем не осталось. Сельских мечтателей ожидала трудная судьба, поскольку их письмо не ушло дальше районного отдела НКВД. Произвол сельских властей не знал предела. В 1934 году крестьянин села Михайловка Черняховский получил в Верхне-Катабльском сельсовете паспорт и разрешение на переезд в Боготол. Там он устроился на железную дорогу и скоро выбился в стахановцы. Но однажды нагрянули сельсоветчики во главе с секретарем Панковым, который потребовал внести 500 рублей недоимок. В счет долга он распорядился забрать корову и пригрозил арестом.
Стахановец начал забывать обиду, но через месяц появились новый секретарь Лежнев и сотрудник райФО Мельников. Хозяин был на работе, жена в больнице, а дети остались запертыми в избе. Незваные гости взяли понятых и принялись ломать дверь. Потерпев неудачу, они попытались разобрать крышу, но и там не преуспели. Тогда активисты догадались разбить окно, забрались в дом и устроили обыск. Они реквизировали 115 аршин крестьянского полотна, овчинный тулуп, две пары ботинок, швейную машину, трех овец и 60 рублей деньгами. Затем сломали дверь квартиранта и там забрали 40 метров холста, 7 метров тканей и пару женских чулок.
Черняховский заявил в милицию, которая ограничилась составлением протокола. Сельсоветчики зачли ему корову, снизив долг до 270 рублей. Стахановец заплатил, и ему вернули некоторые веши, а материю предложили выкупить.
В июле 1937 года прославился председатель деревни Николаевка Уярского района. Он забирал за крестьянские недоимки вилы, сапоги и... цепных собак. В доме колхозника Петра Дугова завалили на пол ребенка и содрали с него сапоги с чулками. В другой избе с женщины сняли кофточку. За съеденного волками жеребенка председатель велел забрать корову у пастуха. Тот жил приймаком в большой семье, которая подняла крик, жалея свою кормилицу. Пастух как мог успокоил тещу, а сам пошел и... утопился.
Зависимость рядовых партийцев от аппаратчиков достигала анекдотичных высот. Зимой 1936 года Ульяна Решетникова выехала из села Казачинское к работавшему в Енисейске мужу. Но ей пришлось трижды возвращаться за 130 км по зимнику и просить секретаря Подболотнова о переводе. Секретарю не хотелось отпускать нужную работницу, он пообещал найти ей другого мужа и начал просматривать списки молодых стахановцев. Ульяна не оценила секретарской заботы, вернулась к мужу, не снимаясь с учета, и подала апелляцию в крайком.
Сталинская конституция гарантировала неприкосновенность личности, включая тайну денежных вкладов. Но общинное сознание агрессивно вторгается в личную жизнь. В марте 1937 года секретарь Рыбинского райкома Зайцев выслушал установки февральско-мартовского пленума ЦК в пересказе Акулинушкина и решил, что дождался своего звездного часа. Он донес на своего предшественника Осипенко, которого ранее перевели в аппарат крайкома.
Зайцев первым делом заинтересовался вкладчиками районной сберкассы. На один из счетов колхозы перечисляли деньги для премирования ударников, которыми распоряжался Осипенко. Он снял 8650 рублей, но расписался за 600, а остальные были выписаны на «Вас». Зайцев риторически вопрошал: «Что это за «Вас» и куда реально пошли деньги, на какие цели? Может, они истрачены на известных троцкистов? Вот давайте и спросим Осипенко». Летом Осипенко уже подробно расспрашивали в НКВД.
Следом Зайцев донес на директора мясозавода Осламова, который имел два личных счета. На одном лежали 3200 рублей, на другом – 4700. Поскольку большинство партийцев сбережений не делали, возник вопрос: откуда у него взялись такие большие деньги. «И меня это интересует, - негодовал новый секретарь, - как бы дешево не жилось, а с трехсот рублей больших сбережений не сделаешь». Осламов был очень «подозрительным» человеком – в 1925 году окончил институт журналистики, жил один и не занимался огородничеством. Зайцев посчитал его шпиком или подкупленным троцкистом.
Хозяйственные руководители меньше оглядывались на партийную дисциплину. Летом 1937 года к Красноярскому железнодорожному вокзалу с шиком подкатил легковой автомобиль. Это заместитель управляющего «Золотопродснаба» Хохлачев встречал новую стенографистку, с которой познакомился в Москве. Молодую сотрудницу заботливо поселили в уютной квартире, а спустя четыре месяца кавалер проводил даму к поезду, выплатив на дорогу более двух тысяч казенных рублей.
Восьмого мая 1937 года Красноярск хоронил 14-летнюю пионерку Тосю Кокрятскую. Два дня спустя взбудораженный слухами горожанам разъяснили, что девочку убили не троцкистские бандиты, а 13-летний подросток случайным выстрелом из револьвера. Этот подросток, Роман Рещиков, был сыном председателя, а Тося - дочерью секретаря крайисполкома.
Еще через день краевая газета перепечатала из «Правды» статью «Порочное воспитание».
Журналист поведал читателям, что местные власти скрывают обстоятельства трагедии, поскольку за ней стоит целая система воспитания детей номенклатуры. Директор школы № 18 Першин скрывал от родителей хулиганские выходки не только Романа. Учителя боялись связываться с такими детьми, захваливали их без причин и замалчивали проступки, теряя всякое достоинство. Роман Рещиков считал себя хозяином школы, а затем ему в руки попал небрежно брошенный отцом револьвер. Дочь председателя крайплана Орлова пропускала занятия и дерзила на уроках. Однажды ее выгнали из класса, и она убежала домой без пальто. Родители немедленно поместили девочку в больницу, а чиновники из крайоно заставили учителя извиниться перед ученицей в присутствии всего коллектива.
Статья заканчивалась на патетической ноте: «Ранение и смерть пионерки Кокрятской остро ставят вопрос о руководстве Красноярского городского комитета партии». Эта фраза сутки держала жителей города в напряжении, но ожидавшие немедленной смены властей были разочарованы. На следующий день людям разъяснили, что в тексте случайно пропустили одно слово. Поэтому следовало читать «...о руководстве Красноярского городского комитета партии школами».
Анатолий Ильин
«Очевидец», № 88, 15.08.96