Если бы земля умела плакать, то гоше всех рыдала бы, конечно, наша, красноярская земля, столько она видела зэковского, ссыльного горя. Шли в Сибирь этапы и 200 лет назад, но тогдашним каторжанам и в жутких снах не могли присниться зверства сталинских душегубов. Бывший политзэк, отсидевший по лагерям 26 лет, а после историк, Н.С.Сибиряков писал в книге "Конец Забайкальского казачьего войска":
"Вывозили раскулаченных до станции Борзя на подводах. Там сформировали эшелон из вагонов-теплушек. Тех самых, что рассчитаны не восемь лошадей или сорок человек. Набили каждую теплушку выше нормы. Везли под конвоем, как и обычных арестантов: дырка, прорубленная в полу около отодвижной двери. Мужчины и взрослые женщины скоро приспособились — смирились с таким туалетом, девушки же долго стеснялись, мучились неимоверно. Путь долгий — пришлось и им смириться. Были и обыные этапные страдания: сухой, недостаточный паек из плохо пропеченого хлеба и очень солоной селедки при малом количестве воды. Затем предстояло этапирование в баржах и пребывание в лагерях для ссыльных.
Сколько было забайкальцев — жертв первой волны раскулачивания? Точной цифры никто из тех, с кем приходилось беседовать, назвать не мог. Приблизительно же можно определить в восемь тысяч. Расчет такой. Везли их из Красноярска в трех баржах. В баржу загоняют (автор сам перевозился в барже на другой водной артерии) три тысячи заключенных. По словам ссыльных забайкальцев, к ним присоединили в Красноярске 500 ссыльных финнов из Ленинградской области, 500 ссыльных же с Волги и Крыма. Минусуем эту тысячу из девяти и получаем восемь тысяч.
Три тысячи в баржу — селедки в бочке. Еще при погрузке в Красноярске выяснилось, что среди ссыльных вспыхнула эпидемия дизентерии, на детей же, кроме того, навалилась корь. Баржи стали походить на камеры смертников.
— Медицинская помощь была? — спрашиваю рассказчицу.
— Была, — усмехнувшись, ответила она, — каждый раз, как пришвартуемся, открывали люк баржи и спрашивали: "Покойники есть?" — а из баржи: "Есть, есть!" — кричат. Выносили. Складывали на берегу. Сначала самим хоронить позволяли, потом запретили. Мы, забайкальцы, что? — мы народ простой. А ленинградские финны — те ушлые. Стали они с покойниками живых выносить. Яму выроют и зароют, а "покойник" в лес. Сколько-то так убежало. Потом попались финны: только "покойник" в лес — а его цап! С тех пор самим хоронить запретили. Вынесем, а кто захоронит, как захоронит — не знаем. Много так перемерло. Детей много".
"...Дошли до Рыбного. Тут зачем-то из баржи выпустили. С неделю жили. Одно удобство: много умирало, на месте хоронили. Опять самим захоранивать разрешали.
Потом снова в баржи — и до Мотыгина. Здесь, у деревень Верхнее и Нижнее Пашино, окончательно высадили и стали развозить по местам золотых разработок... Здесь расселили в лагерях за колючей проволокой по "баракам". Бараком здесь называли либо навес из жранки без стен, либо со стенами из той же дранки в один слой. Это в той части Сибири, где морозы под минус пятьдесят и ниже! Места расселения: Раздолинское, Печенга, Кондуяк, Аяхта, Пит-городок, Новая Еруда, Новая Колома, Соврудник... Числили ссыльными спецпоселенцами, а обращались как с обычными зэками: за колючей проволокой держали, принудительно, под конвоем, на работу гоняли"
"...Когда в район Чуны — Вихоревки и Северо-Енисейска прибыло пополнение от второй волны раскулачивания, эти сразу вступили в старательство как ссыльнопоселенцы, миновав положение зэков... Ссыльная молодежь стала выходить на одну дорогу с вольнонаемными. Было это в канун 1937 года. Тут посетила казаков страшная беда. Однажды по всем поселкам Северо-Енисейского района собрали всех взрослых мужчин из раскулаченных. Арестовали. Под конвоем вывезли, вывели к Енисею, в баржи погрузили. В две баржи поместилось тысяч пять казаков. Буксир потянул их вниз по реке. Официально о них больше ничего не известно. Но месяца через два с низовьев слух прошел: затоплены баржи с людьми в устье Енисея.
В 1937 и в других местах расселения раскулаченные казаки — отцы семейств — почти поголовно были арестованы и увезены в лагеря. Судьбы их неизвестны".
Активисты красноярского “Мемориала” пытались выяснить в местном пароходстве какие-либо подробности о затоплении барж с людьми, но оказалось, что спрашивать не у кого: как раз по нашим речникам “ежовые рукавицы” прошлись с особенной жестокостью. По данным тележурналиста Дмитрия Чечкина, к примеру, первый капитан теплохода “Красноярский рабочий” Михаил Лиханов был репрессирован в 1938 году, как и чуть позже — подряд три его преемника.
Анатолий ФЕРАПОНТОВ
Городские новости 25.08.1998