Ветер гражданской войны купельцам, далёким от больших городов и хороших дорог, задувал в их местечко то белых, то красных, и люди, ложась спать, не знали, при какой власти они могут проснуться завтра, какому богу наступит черёд молиться, чтобы остаться живу. Если смена власти происходила днём, оставшиеся в Купели редкие мужики спешили спрятаться по садам и скрыням, уставшие от войны и неразберихи, в дни безвластия они до пота работали на земле, заботясь о хлебе насущном, и тогда к местечковой кузнице братьев Гриневичей спешили люди подправить косу, отремонтировать борону, подковать лошадь.
Гриневичи, Денис и Леонид, поляки по происхождению, а таких в Купели было много, споро и крепко ладили свою работу, вели с приходящими неспешные разговоры о видах на урожай, текущих событиях, потрясающих когда-то устоявшуюся жизнь. Кузница, как и мельница, в сельском быту всегда стояли в особицу и редко случалось, если их владельцы не вызывали недоверие одних и зависть других. Но пока шла война, Гриневичи и их кузница нужны были и белым и красным, а как только с властью определились окончательно, Леонид, стоит заметить, не по собственной воле, отправился на Кольский полуостров, а Денис Иванович, к тому времени имевший в браке четверых, мал мала меньше, ребятишек, в Сибирь. Шёл 1930-й, с этого года и понесла его жизнь бесповоротная и быстротечная по местам поселений, с тесными бараками, непосильным трудом, унижениями, давая маленькие просветы на нормальное человеческое существование: ссыльный – не заключённый.
Жизнь отца стала жизнью всей большой семьи Гриневичей. Рассказывая об этом, дочь Дениса Ивановича, Регина Денисовна и сейчас без слёз вспоминать не может. Через два года, в 32-м, уже в отсутствие мужа, Наталья Николаевна, попав ещё раз под гребень раскулачивания, собирает детей и оставшиеся пожитки и отправляется вслед за мужем в Сибирь. К тому моменту Денис Иванович, отбывший срок в Тасеево, был переведён на поселение в Красноярск.
- Мы знали по его письму, - говорит Регина Денисовна, - что он работал бухгалтером, получив при этом комнату в бараке на Базаихе. Но пока семья преодолела длинный, холодный и голодный путь, папа был снова взят под стражу и работал на строительстве Коммунального моста через Енисей. Жить практически было не на что – нас в дороге обокрали, и тогда мама снесла в торгсин единственную дорогую вещь – обручальное золотое кольцо, а на вырученные деньги покупала чёрную муку и кофейный порошок и из их смеси пекла лепёшки, они получались почти чёрными на вид и очень горькими на вкус. Добавкой к пище служила крапива, другие съедобные травы, тем и выживали, пока мама и старшая сестра Валя заработали первые деньги. В Красноярске я вновь пошла в первый класс, так как ни слова не знала по-русски. Вскоре вернулся домой отец и почти одновременно приехала из Винницы его мать, Юзефа Иосифовна. Мы занимали всего одну комнату, было тесно, но тепло оттого, что были вместе. Валя пристрастила меня к гимнастике и акробатике и была моим первым наставником. В этих занятиях я имела заметные успехи. Однажды к отцу пришли люди из цирка и предложили отдать меня в труппу. Отец сказал: «Я не вправе делать выбор за дочь, вырастет, решит сама, кем ей быть».
Жизнь, казалось, налаживалась. Стараниями старших купили корову, эту Маню я до сих пор вспоминаю добрым словом. Она не давала нам умереть с голоду и была моим лучшим другом. Из-за своего плохого знания русского языка, я чуралась сверстников и большую часть времени, особенно летом, проводила с Маней – мне было вменено в обязанности пасти её. Мама давала мне на случай непогоды мешок, сложенный угол в угол, этакий длинный капюшон, кусочек хлеба и кружечку. Конечно, капюшон, когда шёл дождь, доставался Мане, я им укрывала корову, сама же пряталась под её брюхом, хлеб делила тоже пополам с Маней, а вот надоенное в кружку молоко выпивала полностью я. В 35-ом году, когда отца и вместе с ним нас, отправили на новое поселение, с Маней пришлось расстаться, для меня в ту пору это была самая горькая утрата, но корову на илимку не погрузишь…
На илимках, по правде сказать, перевозили и перевозят сейчас более габаритные грузы. Гриневичам, дав несколько часов на сборы, велели явиться на пристань. В илимке рядом с ними оказалось ещё несколько семей ссыльных. Небольшой катерок, тащивший илимку вниз по течению Енисея, пристал у Стрелки, оставив пассажиров на берегу. Было приказано ждать очередного предписания, оно последовало только через полтора месяца. Всё это время Гриневичи прожили под отслужившей свой срок и брошенной за ненадобностью илимкой, которую отец приспособил в качестве крыши. Можно лишь только представить, чего стоило Гриневичам житьё-бытьё на семи ветрах, под комаром и мошкой. Местные жители, полюбопытствовав в первый день, кого к ним Бог принёс, не попытались даже по мелочи скрасить существование семьи, абы не оказаться с ними в одной лодке.
Следующая остановка – Богучаны, а конечный маршрут – совершенно необжитое место в тайге. Начинали с землянок, зарывались поглубже для тепла. И только на следующее лето поселенцы взялись за строительство нормального жилья. Этот посёлок, возведённый на большом человеческом горе и впоследствии названный Пашутино, положил начало крупному леспромхозу.
- Здесь, в Пашутино, у нас случилось прибавление семейства, родился пятый ребёнок, - продолжает Регина Денисовна. – Родители надеялись, что отца наконец-то оставят в покое. С такой уверенностью мы встречали 1936 год – праздник, отчётливо сохранившийся в моей памяти. Мама и бабушка накрыли скромный стол. Печка дышала жаром, в комнате пахнет хвоёй. Мы ждали отца с работы, прислушиваясь к каждому звуку за окном. Минуты ожидания складывались в часы. Около одиннадцати, наконец, вместе с морозными клубами пара, вваливается в двери заиндевелый папа, делая вид, что поскользнулся, он падает на пол. Из мешка, что в его руках, в разные стороны разлетается промороженная насквозь, некрупная рыба. Эти новогодние леденцы, наловленные отцом в крепчайший мороз, срочно замачиваются в тёплую воду, чистятся, жарятся и ставятся на стол, дополняя небогатую праздничную снедь. Нам весело, мы поём, танцуем, ставим номера. Это был праздник ожидания радостного чуда. Как всегда, оно постучалось в чужие двери.
Вскоре после Нового года Гриневичи вынужденно перебираются в Богучаны – Дениса Ивановича назначают бухгалтером леспромхоза.
Родительские надежды на покой оказались зыбкими. Отец работал до изнеможения, приняв на себя немалую ответственность. Он вообще был удивительный человек. Несмотря на горький рок судьбы, собирался дожить до старости, создать семейный ансамбль – он обладал хорошими музыкальными данными: прекрасно пел, играл на балалайке и гитаре, и обучил этому нас, детей. Благодаря его наклонностям в доме появился патефон. Правда, вместе с ним отец из магазина принёс пластинки с записями речей Сталина и заставлял нас слушать их, свято веря в то, что грандиозные программы вождя во благо народа обязательно претворятся в жизнь. Но 1937-ой год показал всю несостоятельность и программ и эфемерность отцовских иллюзий. Папу арестовали, скорее всего по оговору, из чувства зависти. Он погиб через три года в Красноярской тюрьме. Мы научились жить без него, получалось это трудно и надрывно.
После ареста Дениса Ивановича семья перебралась в Енисейск, где училась в педучилище старшая, Валя. Наталья Николаевна устроилась в его общежитие техничкой, а бабушка нанялась в няньки. Регина с большим желанием ходила в школу и занималась гимнастикой, пела, читала стихи со сцены. Возможно, кто-то из старожилов и сейчас припомнит маленькую хрупкую и пластичную Реню Угринович, которая была неизменным украшением любого праздничного концерта. Здесь стоит пояснить: при долгих скитаниях отца от места к месту ссылки его фамилия была искажена и как он ни пытался доказать ошибки, ему отвечали: «А тебе не всё равно?» Так Гриневичи со временем стали Угриновичами.
Регина делала карьеру самодеятельной артистки, ездила на краевые олимпиады, так раньше называли смотры. Однажды за победу в олимпиаде девочка была поощрена тяжеленным по весу барельефом героя гражданской войны Ворошилова. Наталья Николаевна, попробовав поднять подарок, врученный дочери, расплакалась: «Зачем? Лучше бы ботинки дали, ходить не в чем…»
По весне 1941 года Регина Угринович по итогам олимпиады жюри вручило направление в школу для одарённых детей, существовавшую при Большом театре, девочка как раз заканчивала седьмой класс. Но началась Великая Отечественная война и Регина с документами, собранными для артистической школы, пришла в Енисейское педучилище.
Она стояла перед дверью канцелярии и безудержно плакала. Шедший по коридору мужчина остановился рядом: «Что за водопад?». Регина сбивчиво объяснила, что хотела стать артисткой, а не учительницей. «Он взял меня за руку и завёл в соседний кабинет, усадил в кресло, это был директор училища Михаил Фёдорович Толстых, и сказал примерно так: «Регина, ты знаешь, учитель больше, чем артист, кроме того, что он должен уметь петь, читать стихи, танцевать, он должен ещё научить детей любить школу». Так Регина Угринович стала учителем, учила грамоте детей северян, а потом долгие годы преподавала уроки труда будущим педагогам в стенах родного педучилища – лишения детских лет научили Регину Денисовну, в замужестве Ильюшенко, делать своими руками если не всё, то многое, не дали очерстветь душой. Внимательно вглядываясь в сегодняшнюю жизнь, эта мудрая, много повидавшая на своём веку женщина более всего скорбит душой за молодых, физически развитых людей, что опускают руки и склоняют головы перед обстоятельствами нового времени. Корабли плавают не только по течению, поэтому не стоит питать иллюзий, что судьба предоставит возможность начать всё с белого листа.
Нина Бахаева.
«Вовремя» 20.10.2000 г. №40(184) (газета,
издаётся в г. Лесосибирск)