Гусей в Иннокентьевке было полным-полно. Редкий двор, где бы они не гоготали. Только солнце выкатится на гребень сопки, со всех подворий вылетали стаями на берег Амура. Прибрежные воды становились белыми, когда краснолапые и длинношеии спускались на воду окунуться и порезвиться, попробовать себя на крыло. Амур у Иннокентьевки неширок и неглубок, с тихими заводями и камышовыми зарослями по берегам. Даже посередине на быстрине гусиные стаи не сносило течением. Тихими летними вечерами, когда казалось, что воздух остановился, с противоположного берега слышна была китайская речь. В селении на том берегу, в фанзах светились окна, рыбаки на берегу разбирали сети, носились китайчата. А зимой и вовсе в этом месте река перемерзала, иногда позволяя китайцам наведываться в Иннокентьевку.
Таким гостям и не удивлялись, да и приходили с того берега с чисто житейскими проблемами: что-то продать или обменять, и уходили тем же путём.
Но не только гусями славилась Иннокентьевка. По всему Амуру не было другой такой деревни, где бы было столько фруктовых садов. Яблони и груши десятками росли в каждом дворе. Коробами по осени возили фрукты на базар. А детворе приволье было в орешнике. Фундуком запасались на зиму, как соленьем или вареньем.
Такой запомнилась родная деревушка Вареньке Чащевой. Её отец Герасим Яковлевич, красавец хохол, был из Черниговской области. Женился на черниговке, думал, с землёй украинской никогда не расстанется. Но не получилось. Как неблагонадёжного в 30-м году выслали его в Амурскую область. Определили на вольное поселение. Двинулось за ним в дорогу и большое его семейство. К тому времени детей уже было пятеро. Устроился Герасим бригадиром в колхозе, а Елена Степановна детей нянчила. Не прожили здесь и двух лет, как власть и здесь главу семьи достала. Так как надёжности своей никак упрямый хохол не выказывал: отказался у властей «наушником» быть, получил за свою вредность пять лет, с отбыванием срока наказания на самом краю нашей горемычной страны -во Владивостоке. Увезли хозяина - стала следом собираться и его семья. Большая рыбацкая шхуна перевезла их по Японскому морю в бухту Самбавай. Как жить, где? Все их вещи поместились в нескольких узлах. Наконец нашли рыбацкую лачугу с земляным полом и крохотным окошком. Герасим работал на рыбацком катере. Изредка, пока шла раз-грузка, забегал к семье в лачугу. Осунувшийся и обросший, наскоро что-то ел и убегал, дабы не быть наказанным за минутную отлучку. Так и прожили пять лет в ожидании нечастых встреч. Всё это время голодала семья нещадно. Рыба вареная, жареная, вяленая очень скоро надоела, а другого ничего не было. Малыши отказывались её есть, просили хлеба, молока. Да где их взять, когда и картошка-то здесь была за лакомство. Страдал и Герасим - уроженец сухой и тёплой Украины - от сырого воздуха, морской соли и от ран. Раны на руках и ногах разъедала морская вода, не давая им затянуться и зажить. А лекарства никакого не было.
Вареньке исполнилось уже 10 лет, но в школу она так и не ходила. Некому было девочку возить каждый день через море в школу. В погожие дни она с братишками играла на берегу, собирала разноцветные камешки и ракушки. Иногда море выбрасывало на берег пластиковый пакет или бутылку. Дети радовались находкам, ведь игрушек никаких не было. Ни одной куклы не пришлось подержать в руках Вареньке,не пеленала она и не укладывала спать игрушечных «дочек», может, потому так и сложилась её дальнейшая судьба.
Пять лет, день в день, отбыл свой срок Герасим Яковлевич. Ни дня не хотел оставаться в гнилой самбовайской бухте. Дружок подсказал ему переехать в центр Сибири, в Красноярск. Хоть куда, только от этого места подальше. Сборы были недолгими. Нищему собраться -подпоясаться. А семья осталась без всего нажитого еще в Иннокентьевке: конфискованное имущество свезли со двора на следующий же день после ареста хозяина. Прихватили даже хохляцкие кринки, что на плетне висели. Была у Герасима мысль поселиться во Владивостоке, да оказалось, что ему как осуждённому по политической статье не положено проживать на Дальнем Востоке. Вот так сомкнулся круг: на западе нельзя, на востоке - не положено. Куда деваться бесправному и измученному переездами семейству. Будь что будет. Двинулись поездом в Красноярск. Прибыли, убедились, что и здесь их никто не ждёт. Тут впервые увидела Варя, как плачет отец. Злые слёзы отчаяния текли по щекам когда-то красивого и сильного мужчины. Поселились в заброшенной бане одного из домов по улице Дубровинского. Герасим устроился разнорабочим на строительство - надо было кормить семью, одеть и обуть детей. Здесь пошла Варенька в первый класс. Длинное, до земли пальто с чужого плеча, подпоясанное верёвкой, доводило девочку до слёз. Стыдно было перед одноклассниками за свою бедность. Но она брала своё учением. Очень скоро стала лучшей ученицей, переходила из класса в класс с похвальной грамотой. Но их мытарства на этом не закончились. Явившийся чиновник из комендатуры предъявил им документ о высылке из Красноярска. Проживание в городах СССР навсегда запрещено. Это окончательно подкосило Герасима Яковлевича. Как во сне снова собирал он нехитрые пожитки на подводу. Куда ехать, где, наконец, обретут они покой и кров? Двинулись по берегу Енисея. Всё уместилось на телеге. Лошадка бежала по просёлочным дорогам, низины и лога сменялись пригорками, а они всё ехали и ехали. С каменным лицом сидел Герасим, не торопя вожжами кобылу. Решили остановиться в первой "большой деревне на енисейском берегу. Атаманово приглянулось. Навсегда в памяти семьи осталось имя встретившейся им простой женщины Натальи Захаровой. Имея небольшой домик с двумя комнатушками и своих четверых детишек, она пустила на ночлег избедовавшуюся семью Герасима. Не один день прожили у неё гонимые судьбой, получив долю сострадания, в которой они так нуждались. Уже нет в живых этой женщины, но благодарная память навсегда сохранила её образ. Устроились работать, получил Герасим половину барака, засыпанного с одной стороны зерном. Отремонтировали - въехали все в одну комнатку, спали на полу, но казалось уже, что всё пережито. Но нет, ещё не всё испытать пришлось, что начертано судьбой. Началась война и перечеркнула все надежды на светлое будущее. Возраст Герасима Яковлевича был непризывным, но он как раз годился для работы в трудармии. И опять семья осталась без кормильца. Как справлялась Елена Степановна? Как умудрялась кормить, учить, ставить на ноги своих птенцов? Только материнская любовь была ей поддержкой и опорой.
А Варенька закончила здесь восемь классов и пошла на работу. О дальнейшей учёбе не могло идти и речи. В 17 лет в своём гардеробе имела два платьица: вечером одно стирала, утром на себя одевала, да сердобольная соседка, пожалев девушку, подарила ей старенькую кофтёнку. Вот и всё. Стыдно было до слёз. Лучшие годы, когда другие девчонки вовсю уже невестились, Варенька просидела дома, ни с кем не знакомилась и не водилась. Считала себя некрасивой и никому ненужной.
И вот трагедия. Не выдержало сердце Герасима Яковлевича. Врачи констатировали сердечную недостаточность. Она и была, только обернулась недостатком милосердия к безвинно затравленным, недостатком участия в судьбе пострадавших ни за что людей. Сгорела жизнь Герасима и потухла, как свеча на ветру. При жизни не удалось взглянуть гордому и вольнолюбивому человеку на документы, где чёрным по белому написано, что применение к нему репрессивных мер по политическим мотивам было незаконным. Что имя его чистое и честное отныне и навсегда восстановлено. Снято клеймо и с его детей. А кто же за всё это ответит? Никто. Ушло всё в прошлое и исковерканное детство, и погубленная юность - одно слово «репрессированные».
Судьбы, портреты, грустные, как сама жизнь. Можно ещё называть имена, рассказывать биографии. Но все они будут разниться разве что датами да местами рождения, количеством выращенных детей и внуков. А главное же -всё общее: и бедность, и надругательства, и военное лихолетье. Но и великая их надежда на лучшее. Не для себя - так для детей и внуков. Дай Бог здоровья вам, всем живущим. И долгой светлой памяти нам о тех, кто ушёл безвинно наказанный и не услышавший от родины последнего «прости».
Е. ХАЛЕЕВА
Сельская жизнь (Сухобузимское) 26.10.2000