Жизнь Ашира Атакурбанова полна потрясений: геологических, политических, моральных.
Долгое время он волею природных катаклизмов и человеческой жестокости чувствовал себя отщепенцем, оторванным от родных корней. О нём напоминала ограниченному забором миру лишь газета с девизом «За пределы учреждения не выносить». Не имея других адресов, писал письма лишь Будённому и Ворошилову, которые не спешили с ответом. Но когда появилась возможность узнать о себе и своём роде, Ашир приступил к активному поиску и с гордостью выяснил, что происходит из славного племени, в котором имеются первые в Средней Азии железнодорожники, отважные воины, нарком просвещения и даже классик туркменской литературы XVIII века Махтумкули.
— Мою красавицу маму отец купил в селении, мимо которого шёл с караваном по знаменитому Шёлковому пути. Его первая жена к тому времени умерла, а растить детей одному в голодное время начала 30-x тяжко было. Друзья ему и говорят: плати калым, мы тебе ночью невесту выкрадем. Привезли – всем хороша, но, слово такое есть, «культяпая». Только обратно «товар» не вернёшь, да отец и не жалел никогда о случившемся. Работница хорошая оказалась, сына (то есть меня) родила, а умерла рано. В памяти моей она сохранилась в белом платье. Посещал я и комнату дома в Кизил-Арвате, где родился. Этот город стоит на железной дороге, здесь на вагоноремонтном заводе работал мой отец, другие родственники трудились: кузнецы, котельщики, автосцепщики.
После смерти матери мы с отцом переехали в Ашхабад, но вскоре я остался один и попал в детский дом. В ночь на 6 октября 1948 года проснулся и вижу: угол нашего одноэтажного жилища повалился. Ничего не понял, только испугался и полез под кровать. Как среагировали на толчок ужасного землетрясения, в котором, по приблизительным подсчётам, погибли 110 тысяч человек, 12 моих соседей по комнате никогда не узнать.
Через пятьдесят лет он среди других счастливцев, чудом уцелевших в этой трагедии, был приглашён в Ашхабад. Запомнились скорбные лица людей, приехавших со всего мира, 100 долларов, монета в 1000 манат и памятные часы от Туркменбаши. Радостный возглас пожилого туркмена: «Я тебя знаю!» Но это будет так нескоро, а тогда...
— Очнулся на улице. Кто-то пытается отмыть мне рот, в спину врезались пружины матраса. На площади стоят машины, танки, палатки, кругом снуют люди. Отвезли меня в Фергану, где вылечили и вскоре выпустили из больницы. Сколько тогда мне было? И сам не знаю. Документы пропали, впоследствии медицина установила, что мой год рождения 1930-й, но когда я, уже взрослый, приехал на родину, узнавшая меня женщина говорит: «Я одной грудью дочку свою кормила, другой – тебя». А дочка та 35-го года...
Так вот, вышел из больницы, а куда идти? Скитался по улицам, ночевал в тандырах,
где узбеки лепёшки пекут. Воровать не умею, попрошайничать стыдно. Добродился до
того, что под указ какой-то подпал. Помню, ведут меня, грязного, два
милиционера, им кто-то говорит: отпустите его, а один важно так заявляет: «Мы
хотим, чтоб Узбекистан культурный был».
Доставили меня эти радетели культуры в детприёмник, а вскоре суд. Кого-то
ограбили, а я всем своим видом на грабителя походил. На суде что-то говорили
по-русски, переводили на туркменский, приговорили к 20 годам.
Атакурбанову быть бы архивариусом – умеет он добывать нужные документы и бережно их хранить. Вот газета «Сибирский лесоруб», которую за пределы популярного на Руси учреждения выносить запрещалось, а он вынес и сберёг! И пишет это издание политотдела 22 июля 1958 года о том, что «штабелевщик Ашир Атакурбанов добился высокой производительности труда на штабелёвке леса… Примером для других его образцовое рабочее место... всегда вежлив с товарищами, внимателен к их просьбам... Он культорг бригады, побывал на слёте передовиков производства».
— Значит, «командировали» вас на 20 лет валить и заготавливать лес в знаменитых Решотах?
— И лес валили, и узкоколейку строили. Не только Павка Корчагин старался на этом поприще.
— А питались как?
— Кто-то и с голоду умирал, но в 56-м открылись коммерческие столовые, если зарабатываешь, голодным не останешься.
— А смерть Сталина как восприняли?
— Радовались, конечно, многие, но мне его жалко было. Я вообще жалостливый по натуре.
Над жалостливым Аширом сжалилось государство, освободив его по амнистии аж на 10 лет раньше срока. Только клеймо арестанта прирастает крепко.
— Вышел из ворот зоны и сразу – на вокзал. Помню его деревянное здание с барельефом Ленина. Билет был до Узбекистана, где меня судили, но поезд шёл только до Красноярска.
И начались мытарства юридически свободного человека по другую сторону колючей проволоки. Многократно описанная ситуация: на работу не берут, жильё не предоставляют, правоохранительные органы дают очередное «последнее предупреждение». Сколько людей снова возвращались за спасительный забор, где всё так чётко и регламентировано. Но, к счастью, на пути Сибирью пленённого туркмена встретились три хороших человека, благотворно повлиявших на его судьбу.
— Первым секретарём исполкома горсовета была тогда Анна Ивановна Николайчик. Она как-то сразу поверила мне и написала аж в две организации предложения о предоставлении мне жилья и работы – на фабрику фотобумаг и на понтонный мост через Енисей. Вышел я на улицу – пурга, и принесла она меня на остров Отдыха, где располагалась контора, ведающая понтонным мостом. Если бы ветер дул в сторону фабрики, может, и жизнь сложилась по-иному. А здесь жену будущую встретил, благодаря которой выжил.
Устроился на работу. Вырывал изо льда понтоны, вытаскивал их на берег – силы-то
много было. Летом сводили и разводили мост. А жил в сторожке. Однажды на острове
произошло ограбление. В поисках преступника милиция долго не мудрствовала – раз
рядом обитает ранее судимый, то всё ясно. Признания из меня выбивали в самом
прямом смысле. Я уже махоркой и сухарями запасся... Но начальник мой Маслов,
жена которого тоже ни за что отсидела, заставил следователи не только прекратить
преследования невиновного, но и извиниться передо мной.
Атакурбанов замолкает, сдерживая эмоции, и историю мужа продолжает Мария
Андреевна:
— Нас с ним моя маленькая дочка свела. Первый мой муж умер, а Ашир часто к нам в гости ходил, с братьями моими дружил. Дочка и говорит: «Давай возьмём его к нам в папы».
— А я к тому времени вторую работу нашёл, – продолжает Ашир, – ночью мосты разводил, днём дороги асфальтировал – копил деньги, чтоб на родину съездить. Потратили на свадьбу, а в наш солнечный край на следующий год всей семьёй поехали. 45 лет с Машей дружно и счастливо живём, трое детей у нас, у всех высшее образование, внуки растут.
В 60-е годы Ашир оценил ситуацию в стране и, поняв, что наличие судимого родственника сильно не навредит человеку, приступил к поиску своих родных – живых и умерших. Через газеты, архивы, военкоматы. Первые результаты – в 1985 году. Его брат Атакурбанов Меред, командир миномётного взвода, погиб под Одессой в марте 1944-го. Имя лейтенанта, награждённого орденом Отечественной войны, нанесено на плиту братской могилы у села Новогригорьевка. Ашир хранит письмо заведующего школьным музеем села, где сообщается, что жители помнят его брата, а юные следопыты продолжают поиски подробностей боевых действий.
Конечно, сибирский туркмен съездил в это село, побывал на могиле брата,
поговорил с жителями, принял памятный подарок от школьников. А сопровождала его
от Киева до Новогригорьевки... жена туркменского посла на Украине.
— По пути к могиле брата делал я пересадку в Киеве, где встретил земляка. Он и
предложил мне посетить туркменское посольство. Пришёл. В качестве кого? Туркмена
из Сибири.
Посол Аман Байрамов и его жена Гуля Сираксовна встретили радушно, расспрашивали
про мою жизнь, ведь для них Сибирь – суровый каторжный край. А у Гулечки как раз
день рождения, вот она (показывает фото) вся в цветах, и Черномырдин, коллега
Байрамова, корзину преподнёс. Неделю у них отдыхал, вместе с многочисленной
туркменской диаспорой наблюдал по телевидению, как Сапармурату Ниязову операцию
делали, пили за его здоровье. Как к своему президенту туркмены относятся? А как
русские к Путину – по-разному.
На территории посольства стоит бюст нашего поэта Махтумкули. И посол, выяснив
мою родословную, сказал, что по линии матери я его потомок.
Судьба! Что делаешь, судьба!
Свет у меня в глазах мутиться;
Теснятся под землёй гроба,
Глотает пленников темница.
Вот такой привет из XVIII века прислал Аширу его предок-пророк.
— А двоюродный мой брат Айткули Гелдыев защищал Москву, был комиссаром
батальона. Погиб тридцатилетним в Волоколамске 21 декабря 1941 года. Его имя на
мемориальной доске среди других защитников столицы. Его вдова, русская
учительница Евгения Платоновна, живёт в Орле, мы с ней переписываемся, иногда
встречаемся. В Кизил-Арвате улица и школа носят имя брата. Он заслужил такое не
только как воин. Айткули был наркомом просвещения Туркменистана, внедрил русский
алфавит, которым туркмены успешно пользовались десятилетиями (непонятно, зачем
было заменять его латинским шрифтом).
У бывшего культорга Атакурбанова хранится газета с речью наркома Гелдыева на первом съезде учителей республики.
Ашир Атакурбанов на заслуженном отдыхе, когда принято подводить жизненные итоги. Не окончательные, предварительные. Конечно, жизнь состояла не из одних потрясений. Удачно выбрана спутница жизни, грех жаловаться на работу в вагонном депо. Проводником в туристических поездах всю страну объездил, нравилась работа слесаря по ремонту вагонной арматуры. С детьми повезло. Хотел назвать наследника Сердах, что по-туркменски вождь, но в загсе бюрократы заартачились, а спорить не хотелось, и стал сын Сергеем, что тоже неплохо. Он служил на озере Хасан, где ещё до Великой Отечественной воевал Меред. То есть связь поколений прослеживается. Молодая поросль не порывает со своими этническими корнями: взрослеющий внук просит деда подыскать ему невесту-туркменку. На что дед напоминает тому о калыме, который придётся выплатить, и вспоминает трагикомический случай.
— Приехал я в начале 91-го на родину, когда как раз советские сотенные и полусотенные купюры обесценились, а тамошний народ хранил свои сбережения преимущественно в кубышках. Что в сберкассах творилось! Помню, один кричит «Я жену собирался купить, что же мне холостым помирать?»
Теперь на родину так просто не съездишь. Иностранного паспорта мало, виза нужна. Об этом и говорить не хочется – дикость, которую Ашир наблюдает в разных проявлениях. Не желая выходить из активности, он по ночам дежурит в вагонном депо, куда морозными ночами косяками идут греться пьяные бомжи.
Остаётся надеяться на торжество разума, мир и согласие среди народов развалившейся империи. Я побывал в семье Атакурбановых на пасхальной неделе. С куличом, крашеными яйцами и православными иконами гармонично соседствовали мусульманская символика и узелок с родной туркменской землёй Ашира.
Александр Елтышев
Красноярский железнодорожник, № 17, 6.05.2005.
