“С чем у тебя ассоциируется 1936 год?” — спросила я у своего знакомого. Он задумался. Хотя для человека, чьё поколение выросло на историях о ГУЛАГе, этот вопрос, казалось бы, предполагает быстрый и однозначный ответ. Так вот, знакомый подумал и ответил: “В 36–м году выпустили первый “Фольксваген”!”. Честно говоря, он порадовал меня. Как ребёнок, у которого было счастливое детство в третьем поколении. С пирожными, варежками, связанными заботливой бабушкой, и поездками к Чёрному морю. Без генетического груза тяжёлого исторического прошлого.
История не то чтобы совсем забывается — снижается градус патетики. Смещаются акценты. Одни исторические ассоциации заменяют другие. События, отодвинутые во времени, смотрятся масштабнее, что ли. Это нормально. Как бы ни возмущались псевдоморалисты и лжепатриоты. 1936 год — уже не только символ пика сталинских репрессий, но и год, когда Америка выходила из Великой депрессии, а в Сан–Франциско заканчивали строить легендарный мост “Золотые ворота”. “Фольксваген”, опять же, появился. В мировой продаже — первые телевизоры. Учёные экспериментируют с недавно открытым пенициллином — грядёт эра антибиотиков...
Впрочем, тогда, за “железным занавесом”, советским гражданам не было до этого никакого дела. Они запомнили 1936–й как год создания так называемой сталинской Конституции. “Завеса либеральных фраз, прикрывающих гильотину”, — сказал о ней кто–то из оппозиционной подпольной интеллигенции. (Конституция эта, к слову, была самой долговечной из всех Конституций нашей страны: она просуществовала 40 лет.) “Хартия вольностей, которой не знало человечество” (по определению Алексея Толстого) не мешала гнать эшелоны невинно осуждённых на многочисленные социалистические стройки.
В 1936 году Норильск тоже был социалистической стройкой, концлагерем. Города не было — был лагерный посёлок. Заводов тоже не было: Главцветметзолото только–только приняло решение строить здесь комбинат.
Архивные документы того времени долгое время были засекречены. Отпечатаны они на дешёвой папиросной бумаге: с бумагой, как и со многим другим, в стране была напряжёнка. Это, кстати, отразилось в одном из тогдашних приказов по Норильлагу:
Приказы начальника Норильлага способны рассказать больше, чем любой учебник истории. В них, как ни странно, видна живая жизнь. И даже — живая речь (грамматику, по традиции, мы сохранили).
“Отмечены факты безобразного использования дефицитной писчей и технической бумаги. Так, тов. Жарковский, направляя из Норильска в Дудинку чертежи, завернул их в техническую бумагу–миллиметровку и вторично завернул в писчую бумагу. В обоих случаях бумага была чистая. ...Мы можем оказаться перед вопросом отсутствия бумаги. Начальник норильского ИТЛ НКДВ Матвеев”.
В те годы многие замерзали в тундре. В одном из приказов описан случай, когда двое попали в пургу в тундре. Один замёрз, другого через неделю, еле живого, подобрали туземцы и привезли в посёлок. Начальник норильского ИТЛ НКВД Матвеев приказал: “Одиночек в тундру не командировать. Направлять людей исключительно партиями. Обязательно в тёплом обмундировании, и в обозе должен быть запас продовольствия”. Но никакие специальные приказы не помогали: не хватало ни теплой одежды, ни продовольствия.
Из приказа начальника норильского ИТЛ НКВД:
“Были зарегистрированы укусы людей бешеной собакой. Во избежание в дальнейшем подвергать опасности человеческие жизни, приказываю: 1. трупы убитых собак, валяющихся на территории посёлка Норильск–1, собрать и сжечь в 24 часа; 2. вновь появляющихся бесхозных собак — немедленно уничтожать; 3. категорически запретить коновозчикам обозов брать и заманивать собак от одного населённого пункта до другого”.
Зная методы НКВД и учитывая обстоятельства, странно видеть приказ “О бездушном отношении к лагернику”. Похоже на показательное выступление, потому что тюфяков и постельного белья не хватало всем — в бараках спали на грязном и рваном белье, постеленном на голые доски: “В стационаре обнаружено бездушное отношение к больному лагернику со стороны заведующего стационаром к обеспечиванию больного лагерника тюфяком, набитым сеном, в результате чего больной дизентерией 10 суток лежал почти на голых досках, покрытых рваным и грязным бельём”.
Или вот: “Имел место вопиюще безобразный случай, когда мусульман накормили свиным мясом”. Какие нежности! — при том, что спецодежду (брезентовые плащи и болотные сапоги) выдавали с особого разрешения и только тем, кто “занят на производстве” — строителям, буровым рабочим и грузчикам.
А это — почти Маяковский. Почти поэзия. Приказ “О преступно–халатном отношении к овощам”:
“На конбазе около свинарника, в ларе для кухонных отходов, предназначенных для переработки в пищу свиньям, хранится совершенно годная картофель в замороженном виде. Годной картофели оказалось 30 кг. Такое бесшабашное отношение и использование свежих овощей нельзя иначе расценить, как злостное попустительство со стороны завхоза лагпунктом”.
Кстати, за “бесшабашное отношение” к “картофели” завхоз загремел в СИЗО на 4 месяца.
Судили действительно строго. К примеру, за пролитый из бака бензин некий тракторист Копылов получил 15 суток ареста и лишился зарплаты за целый квартал.
Награждали тоже щедро: “На протяжении нескольких месяцев ветврач тов. Щербаков принимал активное участие в ликвидации эпидемического заболевания рожи среди свиней. Отмечая добросовестное отношение в деле ветеринарии, премирую тов. Щербакова 300 рублями и объявляю ему благодарность”. Между прочим, 300 рублей — это было очень много. Практически вторая зарплата.
Или вот другой приказ — о премировании к 1 Мая:
“За высокие производственные показатели и активную общественную работу” 16 заключённых Норильлага получили часы, 7 — мелкокалиберные винтовки, 6 — охотничьи ружья, 5 — фотоаппараты, 2 — радиоприёмники. Невиданная роскошь даже для вольных граждан. Один человек удостоился патефона, один — отреза на костюм и один — портсигара.
Заключённые Норильлага питались из так называемого единого котла. Единый котёл — это (в день на человека): 100 гр крупы, 160 гр солёного мяса (10 дней в месяц) и 200 гр солёной рыбы (20 дней в месяц), 7 гр растительного масла, 5 гр томатной пасты, 700 гр овощей (в основном это была дешёвая картошка), 5 гр клюквенного экстракта, сахар и хлеб. Всего — на 2 рубля 86 копеек в день. Для ВОХРовцев норма была несколько больше, для штрафников и больных стационара — меньше.
Те, кто перевыполнял план, имели право на премиальное блюдо — чуть больше нормы мяса и хлеба, плюс — макаронные изделия, бывшие, видимо, деликатесом. Передовики могли ещё по спецкарточкам получать в ларьках: по банке консервов и сгущёнки в месяц, а также полкило конфет и 300 гр махорки.
Автомобиль, как патефон или консервы, был роскошью. Главный транспорт Норильлага — лошади. Лошадей вносили в специальные списки: “Конь гнедой Вихрь, кобыла серая Машка, конь рыжий Мишка, кобыла рыжая Муха, конь рыжий Ударник, кобыла рыжая Комсомолка...”. Всего в списке — около 100 лошадей. Напротив каждой клички — вес, состояние здоровья и рекомендуемая нагрузка. Здоровых лошадей, надо сказать, было немного. Как и здоровых людей. Лошади и люди гибли за светлое коммунистическое будущее.
В своё время Михаила Веллера возмутил рассказ Гайдара “Голубая чашка”. Он заканчивался словами: “А жизнь, товарищи, была совсем хорошая”. — “36–й год на дворе, всем привет”, — негодовал Веллер.
Так же, как у Гайдара, издевательски выглядят праздничные здравицы в приказах по Норильлагу 1936 года:
“Годовщину празднования международного дня пролетарской солидарности и смотра боевых революционных сил пролетариата мы с вами, товарищи, встречаем в обстановке величайших побед социализма на одной шестой части мира, где в течение 18 лет после взятия пролетариатом в свои руки государственной власти успешно укреплялась гегемония пролетариата, приведшая нас к порогу бесклассового общества! Да здравствует Первое мая! Да здравствует наш любимый нарком тов. Ягода и его соратник — начальник ГУЛАГа тов. Берман!”.
А жизнь, товарищи, была совсем лагерная.
Ольга Литвиненко.
Заполярная правда 19.01.2006