Память
Отец Галины Варфоломеевны Алексеевой во время Гражданской войны успел
повоевать в красных партизанах. Вступил он и в колхоз, но не ужился с
председателем, поэтому в 30-х годах его и всю его семью сослали, хотя из
богатства у них были лишь конь и плуг.
– Я родилась в 1944 году, и многие события знаю только по рассказам мамы. У родителей до моего рождения было четырнадцать детей. Никаких врачей в деревне не было, поэтому многие дети не выжили. Когда нашу семью выслали из Красноярского края в Томскую область, в ней оставалось только четверо ребятишек. Мама рассказывала, что высадили всех в тайге на крутом берегу реки Чулым. Две семьи поселили в бане. В деревне, состоящей из спецпереселенцев, было 120 дворов, на каждой улице – своя национальность. За рекой жили бандеровцы, угрюмые, молчаливые люди – все их боялись. В деревне была школа-четырехлетка, семилетка находилась в другой деревне, а чтобы окончить среднюю школу, нужно было ездить за тридцать километров. Я помню, как к великим праздникам в деревню привозили разные вкусности: нам, детям, говорили, что Сталин не забывал нас! И еще помню, как постоянно снижали цены на продукты, пусть на копейку, но народ считал, что жить становится лучше и легче с каждым годом.
С восемнадцати лет я пошла работать – в этих местах трудоустроиться было очень сложно, поэтому мне пришлось идти на лесоповал. Сначала я окапывала дерево, чтобы мужики могли свалить его, а потом рубила сучья. За год такой работы я отбила себе все руки, они очень болели, и мама пыталась лечить их, мазала какой-то змеиной мазью. Но тогда уже можно было получить паспорт и уехать. Я поехала в Красноярск и стала работать на телевизорном заводе, а потом окончила курсы телеграфистов и переехала в Красноярск-26.
Семья Лидии Александровны Голубинской, бывшего директора школы № 96, тоже попала в жернова репрессий, но она помнит, что многие люди сочувственно относились к положению ссыльных и как могли облегчали им жизнь.
– В детском доме в селе Торбеево Томской области, в котором я жила, воспитывалось 60 детей. Были у нас и дети сосланных молдаван и латышей. В третьем классе у меня была подружка Дзидра. В этом же детском доме находились ее брат и старшая сестра – пятиклассница Эльвира. Их мама очень болела и не могла работать. Жила она в селе Крутоложное, как и другие ссыльные. Я помню, как Эльвира сшила небольшой мешочек, а мы давали ей по две конфетки-«подушечки» – самое вкусное лакомство того времени. Хлеб тогда был в виде маленьких кирпичиков. Мы с Дзидрой съедали один кирпичик на двоих, а другой прятали в снег возле детского дома. В воскресенье вытаскивали эти замерзшие куски хлеба, складывали их и конфеты в маленький мешочек и шли с Дзидрой и Эльвирой в Крутоложное. Я сейчас понимаю, что все взрослые прекрасно знали, что мы пытаемся помочь матери Дзидры и Эльвиры, и не мешали нам.
– Семья моего дедушки относилась к середнякам, – рассказал учитель истории гимназии № 96 Дмитрий Протопопов, – жила в Ханты-Мансийске. После раскулачивания они попали в Тюменскую область. Дед-фронтовик никогда не любил поднимать эту тему, он до сих пор ссорится с моей бабушкой, когда разговор заходит о репрессиях тридцатых годов. Бабушкина семья тоже была репрессирована. Они происходили из мелкопоместных дворян – до революции у них было свое поместье в Подмосковье. Отец бабушки, инженер, рассказывал, что перед репрессиями он спрятал все, что было ценного в доме, в маленькую банку и закопал. Отца бабушки забрали, а она и ее мама успели убежать и спрятаться.
Сегодняшняя Газета, www.sgzt.com
Четверг, 30 октября 2008 г.