— К 50-ЛЕТИЮ ПРЕСТАВЛЕНИЯ СВЯТИТЕЛЯ ЛУКИ —
В конце 2010 года сотрудники епархиальных канцелярии и пресс-службы посетили Надежду Бранчевскую — женщину- врача, отметившую осенью прошлого года 100-летний юбилей и работавшую в 1940- е годы вместе со святителем Лукой (Войно-Ясенецким) в госпитале № 15/15 города Красноярска.
Надежда Алексеевна передала заведующему епархиальной канцелярией иерею Николаю Ши-кэ-мину икону святителя Луки (Войно-Ясенецкого) и попросила: «Когда будет построен новый собор — чтобы он был посвящен Архиепископу Луке».
До передачи священнику икона располагалась на середине любимого стола хозяйки
Когда в школе № 10 города Красноярска был открыт музей, посвященный святителю Луке, Надежда Алексеевна была приглашена в качестве почетного гостя. Ей была подарена икона святителя Луки (Войно-Ясенецкого). «Так я ее и храню. Для меня это самая большая ценность в моей жизни. Почему я очень хотела, хочу и буду просить вас о том, что вот эту икону вы заберете. Хотелось бы вручить ее лично Архиепископу Антонию. Никому другому я ее поручить не могу».
Дома у Надежды Алексеевны сотрудники пресс-службы расспросили долгожительницу о ее прошлом, о том времени, когда она работала в одном госпитале с Владыкой Лукой.
По словам Надежды Алексеевны, все, что касается Войно- Ясенецкого, — самое светлое в ее жизни.
«Началась война. Госпиталей в Красноярске было открыто много. Наш госпиталь № 15/15, самый большой, занимал 7-ю, 11-ю, 10-ю школы и Дворец труда. В каждую школу было назначено ответственное лицо. Я работала в 10-й школе начальником медицинской части госпиталя. Войно-Ясенецкого прислали в госпиталь в качестве хирурга. Там мы с ним вместе и работали».
Затем Надежда Алексеевна рассказала нам о своей первой встрече с Владыкой Лукой.
«Вызывает меня начальник госпиталя и говорит: "Надежда Алексеевна, нам прислали в госпиталь то ли попа-врача, то ли врача-попа. Я с ними никогда дела не имел, избавьте меня от этого "хозяйства". Познакомьтесь с ним сами, я не хочу с ним никаких дел иметь".
Я пришла в 10-ю школу. Смотрю, идет навстречу мне по коридору человек полный, но не толстый, солидный. Одет в брюки и в тужурку с воротничком. Подошел, я ему отрекомендовалась, что я начальник медчасти госпиталя. Спросила, может ему надо было чем-нибудь помочь.
Что меня тогда поразило — это то, как он говорил: коротко, ясно, отчетливо, без лишних слов. Он сказал — и никаких дополнений. Так мы познакомились».
В маленькой квартирке на проспекте газеты Красноярский рабочий было уютно. Все внимание наше было отдано рассказу Надежды Алексеевны — живому и стройно текущему, воспоминание за воспоминанием. Мы не задавали вопросов, — ко встрече подготовиться не было времени, — и, как будто понимая наш промах, гостеприимная хозяйка сама извлекала из «ларца» памяти лучшие и самые яркие жемчужины-истории.
«В госпитале Войно-Ясенецкого все звали профессором. Однажды он попросил меня зайти. Если он сказал прийти в субботу в 2 часа дня, я должна была прийти в 2 часа — ни на минуту раньше, ни на минуту позже. Он мне говорит: собрать всех хирургов всех госпиталей, — их надо научить, как лечить, — не раненых или больных, так он их не называл, а — воинов. Надо лечить воинов, а врачи не умеют, не знают, как это делать, не потому, что не хотят, а потому, что воин не было — у них не было практики, они понятия не имеют, как надо лечить.
Были организованы курсы, Войно-Ясенецкий читал лекции.
За короткие полчаса мы узнали так удивительно много...
Я врач, проработала без малого 40 лет в этой сфере, но таких лекций за всю свою жизнь ни разу не слышала — настолько красивы, содержательны и удивительны они были».
В комнате царил покой, даже шум машин за окном притих. Надежда Алексеевна вспоминала дальше...
«Однажды во время лекции один молодой человек встал и говорит: "Профессор, скажите, как у вас сочетается религия и медицина? Это же несовместимые вещи". Войно-Ясенецкий спокойно на него посмотрел и ответил: "А вам этого не понять". И продолжал читать лекцию дальше».
«Трудно вспоминать... Однажды пришла в госпиталь бумага из Наркомздрава, — а вся переписка с Войно-Ясенецким шла не просто по почте, а через спецчасть, через начальника госпиталя, — бумага, в которой было написано: прислать две фотокарточки, характеристику на Войно-Ясенецкого и перечень его трудов, сколько и где он печатался. Я взяла эту бумагу и пришла к профессору в 10-ю школу. Он мне сказал: "Вы — подневольный человек, вам надо выполнить приказ, а я, вместо того, чтобы лечить воинов, должен непроизводительно потратить свое время". Назначил мне срок, когда я должна явиться к нему за этим результатом. Пришла точно, минута в минуту, и получила лист бумаги, на котором столбиком были написаны наименования изданных книг на немецком, французском, каком-то языке, а что написано, — никто не знал иностранных языков, — непонятно. Я взяла бумагу, фотокарточки, пришла в спецчасть. Прихожу, — а порядок был такой: для всего, что вы посылаете в спецчасть, надо оставлять второй экземпляр, — а мне врач говорит: "Ну а где еще вторая бумага?" А я: "У меня ее нет". "А ты что, не знаешь, что второй экземпляр нужен? До 10-й школы недалеко, сбегай, он тебе второй выпишет". Я говорю: "Не пойду, потому что Войно-Ясенецкий мне сказал, что на это ему приходится непроизводительно тратить свое время, поэтому не пойду". Мы с ним так ругались до обеда, и все- таки я настояла на своем, и от нас отвязались.
Мне нужно было также написать характеристику к этой бумаге. А какую я ему могла написать характеристику, если мы с ним работали всего не более трех недель? Я написала фамилию, с какого по какое назначен на должность, и этим дело ограничилось. Наркомздрав от нас отстал».
Слушая Надежду Бранчевскую, мы узнавали и открывали для себя не только Владыку Луку, но и саму рассказчицу — человека несомненно выдающегося, прямого и в полной мере достойного встречи со святителем, сумевшего запомнить и воспринять масштаб его личности.
«Шла война. Я уехала на фронт. Вернулась только через год после окончания войны, в мае месяце. Ехала семь суток из Москвы. А жила я у театра музкомедии. Там, где сейчас стоит зеленый петух, был наш дом. Приходим с мамой, открываю калитку, и вижу — по двору бегают две козы и козлята. Говорю: "Мама, что это значит? У нас отродясь никаких животных не было". А она мне спокойно так отвечает: "Это благодаря Войно-Ясенецкому". Я взорвалась и говорю: "Мама, как тебе не стыдно? Войно-Ясенецкого равнять с какими-то козами?" Вместо теплой встречи с мамой после четырех лет отсутствия на войне, я вдруг взревела так, что некуда было деваться. А оказалось все гораздо проще. У мамы был очень больной желудок. Во время войны лечиться было нечем. У меня было много друзей врачей, а земля слухами полнится. Маме посоветовали сходить в Николаевскую церковь — там больных принимал профессор Войно-Ясенецкий. Мама говорит, что ей настолько стало плохо, что она решила пойти.
Врач Надежда Бранчевская в годы войны
Пришла она, а там человек 6 уже ждут. Мама поосмелела — значит, кто-то к нему обращается. Когда она пришла, Войно-Ясенецкий совершал богослужение. После обедни он отошел в сторонку, и по очереди принимал людей, говорил с ними. Моя мама обратилась к нему: "Вы меня извините, но я к вам осмелилась обратиться потому, что моя дочь с вами работала в 10-й школе". Он говорит так серьезно: "Достойная женщина. Пойдемте, у меня сегодня день рождения, меня ждут дома, а по дороге расскажете, что вас беспокоит".
У себя дома Войно-Ясенецкий посоветовал маме купить козу и пить козье молоко. И мама всех друзей лечила таким лекарством. От головной боли, например. Это был Войно-Ясенецкий, это было на него похоже».
Встреча наша подходила к концу. Не хотелось ничего «выуживать» у пожилой женщины, отдавшей все, что должно и нужно, своему делу и людям. Но Надежде Алексеевне самой хотелось донести правду о том, каким человеком был святитель Лука, правду, не преломившуюся в ее уме и памяти, понятую из простых встреч, немногословных ответов и самой личности Владыки.
«Он всегда говорил то, что он думал. Идет по коридору раненый — во время сортировки попал не по назначению, ходил с "аэропланом", шина наложена, — идет навстречу профессор, он к нему обращается: профессор, ну скажите, пожалуйста, ну что у меня будет с рукой? Войно-Ясенецкий посмотрел на него и говорит: "Вас может лечить любой хирург, я же лечу самых тяжелых раненых, которые нуждаются в квалифицированной помощи", — не каждый врач так скажет. Я вот проработала 40 лет и ни разу не имела представления, что вот так человек мог сказать, и на него никто никогда не обижался».
«Смертность была большая, и когда человек умирал, кто-то бежит с подушкой, кто-то со шприцем — суета какая-то. А профессор подойдет и скажет спокойно: "Поздно", — человек умер. Это тоже был Войно-Ясенецкий».
«Это то, что сейчас осталось в памяти, и я смогла рассказать. Но мне уже сто лет. У меня уже болезней хватает. Никого близких, кому бы я могла оставить икону, у меня нет, поэтому я хотела передать ее вам».
Все сказанное Надеждой Алексеевной нам еще предстояло осмыслить. Пока что мы должны были как можно дольше пронести и удержать в себе тот дух, ту историю, — насыщенную жизнью, смертью, чудесами и настоящей добротой и верой, — которую нам поведала и помогла ощутить удивительная и простая женщина- врач — Надежда Бранчевская.
Роман Минеев
Фото Максима Бурнышева
Православное слово Сибирм №5/112 май 2011