ЖИВАЯ ПАМЯТЬ
Сквозь доносящийся вой пурги вспоминал ссыльный Макар Михалевич розово-белое цветение садов, груши с огромными стволами, зелень бескрайних лугов, на которых хотел найти приложение своим работящим рукам земледельца в родном селе Замшелы, расположенном
на севере Волынской области…
Род поляков Михалевичей был крепким и основательным. Превыше всего в нем ценились трудолюбие, честность и чувство собственного достоинства. Эти же качества родители старались передать и своим детям - дочери и троим сыновьям, младшего из которых при рождении (а родился он в 1930 году) нарекли Макаром, что в переводе с греческого означало «блаженный». И были уверены, что жизнь его сложится счастливо. Как и многие селяне Замшелы, Михалевичи занимались своим хозяйством – сначала в селе, а потом завели себе хутор. Им разрешили покупать понемногу землицу – на сданное мясо, сало Они ее корчевали, облагораживали, чтобы можно было засеять зерном, засадить деревьями и овощами. Как водится, под старой крышей жили все вместе - дед с бабушкой, их дети и четверо внуков. Внуки выросли, двое из них женились. Начали строить новый просторный дом. Когда началась коллективизация, у всех сады спилили, землю распахали. Новый недостроенный дом с еще пустыми, словно у покойника, глазницами забрали и куда-то увезли.
По характеру Макар был не слишком общительный и уж точно не романтик: «Ни о чем таком необычном я в детстве не мечтал. Хотел жить на своей земле хозяином, очень нравилось заниматься селекцией. Когда переехали на хутор, я дичку (яблони и груши) привил даже к липе. Вот только результатов не увидел». Почему?
«…осужден Особым Совещанием при МГБ СССР по ст. 5-33 УК УССР как социально-опасный элемент по связям с участниками антисоветской национальной банды к ссылке в Красноярский край сроком на 10 лет…». Это документальные строки из пожелтевшей от времени справки, присланной Макару Антоновичу Михалевичу из архива Волынской области 14 мая 1996 года. И он до сих пор пытается найти ответ на вопрос «За что?».
Михалевичи чудом не пострадали во время «волынской резни» 1943-го, когда бандеровцы «зачищали» села от поляков, а заодно и от русских, евреев… Богатый и щедрый Волынский край всегда был лакомым кусочком: в 1920-ом он на 20 лет попал под польскую оккупацию. В 1939-ом в нем устанавливается Советская власть с насильственной коллективизацией и политическим террором, оправданным борьбой с бандитизмом. Именно под него и попал наш герой. Он помнит, как в этом же году летели самолеты бомбить поляков: «Я – очевидец этого самого мюнхенского сговора! Мне было 9 лет, я хорошо все запомнил. Вижу: идут поляки-беженцы семьями. А в небе летят самолеты, наверное, в разведку. Это были четыре наших кукурузника. А после обеда они вновь прилетели - и давай их бомбить! Сначала подумал: мячик какой-то падает. Потом – взрыв! Это было метрах в шестистах от меня!».
Арестовали Макара Антоновича в 1950 году. Вот как это было: «После войны у нас в колхозы загоняли силой, над всеми издевались. Деда в подпол садили и угрожали: не вступит в колхоз – хуже будет! И обложили непосильными хлебопоставками как кулаков. Почти каждую неделю шла бумага за бумагой – должен сдать столько-то хлеба, мяса, масла. Если нет – купи и сдай. Так все, что было, вывезли. Мы с дедом цепями зерно молотили с утра до ночи. Помню, в русской печи сохло немного зерна – смели помелом, ничего не оставили. Однажды прислали солдат, которые баграми все поле у дома истыкали – спрятанное искали. В другой раз вывезли все заготовленные на зиму дрова, лошадей, телегу, коров, овец. Вряд ли от этого кто-то богаче стал, а семья наша еле выжила – родные помогали тайно, чем могли. Наверное, притаили немного или в колхоз записались. Я не знаю. Однажды дед не выдержал, за топор схватился – те со страху в сундук залезли. Но его трогать не стали – старик. А меня забрали за два слова: «Грабить нельзя!». Вот сегодня говорят: Сталин за 20 лет страну из руин поднял. Так и каждый сможет поднять…».
Свое новое пристанище в качестве «опасного элемента» двадцатилетний «блаженный» сын «великой» Страны Советов обрел на рудниках Удерейского района Эвенкии. «Но сначала, - продолжает свои воспоминания Макар Антонович, - год отсидел в следственном изоляторе. На каменном полу - несколько десятков человек. По команде поворачивались с бока на бок. Одеяло раскачивали, чтобы свежий воздух одинаково циркулировал по комнате – задыхались! Гораздо лучше стало, когда через год перевели в тюрьму – нары посвободней пола были, стол был и какая ни на есть еда! Правда, следователи по ночам вызывали, пытали, чтобы сознался, что в банде был. Даже колбасу предлагали. Автомат без присмотра оставляли – для провокации. Наслаждались палачи вдоволь! Как-то я в библии прочитал про сатану, что в искушение вводит. И решил: не поддамся! Не подпишу! Такой уж у меня характер. Однажды привезли в низину, к болоту – я бежать! Амбал не дал. Уж и покатали меня сапогами по воде! Заставляли стоять всю ночь на одной ноге. Упал – за шею поднимут: дальше стой! Когда повезли в Ковель, конвоир про деньги спросил. Дал я ему червонец, что мать тайком сунула. Он на него пива купил. «Будешь?» – спрашивает. Он пьет, а мне – какое пиво? В НКВД везут! Там я весь день просидел в ожидании. А вокруг – как у зубного кабинета: только и слышно, как люди кричат…».
Он говорил об этом так обыденно, что не верилось: за его плечами – почти десять лет унижений, перевернувших едва начинавшуюся складываться молодую жизнь и навсегда потерянный родной уголок земли, к которому он вернется лишь однажды – в конце пятидесятых, сразу после освобождения.
Он говорил об этом так обыденно, что не верилось: за его плечами – почти десять лет унижений, перевернувших едва начинавшуюся складываться молодую жизнь и навсегда потерянный родной уголок земли, к которому он вернется лишь однажды – в конце пятидесятых, сразу после освобождения.
...Капитан, что его принял, обошелся по-человечески: домой отпустил за вещами: «Пусть мать сухари сушит!». Утром приехали энкэвэдэшники, не посадили, а положили в кузов «Студебеккера», сверху натянули брезент. Чувствует: на него опустились несколько пар кирзовых сапог. – Так 18 километров и проехал до Луцка, где просидел год в тюрьме. А потом знаменитая «тройка», которую он и в глаза не видел, осудила его на 10 лет ссылки в Сибирь. Потом был вагон для скота. На каждой остановке - очередная партия заключенных или ссыльных. Жара. Из еды – только селедка без воды. Дальше были Куйбышев, Москва, Красноярск… В московской пересылочной тюрьме посадили в одну камеру с какими-то бандитами, которые сняли с парня хромовые сапоги. А вот у морячка снять так и не смогли! «Это ведь нас специально к ним посадили – грабить! А потом барахло – на рынок. И вот что еще интересно – почему они в камере опасной бритвой брились? Это по каким таким законам положено? Значит, и те, и другие – бандиты!».
Наконец добрался наш герой до Ангарска. С этого дня стал волынский крестьянин рабочим – добывал руду, строил дома. А жил, как и тысячи таких же обреченных, в нетопленных бараках, в которых волосы к нарам примерзали…
Макару Михалевичу, поляку по происхождению, украинцу по рождению и русскому сибиряку по судьбе повезло: он выжил. Освободился в марте 59-го. А в апреле 89-го по заключению прокуратуры был реабилитирован. После Эвенкии судьба его забросила в Чибижек, Кемерово, потом в Краснотуранск, где и живет до сих пор - дай бог ему здоровья. И памяти. Против которой истерично вопиют даже сегодня. Кто вопиет? Те, кто никогда не знал и не узнает, что такое боль унижений и утрат, холод землянок и теснота нар. «Кто не был с судьбой обручен кандалами», не был окружен собаками, лютым морозом и конвоем. Этакие современные Каины, для которых формула вождя «смерть одного – это трагедия, а смерть многих – всего лишь статистика!» - не догма, а руководство к действию. Им не ведомо, что об этом знают даже дети. «В поселке Никандровск Усть-Енисейского района из 56 человек в первую зиму ушли из жизни одиннадцать человек», - читаю в одной из школьных исследовательских работ. Это пишут наши, красноярские дети.
«Рядовые трудовых колонн,
Вас хранит до будущих времен
Мерзлота - свидетель обвиненья.
Мерзлота не ведает забвенья…», -
это уже пишет поэт – о них, оставшихся лежать в лагерной пыли.
И об этом – забыть?!! Кто ж после этого нас уважать будет?
Екатерина
БОГУСЛАВСКАЯ (АП)
Эхо Турана 15 ноября 2013 г.