СУДЬБЫ
Сияло над крышами Пискуновки яркое солнце (пока еще не жаркое - по случаю раннего времени), с синеющего где-то за домами поселка Енисея легкий утренний ветерок доносил прохладу, мы с Эдуардом Теодоровичем Моором сидели в тенечке на лавочке за калиткой его дома и вели неторопливую беседу
А о чем могут вести не-торопливый разговор два старика - один, так сказать, «со стажем», перешагнувший за восемь десятков, второй к этому рубежу еще только приближающийся? - Ну, конечно же, о прошлом, о том. что было и чего, может, и не было и что уже быльем поросло. О будущем старые люди предпочитают не говорить - неинтересная тема это для них, скучная. Их будущее осталось в прошлом.
А еще о настоящем, которое совсем не такое хорошее, как когда-то хотелось, а совсем наоборот...
И,- разумеется, разумеется, - о здоровье. Как же о нем не говорить, как же о нем не вспоминать, если оно каждое утро о себе напоминает всеми косточками старого разбитого жизнью и бурной молодостью тела...
Это правило; и мы с Эдуардом Теодоровичем не стали делать из него исключений. По праву старшего начал хозяин.
- Все, Гена, отжил свое Моор, - начал он нашу встречу, сопроводив свое резюме вместо тяжкого вздоха коротким смешком. - Восемьдесят третий идет... Хотя раньше в этом возрасте мужик еще старух огуливал, а вот нынче он и в пятьдесят три уже на женщин не смотрит. .. А почему так? - Да потому, что раньше мужик этот самый ел свое, из огорода да из леса, натуральными продуктами питался. А сегодня в лес не надо ходить (тем более, что там все равно ничего уже не добудешь), да и в огороде лень возиться. То ли дело - пошел в магазин, купил, что тебе душенька потребует, все готово, все упаковано красиво - благодать! А что в этой упаковке нет ничего натурального, сплошная «химия» - так это второе дело, это ж не видно. Какие уж там женщины после такой еды - самому бы подняться со стула...
- Я вот что думаю, Гена, - вдруг поменял тему мой собеседник. - Я думаю грешным делом, что это даже хорошо, что к нам Запад санкции применил... Да-да, именно так. Может, хоть они заставят наших российских чиновников обратить внимание на наше сельское хозяйство, которого фактически нет. Вон сколько земель пустует, сорняками зарастает - да мы весь мир могли бы кормить экологи-чески чистыми продуктами! Наши поля ведь никакой химией не отравлены, потому что нет у крестьян денег на разные там химические удобрения и ускорители роста. И слава Богу, что нет. Распахивай поля, сей, сади, собирай урожай, перерабатывай и упаковывай красиво - всего и делов-то. Но ведь нашим дешевле отраву за границей купить, а нам подороже продать. А что нация вымрет, не беда - едоки найдутся.
Так что мне еще повезло, что восемьдесят два прожил, хоть и болею...
... Полуденный зной еще не наступил, но его приближение уже ощущалось во всем. Скрылись где-то в подворотнях, в тенечке, собаки; редкие прохожие торопились поскорее пройти по улице и спрятаться где-нибудь в магазине или в доме, где прохладно и сумрачно. Тишина звенела над Пискуновкой.
А я вспомнил поселок, каким он был в семидесятых, когда я начинающим корреспондентом впервые приехал сюда взять интервью у начальника ЛЗП Э.Ф.Моора (его и тогда, и сегодня все величают на русский лад Федоровичем - так проще выговорить). Пискуновка тогда была многолюдным и шумным поселком. На берегу Енисея высились огромные штабеля древесины, у причалов ждали своей очереди под погрузку баржи, по улицам громыхали трактора с челюстными погрузчиками. Здесь кипела жизнь.
Сегодня в поселке тихо, и только непривычно для жителя райцентра широкая улица да неизменные кучи дров возле домов напоминают прежнюю Пискуновку (впрочем, в день нашей командировки дрова на улицах уже не лежали - они были сложены в поленницы во дворах).
- Красивый поселок был, - проследил за моим взглядом Эдуард Теодорович. - Ты его не видел, когда он строился - это в шестидесятых было. Новые дома, новая улица... Только списочный состав рабочих лесопункта у меня тогда насчитывал триста сорок человек! А сегодня в поселке фактически живет всего двести тридцать восемь (хотя зарегистрировано 314. Но это всеобщая ситуация - в городе не пропишешься, а жить надо...). Из них - двадцать восемь школьников и девять или одиннадцать детсадников. И я - старый и больной бывший начальник лесопункта...
А знаешь, как мы эту вот улицу строили? - вдруг встрепенулся пригорюнившийся было мой собеседник. - Не надо нам было никаких архитекторов, ни лесника (а на этом месте рос лес), ни проекта. Вечером, после работы придем - бабенки наши (мы тогда уже все женатые были) костры жгут, песни поют, а мы деревья пилим. Так и построились.
Вообще, в поселок наш много дармового труда вложено на субботниках - и моего, и всех жителей. Лес под улицы вырубали, кюветы рыли - и не было такого, чтобы кто-то отказался на субботник выйти. А сегодня попробуй кого-нибудь собрать...
Когда леспромхоз закрывали, мы с Виталием Околовым хотели спасти лесопункт, предлагали объединить Момотовский и Пискуновский, оставить технику, найти, чем людей занять. Но леспромхоз был уже банкротом, и нас ничего не спасло...
Чем люди сегодня живут? А кто чем может. Есть тут у нас предприниматель, Антипкин, фирма его здесь лесозаготовками занимается. Мужик он хороший, занят делом, а не коммерцией какой. Ко мне часто обращался за советом, за инструментом каким, пока строились они. И у нескольких мужиков наших дело было. Вот только нынешней зимой почему-то сидели они дома, палки не заготовили на лето. Пилить нечего. Что произошло, не знаю, может, что с лесоотводом не получилось...
Вот уже два десятка лет, как он - не начальник лесопункта (впрочем, и самого лесопункта давно уже нет). Иные, потеряв должность, уйдя на пенсию, тут же теряют интерес к прежним проблемам и заботам: я не я, и забота не моя... Другие, - но не сидящий сейчас рядом со мной на лавочке у калитки житель Пискуновки. Эдуард Теодорович и сегодня чувствует себя ответственным за все, что делается и особенно - чего не делается в поселке. И не молчит, как говорится, «в тряпочку», его голос слышат даже в районных кабинетах.
- Ну, ты, Гена, мой характер знаешь, - усмехается он. -В кусты никогда не прятался. Не могу молчать. Тут у нас сход сельский был, отчитывалась предсельсовета Лариса Бербушенко. Так я ей прямо сказал: за отчет тебе, товарищ председатель, можно поставить «пятерку», а вот дела - больше, чем на «тройку», а то и «двойку» не тянут. Ну, и перечислил ее недоработки. Ох, недовольные же были они с Озерским... А чего обижаться? Наш район на девяносто два процента - дотационный, то есть живем на нищенские подачки, хотя свои поля зарастают бурьяном, лес вырубается и продается неизвестно кем и кому, - а мы нищие, копейки выпрашиваем у края... Так жить нельзя.
... Я слушал эмоциональную филиппику старого начальника и словно перенесся в прошлое, в те годы, когда Э.Ф.Моор был членом райкома партии и «резал правду-матку» с трибуны пленумов. Не все, что он тогда говорил, можно было напечатать в газете, и редакторам приходилось сглаживать особо острые моменты его речей. Если бы наша партийная верхушка состояла из таких же истых коммунистов, как Моор, никакой «перестройки» не понадобилось бы, и страна не развалилась бы, - подумал я.
- А я и сегодня остаюсь коммунистом, - сказал он мне на это,- и партийный билет свой храню. Из партии в партию не бегаю, как некоторые...
Впрочем, дела прошлые его волнуют меньше, чем заботы сегодняшние. Переживает он, например, за поселковый ФАП - не хотят медики задерживаться в поселке.
- Приехал вот молодой парень, хороший человек, вроде, надо его удержать как-то, стариков в поселке много, болеют часто, в Момотовскую больницу не наездишься. Так ему, Ренату - фельдшера нашего так зовут, - предоставили квартиру, где есть все для жизни, и попросили его слезно: ты уж, держись, Ренат, работай нам на здоровье...
... Семья Мооров появилась в нашем районе летом 1941 года вместе с большой группой поволжских немцев, выселенных в неуютную Сибирь с берегов родной им реки. Эдуарду было тогда всего девять лет.
- В школу бегал вместе с другими ребятишками в соседнюю деревню, в Челноки, - вся «детская» и «юношеская» часть биографии моего героя укладывается в его рассказе в несколько строчек. - Когда в Момотово открылась школа ФЗО, поступил, выучился на шофера. И меня направили сюда, в Пискуновку. Помню, завкадрами был тогда в леспромхозе высокий такой мужик, Мещук его фамилия, он и предложил сюда переехать. Так вот я с пятьдесят третьего по сей день здесь и живу.
... Свой родной язык Эдуард Теодорович за шестьдесят лет жизни в Пискуновке не забыл, хотя общаться на нем в поселке было не с кем. Зато русский, особенно за период «начальствования» изучил во всех его словесных нюансах. Даже в разговоре со мной он использовал, когда это было необходимо, «классические» обороты речи, даже, судя по всему, не замечая этого. Но когда моя коллега, знающая немецкий, попробовала заговорить с Эдуардом Теодоровичем на его родном языке, он с легкостью перешел на немецкий. И я еще раз с сожалением убедился, что изучать иностранные языки надо не в университетах, а в семье и в детсадах - тогда их не придется потом учить по словарям...
Но и в Пискуновке у Эдуарда Теодоровича остаются крепкие корни: здесь родились его сыновья. Все они, конечно, уже давно взрослые, младший работает председателем суда в одном из районов края, средний стал полковником, вышел по выслуге лет на пенсию, но продолжает работать, старшему остался год до пенсии. Есть у Эдуарда Теодоровича внуки и даже правнуки. В общем, все, как положено.
***
...Солнце тем временем поднималось все выше и выше, тень на лавочке все укорачивалась и укорачивалась, и скоро нас стало припекать. И мы начали прощаться,
-Ну, ты, Гена, заскакивай к мне, когда мимо будешь проезжать, - сказал он мне, пожимая руку.ю Я чуть снова не присел — рукопожатие оказалось не по-стариковски крепким.
- Заезжай - я сейчас всегда дома...
Геннадий НАЗАРОВ
НОВАЯ ЖИЗНЬ №28,10 июля 2014 г.