Продолжаем публиковать воспоминания Юрия Варыгина. В его артистической жизни было много интересного - и грустного, и смешного.
Среди политических ссыльных были и писатели, и журналисты, и секретари обкомов, и учёные. И все они в силу своих возможностей несли свет сибирякам. Районный Дом культуры для многих был спасением. Ссыльные руководили художественными кружками, приобщая к искусству пожилое и молодое поколение казачинцев. Самодеятельность при них поднялась практически до профессионального уровня.
В то далёкое время я жил и учился в Рождественском. Приезда районной культбригады всегда ожидал с нетерпением. В село приходил праздник, когда появлялись казачинские артисты. Позже и я стал ездить с ними по сёлам и деревням.
Однажды я смешно читал басни Сергея Михалкова на районной олимпиаде, меня заметили и сказали: "Юра, желаешь выступать вместе с нами?" Я ответил: "Конечно. Ещё бы!" Так и попал в "профессионалы", чем необычайно гордился.
Но эти мастера, эти мэтры были обычными людьми, такими же, как и все мы. Помню, в одной из деревень правобережья произошёл такой казус. Скрипач и аккордеонист Цыпляскаус, как обычно, хватил малость местной самогонки и, закусив солёненькой капусткой, смело шагнул на сцену.
Но не успел он развернуть свой аккордеон, чтобы исполнить "Карусель" Шалаева, как по его телу прошли судороги. Потом он рассказывал: "Забурлило в животе". Еле доиграв свою "Карусель", музыкант сбежал со сцены и мгновенно очутился на крыльце захудаленького деревенского клуба, где мы выступали в этот день. Хорошо, что дело было летом.
В общем, надо продолжать концерт, а артиста понос пронял. "Песня "На побывку едет",- объявляю я,- поёт Клавдия Шимохина, аккомпанирует Цыпляскаус". И началась настоящая "карусель". Только он растянет свой инструмент, как тут же начинается новый приступ боли в животе. Наш музыкант - снова на улицу, на крылечко. И так весь концерт, раз десять.
На нас смех напал, а Цыпляскаус - весь в слезах, знай, бегает "до ветра". "Пьянчужка горький!" - кричала на него жена Мария Сырнева и хлестала провинившегося мужа по щекам.
Концерт всё же прошёл благополучно, а Цыпляскаус после этого случая зарёкся подкрепляться самогонкой и закусывать кислой капустой. Правда, это ему удавалось не всегда. Да и другие артисты для храбрости не пренебрегали глотком-другим зелья, чтобы побороть волнение перед выходом на сцену.
Концерты наши проходили на ура. Ездили мы с ними обычно весной и осенью, обслуживали тружеников полей и местное население. Добираться от деревни до деревни приходилось по-всякому: и пешком, и на телегах, и на тракторах. Уезжали обычно на целый месяц, и везде нас встречали с распростёртыми объятиями. Радио не было, телевидения тоже - мы оказывались "лучом света" в глухих деревушках района.
Не затухала творческая жизнь в районе и зимой. В Доме культуры, которым руководил в те годы Леонид Бусыгин, имелись свой хор, танцевальная группа и драматическая студия. Всё это богатство возглавляли уже перечисленные мною люди, специалисты высокого класса. А по субботам и воскресеньям в фойе РДК гремела танцевальная музыка.
Падеспань, падекрас, входивший в моду фокстрот и старые вальсы звали на круг и молодых, и пожилых. Жили бедно, а веселиться умели. Были среди танцующих и свои кумиры. Очень красиво плясали молодая тогда учительница Тамара Волкова и признанный в те годы ловелас Виктор Козулин (учитель труда в школе). Великолепно танцевала со своим мужем Вероника Александровна Шефер, тоже учительница.
А инструментальный ансамбль (гитара, скрипка, аккордеон, фортепиано) завораживал всех своей замечательной музыкой. Алевтина Аркадьевна Варыгина (тогда Лыткина) вспоминает, что ходила в Дом культуры не столько танцевать, сколько слушать чудесную музыку. Разве сравнишь это с какой-то дискотекой?
Отличные музыканты Зибенгар, Цыпляскаус, Перун, Петр Иванович (фамилию, к сожалению, забыл) поднимали людям настроение, заряжая радостью на всю неделю. А в перерывах между танцами певица Любецкая пела романсы. Был при РДК и духовой оркестр, который летом играл на танцплощадке, а в праздники исполнял бравурные марши.
Местное население тянулось к культуре. Я уже писал о творческих олимпиадах, которые притягивали к себе самородков из народа. Под умелым руководством ссыльных многие смогли раскрыть свои таланты.
В драматических спектаклях играли на сцене Лиза Яновна Зибенгар, Аркадий Антонов, Александр Заворуев, Вера Кемова и другие. Многие превосходно пели и плясали, блистая своими талантами на районных и краевых фестивалях.
Об этом человеке я должен рассказать отдельно. О нём мне напомнила одна из жительниц Рождественского уже после публикации главы о ссыльных, которые в своей прошлой жизни были известны не только у нас в стране, но и за рубежом. К таким людям относился и доктор философских наук, профессор Рижского университета Борис Петрович Меркулов.
За что в пятидесятые годы прошлого столетия его репрессировали, я не знаю. Он не рассказывал, а мы и не спрашивали, не принято это было в нашей деревне. Я имел счастье быть какое-то время с Борисом Петровичем в приятельских отношениях. Беседы с ним приносили мне большую пользу - он был не только умным, но и мудрым человеком.
Жил он в Рождественском на квартире у Евдокии Климовской. Земляки мне рассказывали (я уже переехал в Казачинское), что он, когда не работал, сидел за пишущей машинкой и стучал по клавишам - трудился над какими-то научными статьями.
Книг в библиотеках было мало. Валентина Капитоновна Иванова, рождественская библиотекарша, по просьбе Бориса Петровича отправляла запросы в районную, а оттуда - в краевую библиотеку. Читал он, кроме научных изданий, только русскую и зарубежную классику: Толстого, Достоевского, Флобера, Диккенса... Советскую литературу не признавал.
Разговаривать с ним о литературе было одно удовольствие. Хотя для меня, воспитанного на образе Павки Корчагина и романе Горького "Мать", дело это было нелёгкое.
Свою трудовую жизнь в ссылке профессор Меркулов начал с "должности" скотника-водовоза в колхозе имени Кирова. С речки Чёрной он возил воду коровам на скотный двор. Сидел на лошади неуклюже, широко расставив ноги (как Паганель из "Детей капитана Гранта") и ... читал книжку.
Вода из бочки по пути выплёскивалась, но он не замечал этого. Часто довозил сущие капли - вода оставалась лишь на донышке. Случалось и так: доедет до речки, а тут - гудок на обед. Он, недолго думая, разворачивается - и назад, на скотный двор: обед есть обед!
В конце концов, философа освободили от этих обязанностей.
Вспомнили в правлении колхоза, что он всё-таки учёный, и назначили главным бухгалтером. А в то время как раз началась чехарда с объединением-разъединением колхозов. У нас объединялись и делились колхозы имени Кирова и "Заветы Ленина".
Местный балагур Юрка Гладышев мне потом рассказывал, как профессор Меркулов делил на счётах общеколхозную живность, изящно щёлкая костяшками: "Петух сюда - петух сюда, корова сюда - корова сюда..." Выглядело со стороны это довольно комично, но разделено всё было точно, без обиды для обоих хозяйств.
Колхозники подметили, что зарплату он выдавал всегда почему-то перед религиозными праздниками. Одно время ему даже разрешили читать лекции перед населением, но райком партии усмотрел в них крамолу и быстро запретил. Это, впрочем, не мешало профессору оставаться умнейшим и образованнейшим человеком в районе.
Однажды мы ехали с ним вместе в одной машине из Рождественского в райцентр и, как всегда, разговаривали о серьёзных вещах. Вдруг он посмотрел на меня внимательно и спросил, не выговаривая букву "р": "А Вы, молодой человек, сколько хаз бхеетесь в неделю?" Я смущённо ответил: "Два раза". "Культухный человек,- сказал он наставительно,- должен бхиться каждый день, чтобы выглядеть в глазах людей элегантно". Этот урок я запомнил на всю жизнь.
Всю дорогу мы читали стихи: и Пушкина, и Шиллера, и Гёте. Но тягаться с Борисом Петровичем мне было не под силу. Я читал больше советских поэтов, а он их не считал поэтами. Многое профессор рассказывал мне о Париже, Варшаве, Берлине, Лондоне... Там он часто бывал когда-то. Я слушал повествование о западной культуре, искусстве, о театрах и музеях и с грустью думал: как же мало я знаю, как мало видел.
Много позже я понял другое: и Борису Петровичу Меркулову, и другим людям нелёгкой судьбы тогдашняя система сломала жизнь, но не сломила их самих. Они и на поселении оставались интеллигентными людьми с большой буквы. И наш долг сегодня - вспомнить их добрым словом.
Юрий ВАРЫГИН. Казачинское.
На снимке: Сценка из спектакля культбригады.
Фото из архива автора.
Красноярский рабочий 17.07.2014