О том, как рыбинский пчеловод вернулся с того света
В 1997 году был опубликован очерк краеведа Григория Елисеевича Чуприкова «Смерть от своих и чужих» о знатном пчеловоде Рыбинского совхоза-техникума Борисе Петровиче Марьясове.
У очерка есть эпиграф – четверостишие, написанное Е. А. Стереховой:
Горя жизнь отвесила
Полны короба.
Сладкая профессия –
Горькая судьба.
Написано не только талантливо, но и полностью соответствует прожитой этим человеком жизни – хотя, надо полагать, и счастье в нее тоже наведывалось. Но для нас важно, что такая биография – совершенно невероятная для нас – по тем временам не могла считаться чем-то из ряда вон. Нам остается только удивляться терпению и великодушию таких людей, а их были тысячи и тысячи, вынесших на своих плечах немыслимые тяготы войны и не менее ужасных довоенных времен, отдавших все той стране, которая у них по большому счету только отбирала – достаток, близких, саму жизнь…
Борис родился в селе Темра Шарыповского района, был одним из четверых детей Петра и Евгении Марьясовых. Когда началась коллективизация – вступили в колхоз, отец выучился на тракториста, мать работала свинаркой. Но шаг в новую жизнь не только счастья – простой сытости не принес. Работали от зари до зари. Наступил 37-й год. Бедствия начались уже летом.
Все, что взошло, почти выгорело, а что выросло – погнило осенью. Вот и живи, как хочешь. Старшие сыновья Алексей и Борис хотя и помогали колхозу в летнее время, пасли свиней, от этого было не легче.
Евгении Марьясовой в ту пору было чуть больше сорока лет, грамоте она так и не выучилась, но, как пишет автор очерка, отличалась она бойким характером и, когда другие молчали, говорила прямо.
В тот трагический день, перед ноябрьским праздником 20-й годовщины Октября, придя в правление колхоза свериться о начислении денежной и натуральной оплаты по трудодням, Женька, не выдержав и не обратив внимание на постороннего, сидевшего там же, начала разговор на повышенном тоне с председателем колхоза о том, что на трудодни дали всего по 200 граммов хлеба и по 26 копеек деньгами, а это всего 40 килограммов хлеба и 52 рубля – весь ее заработок с начала года, да и Петр получил не больше. Председатель, как всегда, сослался на то, что все получили так же и не шумят, а смиренно работают.
– Но я не хочу, чтобы мои дети с голоду подыхали. Пойду, приведу вам их в правление, вот вы их и кормите.
Председатель в ответ назвал ее «чертовой бабой», которая воду мутит, и пригрозил перевести со свинарника на «разные работы». Так и разошлись.
А тем третьим оказался уполномоченный политотдела МТС по заготовкам сельхозпродуктов. Он записал ее фамилию в блокноте.
17 ноября 1937 года за «гражданкой Марьясовой» приехала машина, ее увезли в Ачинск…
Теперь, вопреки сюжету, хочу полностью процитировать один документ.
«Прокуратура СССР, Прокуратура Красноярского края 17.11.1989 г.
Красноярский край, Рыбинский район, с. Рыбное.
Марьясову Борису Петровичу.
На Ваше заявление о судьбе матери, Марьясовой Евгении Михайловны, сообщаю,
что она… арестована 17 ноября 1937 года. Обвинялась в том, что в злобной форме
высказывала контрреволюционную клевету на руководителей ВКП(б) и Советского
правительства, распространяла провокационные слухи о скорой гибели Советской
власти.
Постановлением Особой Тройки Управления НКВД Красноярского края 27 ноября определена высшая мера наказания – расстрел. Постановление приведено в исполнение 12 декабря 1937 года в г. Ачинске. В связи с отсутствием документации и давности смерти место захоронения Вашей матери установить не представилось возможным.
В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года Марьясова Евгения Михайловна реабилитирована.
Старший помощник прокурора края советник юстиции Г. И. Матвеев».
Остановимся, подумаем: только через пятьдесят два года (и почему-то день в день) советское государство «смилостивилось» и казенно уведомило человека, честно и на пределе сил трудившегося на это государство, проливавшего за него кровь, о том, что оно убило его мать.
Убило не за преступление и вообще не за какое-то действие, а за слова, за обиду, что, сколько бы она ни упиралась в свинарнике, дети ее будут голодать.
Убило не человека, способного хоть как-то повлиять на политику этого государства, а неграмотную крестьянку, мать четверых детей – об этом хоть иногда стоит напоминать тем, кто трактует Большой террор как «обострение внутрипартийной борьбы».
Но двое сыновей этой убитой государством крестьянки уйдут на войну, две дочери будут трудиться в тылу. Каждый выполнит свой долг перед Родиной, которая, в отличие от политических режимов, была и будет.
После исчезновения матери беды не закончились. В 1940 году отец семейства, Петр Марьясов, погиб, попав под колесо забуксовавшего трактора. Начались совсем черные дни. Потом – война. Старшего брата, Алексея, призвали почти сразу. Борис прибавил год и ушел на войну добровольцем. Старшую сестру направили в ФЗУ, младшую – в детдом.
Похоронка на Бориса Марьясова
Борис служил связным командира взвода. Летом 1944 года он побывал на том свете и вопреки всему вернулся обратно.
«Шли тяжелые бои за реку Березину, форсирование которой открывало путь на Минск. Под покровом ночи с первого на второе июля с боем вышел на противоположный берег. Враг не давал закрепиться. К концу дня, не имея боеприпасов, голодные, обескровленные, потеряв более половины товарищей, солдаты получили приказ отойти на исходные позиции.
Связному Марьясову уйти за Березину не удалось.
Тяжелое ранение в левую голень с повреждением нерва, потеря сознания стали причиной того, что он остался на поле боя вместе с погибшими товарищами. Фашисты с убитых снимали часы, забирали оружие, документы. Подойдя к Марьясову, увидели, что он живой, поволокли в деревню на допрос, где обыскали, изъяли все, что было при нем…
На допросе, видя, что от него ничего не добьешься, решили избавиться, да и возиться с пленными было некогда… Привели еще троих неизвестных ему красноармейцев и одного партизана, кинули всех в машину и повезли на окраину села, где заставили всех лечь рядом на землю вниз лицом, и стали поочередно выстрелом из пистолета расстреливать каждого.
– Я, теряя сознание от полученного ранения и приходя в себя, слышал, как раздался выстрел и захрипел, умирая, сосед. Затем как будто взрывной волной окатило и меня, я снова потерял сознание. Пуля прошла в затылок и вышла в левую щеку, что меня и спасло. Только на следующий день, когда наши заняли село, нашли меня в месте расстрела в борозде во время сбора и захоронения погибших. Борозду, по-видимому, я сделал сам, ползая все время по кругу в бессознательном состоянии, думал, ползу к тракту. Меня погрузили в машину и отправили в полевой госпиталь».
Пока лечился, он не знал, что ушла на него похоронка.
«После стремительного наступления наших на Минск в одном из штабов отступавших частей фашистских войск были найдены и мои документы с пометкой «Расстрелян 2 июля», на основании чего сестрам и было послано извещение № 98508 от 11 августа 1944 года», – так рассказал он краеведу.
После госпиталя Борис был направлен на долечивание в инвалидный дом в селе Рыбное. В годы войны там находилось около трехсот человек.
Многие умирали от ран и болезней. Некоторые из тех, кого удавалось выходить, уезжали – если было к кому и куда, а многие оставались, устраивались на работу, создавали семьи.
Так вышло и с Борисом Петровичем Марьясовым – стал он пчеловодом, почтенным уважаемым жителем села Рыбное, где прожил до старости – 6 августа 2012 года он ушел из жизни.
Благодарим за предоставленные материалы Музей истории Рыбинского района
Наш Красноярский край 15.03.2020