Напомню, что до 1917 года Польша фактически входила в состав Российской империи. Поэтому, ничего удивительного, что поляки свободно передвигались по территории государства. Некоторые в поисках лучшей доли добирались даже до Сибири. Так, Лавришин Николай приехал в Россию в 1892 году из Польши по причине крайней бедности.
Польские переселенцы
Когда уезжали из Польши, старшему сыну Стёпе шел двенадцатый год, он хорошо запомнил, как их провожали соседи, низко кланяясь и желая добра. Плыли мимо окон вагона поля, перелески. Особенно запомнилось, как въехали на российскую территорию. Польская речь сменялась украинской, русской, еврейской. С грохотом пролетали составы вагонов по железным мостам Днепра, Волги. Когда миновали Урал, то взору предстала почти необжитая равнина, а затем море тайги. Наконец путь окончен. Проехав с семьей всю страну, Николай выбрал местом постоянного жительства Сибирь, село Большая Мурта. Сибирская жизнь была вольготной: хочешь, зверя промышляй, хочешь, иди в тайгу кедровать или поднимай целину, корчуй пни и сей, сколько силы хватит.
Окрестности села Большая Мурта
Пока строили дом, расширяли пашню, подрос и Степан. Он уже хорошо говорил по-русски. Ходил на посиделки зимними вечерами, а летом молодежь гуляла до зари у леса. Молодому поляку приглянулась Лиза – дочь такого же бедняка, как и Лавришины. Парень перестал скучать по своей родине.
На масленую неделю просватали Елизавету Иосифовну за Степана, а вскоре сыграли скромную свадьбу. “Горько, горько!”, - кричали гости молодым. А те, стесняясь, целовались, а сами думали: “Сладко, ох и сладко заживем!”. Оказалось, больше горького.
Польская свадьба
Одна за другой родились три дочери: Ядвига, Анеля, Аделия. Последним, поскребышем, родился Осип. Всё время жили трудно, впроголодь, хотя имели корову, коня, птицу. Своего хлеба едва хватало до нового года, отец семейства уходил батрачить в соседние села.
В 1931 году был разгар массовой коллективизации. Приезжие агитаторы сулили чуть ли ни райскую жизнь. Но крестьянство смущало то, что объединяться их звали те, кто не мог отличить ячмень от пшеницы, кто не знал слов "зябь", "озим", не умел запрячь лошадь или сложить стог сена.
Степан Николаевич решил подождать. “Хорошо в спешке блох ловить”, - часто говорил он, - а жизнь ломать, да заново строить нужно с оглядкой”. Кончилось тем, что семью раскулачили, всё смели со двора, не осталось ни лошади, ни коровы, ни зерна.
Дом в Большой Мурте
Изба была своя, но уже обветшалая, её не тронули. Дети выросли неучеными, при нужде какая учеба. Степан думал: “От нищеты и горя не убежишь. Что там маялись, то и тут”. И говорил свое единственное ругательство: “Пся крев”. Наконец решился: “Поедем в Красноярск, в городе работа найдется и нам, и девкам”. Быстро собрались: “Голому собраться – только подпоясаться”.
Приняли Степана Николаевича на лесозавод разнорабочим и тут же дали квартиру. Жизнь потихоньку налаживалась. Дети все, кроме Аделии, определились, завели свои семьи, и жить стало вольготней. Но тут новая беда - начались аресты, то один, то другой рабочий не выйдет на работу.
Лесозавод, 1937 год. Фото из открытых источников
Аделия тоже работала на лесозаводе, но посменно: то в ночную, то в дневную смену. В тот страшный день в мае 1937 года работала во вторую смену. Пришла домой около часа ночи. А как вошла в квартиру, остолбенела: три милиционера с непроницаемыми лицами делали обыск. Ничего не нашли, но недоумевающего Степана увели с собой. Он лишь сказал: “До свиданья, жена и дети”. Доходили слухи, что Степан с партией арестованных отправлен в Воркуту. А как правду узнать?
Зимой 1938 года Елизавете Иосифовне судьба преподнесла еще один удар – арестовали сына Осипа, у которого было уже трое детей. Он рано женился. Как-будто торопился жить. Степан хоть родился в Польше, знал польский язык, а Осип и говорить умел лишь на русском. Он работал на железной дороге рабочим. Когда пришли за ним, растерялся, никакой вины за собой не знал. Обвинили в антисоветской деятельности. Попал он на Колыму, изведал колымские морозы, каторжный труд, и ещё много чего.
Северный лагерь. Фото из открытых источников
Не успели свыкнуться с этим горем, как грянула война. Лавришин Осип Степанович был призван в действующую армию и в составе штрафной роты добровольцем пошел защищать Родину от фашистов. Воевал под Москвой, где насмерть стояли наши ребята. В начале 1942 года Осип упал, сраженный вражеской пулей. Вскоре на Лавришина пришла похоронка, что он погиб, геройски защищая родину. И еще одна бумажка, что Лавришин Осип Степанович реабилитирован посмертно, вины за ним не найдено.
Читая похоронную на сына, Елизавета Иосифовна причитала: “Господи, как же горько. Даже могилки нет, куда можно пойти поплакать". Всё опостылело, но нужно жить, есть ещё дети и внуки, которые нуждаются в помощи и заботе.
Памятный камень жертвам политических репрессий в Большой Мурте
В 1953 году, после смерти Сталина, пришло извещение о смерти Лавришина Степана Николаевича и о том, что он посмертно реабилитирован. Расстреляли его в Красноярске тогда же, в 1937 году, по обвинению в КРО (участие в контрреволюционной организации) через полтора месяца после ареста. Их было тридцать поляков, обвиненных в националистическом заговоре. Всех приговорили к высшей мере наказания. Весть о смерти Степана Николаевича в семье приняли спокойно. Давно знали, что "оттуда" почти не возвращаются.