Москвич
Засентябрило. Мелким дождём, что густой росой, расквасило дороги, превратив их в месиво. Хлеба, от избытка влаги и набухшего зерна в колосьях, пластом то в одну, то в другую сторону улеглись, к земле прижались. Застопорилась уборка в ожидании благоприятной погоды.
Зато день и ночь кипит работа на подтоварнике. Сушат и пересушивают зерно, лопатят вороха пшеницы во избежание самовозгорания, засыпают наилучшее зерно на семена, возят – сдают государству.
В один из таких дней бригадир дядя Вася и послал Рогова в качестве грузчика везти пшеницу в "Заготзерно" на автомашинах. Шла небольшая колонна грузовиков, зисов и газиков.
Осенняя стылица, ненастье. Скоротать время, ускорить ход часов и минут ребята решили объединиться и ехать парами в одном кузове.
Рогов оказался рядом с высоким, худощавым, смуглым однокашником, намного старше Гриши. Познакомились.
Саша Стотик или Александр Михайлович, – представился напарник. Чаще, потом в
институте его звали просто – Михалыч.
Одет Михалыч в потёртую кожаную куртку, такой же свежести кожаный лётческий шлем. Едут, прижавшись друг к другу, по пояс зарывшись в зерно. Всё теплее. Саша мурлычет какую-то песенку на непонятном иностранном языке. Закончив петь, спрашивает:
– Григорий, ты понял, про что я пою? А язык угадал?
– Нет, – отвечает Гриша. У нас в деревне я не слышал таких. Были и литовцы, и немцы. Их угадал бы, это что-то совсем другое.
– То-то и оно, что другое! – смеётся Саша, – это на испанском языке. Песня Апассионарии, то бишь Долорес Ибарури. Эх, ты, деревня!
– А что, плохо, что деревня? У нас свои были песни и не плохие, – обиделся Гриша.
– Да ты в пузырь не лезь, я не про то, чтобы тебя обидеть. И опять запел не по-русски.
– А это по-гречески.
– А это по-английски, – продолжает удивлять Саша.
– Ну ты и даёшь! Где всего этого нахватался?
– Эх, Григорий, жизнь меня так помотала, что порой не хочешь – научишься, не можешь – заставят. Ну а я с молодости хотел знать побольше, учился. Москвич я, Григорий. И снова запел:
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!...
Допел Саша песню до конца и опять: "А это кто?". И рассмеялся:
– Чему вас в школе учили? Это, молодой человече Григорий, Есенин. Сергей Есенин. Слыхал?
– Слыхать-то слыхал. Учитель в десятом классе рассказывал, что в годы революции был такой поэт, а что он писал и как – не преподавали.
– Раз так, то слушай.
Под шум моросящего дождя, покачивания машины из стороны в сторону, Саша декламировал:
Выйду на дорогу, выйду под откосы –
Сколько тем нарядных мужиков и баб?
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы,
Ты, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?
– Хорошие стихи, сладкие, вкусные, – не выдержал Рогов, любивший поэзию, особенно про деревню.
– Вот, Григорий, кончится уборка, приедем в город, найду тебе Есенина, дам почитать.
Коротко рассказал Саша про судьбу и жизнь поэта. От этой беседы забылось и ненастье и холод.
Разгружая вручную машину, Гриша раздумывал: "Действительно деревня! Кончил десять классов, а что знаю? Ноль! А ещё звали в деревне ГРАМОТЕЕМ! Наверно потому, что сами деревенские были неграмотные и слишком мало или совсем не читали книг. Надо учиться и читать больше! Вот это Саша! Вот это Михалыч! Задел за живое.
Сдержал Михалыч слово. По приезду в Красноярск нашёл и дал почитать Рогову томик стихов Есенина. Таким родным, близким, деревенским веяло от этих стихов. Две тетрадки исписал Гриша, переписывая полюбившиеся строки.
На занятиях в институте Стотик сидел обычно на последних рядах, ничем не проявляя себя. Кандидат исторических наук читает куре "Основы марксизма-ленинизма":
– Товарищи студенты, мы ознакомились сегодня с вами с тремя источниками марксизма, из которых следует, что ... и далее:
– Какие будут вопросы?
– Товарищ преподаватель, Гегель в своей книге "Вопросы философии" ещё задолго до Маркса обозначил проблемы социальной революции, пути развития человеческого общества к прогрессу. В частности ...." – стал развивать свою мысль Стотик, но кандидат наук не дал ему договорить:
– Минуточку, товарищ студент, как ваша фамилия ?
– Стотик.
– Хорошо! Все свободны, а вы, студент Стотик, останьтесь, пожалуйста.
На занятия английского языка в группу ребят пришла молодая, красивая, с большими голубыми глазами и светло-русыми вьющимися волосами до плеч, Валентина Алексеевна. Пышные бюсты оттягивали кофточку далеко вперёд. Статная, выше среднего роста фигура подчёркивала крепкое здоровье и привлекательность.
– Нe огорчаетесь, мальчики, что только один из вас изучал английский, а остальные немецкий, ничего, – успокоила группу новая учительница и продолжала:
– Через неделю–две вы свободно овладеете чтением и вам, я надеюсь, понравится английский язык.
Буквы называла мягко, ласкательно: "Эсочка, элочка..."
– А сейчас, мальчики, послушайте, пожалуйста, как звучит английская речь". И стала читать отрывок.
– Ну, как, мальчики?
Эти "мальчики" при виде такой красавицы, не столько слушали, сколько глазами изучали стати англичанки.
– Ну как, нравится вам речь?
– Можно вопрос? – поднялся с задней парты тот самый, что изучал английский.
– Конечно, конечно, пожалуйста!
– Скажите, Валентина Алексеевна, Вы на каком наречии читали? Различают в английском в основном три диалекта: шотландский, уэльский, эльзасский ...
Улыбка слетела с симпатичного лица англичанки. Она вся зарделась розовым цветом, стала ещё более привлекательной и в то же время жалкой.
– Я с отличием закончила иняз. В Москве практику проходила. Переводчицей правительственной миссии была и получила отличный отзыв, а Вы ..., – удерживая набежавшие слёзы, проговорила англичанка.
– Я ничего не имею против Вашего словарного запаса и техники чтения. Но, как русский язык бывает псковского, вятского и других наречий, так и английский имеет диалекты. Вот я и не понял, каким Вы диалектом владеете. Простите, я Вас, Валентина Алексеевна, не хотел обидеть.
Звенит звонок. Ребята покидают аудиторию. Оставшаяся до ухода последнего студента "англичанка", задержала Стотика...
Потом однокашники почти каждую перемену с завистью взирали, как Михалыч вышагивает, слегка прихрамывая с красавицей, поддерживая её под руку и беседуя с ней на шотландском диалекте. Больше Стотика на уроках иняза не было.
На правах друга Гриша нет-нет да обращался к нему за помощью перевести текст-задание. Старался Гриша. Сам рылся в словарях, переводил и уже довольно бегло читал газету "Москау ньюс"
Получилось так, что почти со всех общеобразовательных дисциплин Михалыча деликатно попросили, дабы не ставил порой в тупик кандидатов и докторов наук.
Находчивым был Стотик. Учёба ему шла легко, этим не кичился, скромничал, чем мог помогал другим. При случае был одним из организаторов компании. Как-то выпили летом на Острове Отдыха в тени развесистых кустов черёмухи и показалось мало, аппетит разгулялся! Денег ни у кого нет.
– Ребята, пойдёмте ко мне, денег сейчас добудем. Бутылочку сообразим.
У понтонного моста, в Краеведческом Музее, где располагалась краевая библиотека и, видимо, Стотик подрабатывал переводами, он остановил ребят:
– Посидите тут на скамеечке, я мигом, – засмеялся Михалыч и скрылся в вестибюле музея. Не прошло и пятнадцати минут, он вернулся с тремя червонцами.
– Живём, ребята! – и, потрясая ими, повёл компанию к себе в каморку – комнату на Качинской.
Вот тут-то и поведал Саша кое-что о себе.
– Жил я, хлопцы, в Москве на Арбате. Почти ежедневно мимо Кремля проходил. Фашисты Москву бомбили, но в центре всё оставалось целым, не тронутым. Иду однажды по Красной, глянул, а купола Верховного Совета нет и флага, соответственно, тоже. Через пару дней, – продолжает Михалыч, – снова прохожу: и крыша – купол и красный флаг на месте. Должно быть бомба угодила, но восстановили махом, Сталин в Кремле! Я тогда учился в МГУ на факультете журналистики.
– А откуда, Михалыч, ты знаешь и английский и испанский и другие языки?
– Жили мы, москвичи, в коммунальных квартирах. Привязался ко мне добрейший старичок. Чем-то я ему понравился. Ну и меня к нему тянуло. То конфеткой угостит, то пряник даст. Звал меня не иначе, как Александр, хотя и было мне лет пять, не больше. Где-то работал, а вечерами любил со мной гулять по Москве. Знал и французский и английский. И со мной только на этих языках и говорил. И мне с ним было интересно, стало получаться и у меня. Больше мне нравилось говорить на английском, на языке Байрона. С годами я выучил всю его поэму "Шиньонский узник", очень схожая с лермонтовской "Мцыри". У старика была своя метода, хитрый был: один вечер говорил только на французском, другой вечер – только на английском.
– А, что, по-русски не говорили?
– Почему, говорили, но он по-русски объяснял тонкости языка, правила написания и построения речи.
– А как испанский? Откуда?
– Вы, что, хлопцы, не знаете! Я уже подростком был, когда в Испании шла гражданская война. Вот к нам в Москву и привезли много испанских ребят в прямоугольных шапочках. Потом и русские дети по всей стране из-за солидарности к испанцам стали носить такие шапочки с кисточками – "испанками" назывались. Даже сын самой Долорес Ибарури жил в Москве, Рубеном звали. Я его часто видел.
Весёлое время было. Испанцы хорошо пели и играли на гитарах. Вот я и нахватался испанского от них. Словом, если есть желание что узнать – осилить можно.
– Я то что, – скромничает Михалыч, – я с детства языки постигал, мне проще, а вот, соображаете, как Ломоносов в ваши годы и науку и языки постигал сразу!
– Ну, так-то – Ломоносов, таких единицы, – возразили ребята.
Одевался Стотик скромно, даже очень. Ему перевалило за тридцать, зрелый возраст. Его скромность сочеталась с интеллигентностью: брюки всегда аккуратно выглажены, чистая белая рубашка с чёрным галстуком и модная в те годы вельветка с застёжкой от воротника до груди. Манера говорить подчёркивала его широкую эрудицию. Дружил Стотик со "старичками" 1926 – 27 годов рождения. Сам родился в 1923 году. Много позднее, однокурсники узнали, что их уважаемый Михалыч был репрессирован, отмотал ДЕСЯТКУ и теперь учился с ними. И ждёт не дождётся, когда же попадёт снова в свою такую близкую душе, но такую далёкую от Сибири Москву.
Добровольцем, как многие другие сверстники, Стотик, простившись с МГУ, ушёл на фронт. Духовой оркестр "Славянкой", под слёзы провожающих сестёр, жён и матерей, и пожелания скорой победы, проводил очередной эшелон с войсками. Горячее время было. С первого часа армейской жизни дисциплина и порядок. Строем обедать, по команде спать, подъём по команде. Всё подчинено уставу.
Не прошло и недели, как Саша Стотик – заправский солдат – корреспондент дивизионной газеты. Фотоаппарат "Лейка" на боку и блокнот в командирской планшетке – дополняют его облик. К каждому номеру газеты вынь – да положь свеженькое, необычное, освещай подвиги солдат, офицеров, поднимай дух бойцов.
Плохая привычка – война, когда одна страна убивает другую. Если ты не убьёшь врага, он тебя прикончит. И всё-таки привык Саша к свисту пуль, разрывам снарядов, завыванию мин. Одно усвоил: двум смертям не бывать, а трус умирает дважды. И много раз.
Контрнаступление советских войск, начатое под Сталинградом и завершившиеся в начале сорок третьего года пленением Паулюса, продолжалось дальнейшим изгнанием фашистов из пределов Родины. Советские войска, освободили Белгород, Курск и Харьков.
Не имея пополнения людьми, техникой и боеприпасами, наступательный порыв войск иссяк. Фронт остановился и в районе Курска напоми¬нал большую подкову. Военные назвали эту почти шестисоткилометровую линию Курской дугой. По внутренней окружности этой дуги в сто¬рону запада действовали Центральный и Воронежский фронты. Концами дуги были г. Орёл с севера и г. Белгород с юга, сдерживаемые войсками опытных немецких генералов Клейстом, Моделем, Манштейном.
Месяц спустя педантичный и настойчивый генерал-фельдмаршал Манштейн, бронированным кулаком из танковых дивизий, решительным контрнаступлением вновь овладевает 15 марта Харьковом и ещё через три дня Белгородом, а дальше продвинуться и закрыть подкову не смог.
Соблазн замкнуть это кольцо, пленить или уничтожить сразу два советских фронта не давал покоя ни Гитлеру, ни его генералам. В ставке фюрера разгорались споры. Выражались сомнения целесообразности наступления по окружению советских войск. Модель, Клейст и другие предлагали вообще перейти к длительной обороне. Пусть русские наступают.
– Вы трус, Модель! Вы паникёр, Клейст! – парировал своих подручных Гитлер.
– Наше наступление должно ещё больше, чем раньше, укрепить во всём мире уверенность в том, что оказывать сопротивление немецкой армии бесполезно!!! Именно здесь мы разобьём русских, в их собственном мешке, куда они сами влезли! – и указал на лежавшей на столе карте, этот замысловатый выступ – подкову.
– Фатерланд имеет мощную артиллерию, новые самолёты! Пусть русские испытают силу наших новых "Тигров" и "Пантер"! Назовём наше решающее наступление этого года – "Цитадель"! Эта операция откроет нам кра¬тчайший путь на Москвy с юга!
Командующие советских фронтов, Генштаб и Ставка Верховного командования, в свою очередь, строили тоже планы-прогнозы на летнюю компанию. Чаще сходились на том, что будет дурак Гитлер, если не использует такую привлекательную возможность у Курска.
Всем разведывательным органам ставилась задача: выявить намерения противника, пункты сосредоточения войск, вооружения и ресурсов.
Партизаны и подпольщики усилили борьбу с врагом на оккупированной территории, теснее взаимодействовали с частями Красной Армии.
____________________________________________________
Справкa: только по Харьковской области за 23 месяца войны до середины 43-го года партизаны истребили 23 тысячи солдат и офицеров врага, взорвали 21 эшелон с войсками и техникой, 42 ж. дорожных и шоссейных моста, вывели из строя 88 паровозов и 777 вагонов, уничтожили 20 а/машин, захватили 1167 винтовок, 102 пулемёта, 6 млн. патронов, 94862 гранаты, 2380 снарядов.
Партизанские соединения особенно успешно действовали в Белоруссии, на Украине, в Орловской и Брянской областях. Отрядами командовали прославленные организаторы–герои: Ковпак, Сабуров, Фёдоров, Орловский и другие. Случалось, что вывески или листовки, разбросанные в городах и гарнизонах, написанные на немецком языке:
– Ахтунг, Кольпак !!! – приводили в бешенство оккупантов и они, бросая технику и награбленное, сбегали с насиженных мест.
Фашисты тоже вели разведку, иногда боем, имитируя начало общего наступления. А наши войска в таких случаях устраивали засады. В апреле сорок третьего бойцы подполковника Пантюхова Г.Г. вдоль дороги на Обоянь устроили фашистам засаду. В числе добровольцев встретить врага оказался и Стотик. Показалась колонна бронемашин и танков с чёрными крестами на бортах. Навстречу головной машине в форме обер-лейтенанта из куста быстрым, уверенным шагом вышел Саша. Подняв руку и остановив машину стал объяснять офицеру на чистейшем немецком языке:
– Проезд на Обоянь опасен, дорога заминирована! Моя машина подорвалась, шофёр погиб. Впереди в кювете валялся разбитый "Опель".
Внезапный залповый огонь гвардейцев накрыл колонну.
– Руссише зольдатен! – закричал Стотик и бросился в канаву, увлекая за собой растерявшегося офицера. Немец залёг рядом. Отстреливаясь от русских, Стотик "невзначай" прострелил руку офицеру и сам же помог перевязать её. Вместе с новоявленным другом Стотик "попадает" в плен. В штабе на допросе пленные показали:
– К Белгороду перебрасывается танковая дивизии "Мёртвая голова", идут эшелоны с новейшими танками и орудиями.
– Иуда, предатель! – стиснув зубы, вымолвил немец-офицер, узнав в переводчике обер-лейтенанта, остановившего колонну и затем лежавшего с ним в кювете. И всё ж немец подтвердил показания предыдущих пленных о целях и задачах войск.
На позициях дивизии побывал маршал Жуков, горячо поздравил от имени Верховного
Главнокомандующего воинов полка за успешную за¬саду и добытые ценные сведения.
Крепкое маршальское рукопожатие ощутил и Саша Стотик, получая медаль "За боевые
заслуги".
Три месяца продолжалось фронтовое затишье. Это затишье мнимое. Фронтовой люд дённо и ношно готовится к предстоящей схватке. Зарываются глубже и глубже в землю войска.
_____________________________________________________
Готовясь к битве войска Центрального (командующий Рокоссовский К.К.) и Воронежского (командующий Ватутин Н.Ф.) отрыли около 10 тыс. км траншей и ходов сообщения, установили сотни тысяч фугасов и мин.
Обходя готовящиеся позиции маршал Жуков Г.К. спрашивает солдат:
– Ну как, ребятки, не побоитесь хвалёных немецких "Тигров" и "Пантер", не
драпанёте?
– Что ВЫ, маршал Советского Союза! Встретим по-русски! Знаем их уязвимые места, гореть факелами будут!
И Саша Стотик с утра до позднего вечера в войсках, как того требует только что вышедшее в центральной печати Постановление ЦК ВКП/б/ "Об усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет". Вчитываясь в строки документа, Саша ловил себя на мысли: "Всё ли я делаю для достижение успеха победы в предстоящих боях?". И коль борьба стала жизнью, то и здесь в окопах, блиндажах должно быть место шутке-прибаутке, подковырке, меткому словцу. Как-то не перекуре солдаты давай качать товарища. Тот норовит вырваться – не может.
– Вы что делаете, хлопцы? – спрашивает бойцов Стотик, проходя вдоль траншеи.
– Да вот, товарищ лейтенант, у нас тут свой герой объявился! Вятский. Век бы не думали. Зря говорят про вятских, что семеро одного не боятся! – объясняет Стотику бойкий, веселый солдат.
– Враки! Наш Петро хоть и вятский, а два танка подбил гранатами и хоть бы ему что, не струсил! И с хохотом давай опять подкидывать Петра.
– Значит не в земляков, – разделил шутку Стотик и "Лейкой" запечатлел героя.
– Домой фото зазнобе вышли, если получится!
В жизни каждого человека есть моменты, когда решается его судьба. Как вести себя в такой обстановке? Быть трусом или храбрецом бесшабашным или просто, как многие другие честные люди, вроде вятского Петра. Размышляя над этим, Саша выбирает третье: быть простым и честным. Надо – значит надо! Где-то он вычитал, что от войны больше всего страдают строения, животные, женщины и дети, труженики тыла, производящие всё необходимое для солдат. Это в основном матери с детьми. Сами голодают, а с утра до ночи делают патроны, хлеб, одежду и никаким военным героизмом ты, солдат, не поднимешься выше её!
Без особых раздумий Стотик принял просьбу штаба войти в группу разведчиков, чтобы доставить партизанам необходимую помощь.
Как делать разведку в тылу врага Саша не представлял. Группу готовили. Десять дней она проходила "школу", где давались уроки разведки. Учили что смотреть и как, делать выводы из увиденного, знать, что говорят и думают местные жители. Одновременно внушали, что человеку, выброшенному в тыл нужно всего бояться. Бояться, как бы его не увидел местный житель, полицейский и ещё кто-то и быть самим собой. Теоретические занятия сменялись практическими.
Саша учился стрелять с любого положения и из всех видов стрелкового оружия, работать на рации, докладывать и отдавать команды на немецком языке.
Наступил час "Ч". Пом. начштаба по разведке поставил группе задачу, ознакомил с маршрутом, позывными и пожелал группе успешного выполнения задания.
Коротка весенняя ночь. Весна сорок третьего выдалась особенно ранняя. Зеленели луга, рощи. Воздух напоён запахами сирени, цветом яблонь и полевых цветов. Только бы радоваться, не думать о войне, встречая утреннюю зарю под трели курских соловьев. Прижимаясь к земле и собирая выпавшую росу, успели разведчики до рассвета преодолеть линию фронта. Молодцы сапёры – чисто срабо¬тали, устроив проходы в проволочных заграждениях и минных полях.
– Ну, как добрались, благополучно? – раздался позади из-за толстой сосны, голос дозорного, когда группа вышла на опушку леса.
Пока всё шло без сучка и задоринки соблюдать инструкцию не было желания. Выяснили: кто есть кто и встречающий дозор – девушка и парень – повели разведчиков к командованию отряда.
Гостей встретили партизанским чаем, настоянном на черенках смородины, корешках шиповника и травах.
– А мы к вам не с пустыми руками, – и командир группы стал выкладывать "подарки": целую посылку листовок, радиопередатчик, батареи питания, тротиловые шашки, бикфордовые шнуры и многое, что необходимо партизанам и подпольщикам.
– А вот с помощью нашего "обер-лейтенанта" некоторые подарки надо передать в город на явочную квартиру, – указал на Стотика командир группы, – обдумаем это, помозгуем, как лучше сделать.
– У нас забот хватает, – выкладывает своё командир отряда, – вот буквально вчера ребята нашли телефонный кабель. Рвать не решаемся, себя обнаружим, подслушать можно, но наш "немец" не очень в немецком горазд, знает с пятого на десятое.
– Вот этим пока и займётся наш "обер-лейтенант", – решил командир разведгруппы.
Кабель оказался не простой, он обеспечивал связью группы немецких армий. Прослушивая переговоры штабов Стотик установил, что основные грузы с войсками и техникой поступают из Германии, Норвегии, Франции и Голландии. И даже из Африки. Местами назначения часто называются Брянск, Полтава, Белгород и Харьков.
Визуальной разведкой партизаны заметили, что на платформах некоторые прибывающие танки окрашены в жёлтый цвет.
– Что это значит? – интересуются партизаны.
– А это просто, – пояснил Стотик, – эти танки воевали в пустыняx Африки. Наши союзняки: американцы и англичане немцев оттуда выбили, вот эти танки и гонят теперь сюда, не успев перекрасить.
Просился Стотик принять участие в диверсиях, засадах.
– Без тебя обойдутся, – успокаивал его командир, – есть дела поважней. Ты же знаешь, что в город надо, и решить не можем, как сделать лучше.
Партизаны уже месяц держат в плену майора-немца с шофёром и машиной. Может их использовать?
– Товарищ командир, а что если их, немцев, и пошлём, – нашёлся Стотик, – мы с нашим шофёром оденемся в немецкую форму, сядем на заднее сидение. Чуть что: продырявим мозги фрицам, а сами и доставим что нужно подпольщикам по адресу. Карта города есть?
– Конечно. Как нам без карт.
– Вот и хорошо.
Фортуна шла впереди Cтотика. Немцы не подвели. Как было задумано, так и съездили в город. Задание выполнено. Вскоре по Белгороду и окрестностям люди подбирали и читали листовки:
– Дорогие товарищи! Нe поддавайтесь лживой геббелевской пропаганде, не падайте духом! Всеми силами и способами срывайте мероприятия оккупационных властей! Поддерживайте и развивайте патриотическое движение. Близится час освобождения Родины!"
Вернулась разведгруппа в расположение дивизии с языком – майором, подаренным партизанами Красной Армии.
... За три оборонительных месяца были исхожены, разведаны и подготовлены к боевым действиям все лесные опушки и просеки, высоты и овраги, дороги и населённые пункты.
Везде и всюду создавалась противопехотная, противотанковая, противоартиллерийская и противовоздушная оборона с устойчивой связью, единым и твёрдым управлением.
В ночь на 5 июля Гитлер отдал приказ:
– Солдаты! С сегодняшнего дня вы начинаете большое наступление, исход которого может иметь решающее значение для войны. Колоссальный удар, который сегодня утром поразит советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от успеха этого сражения может зависеть всё!"
Поутру огонь и смерть ворвались в окопы и траншеи первого эшелона. Красная Армия вступила в упорные кровопролитные бои, сдерживая невиданный до сих пор в мире танковый смерч.
Сотни вражеских танков, невзирaя на потери, рвались вперёд, Всё вокруг дрожало от грохота гусениц и разрывов снарядов и мин. Густая пелена пыли и дыма стояла вокруг. День выдался жарким и солнечным, но солнца не было видно из-за пыли, дыма и огня. Горели танки, горели дома, горела краска на стволах орудий от беспрерывного огня! Солёный пот пропитал гимнастёрки красноармейцев – бойцов. Казалось этому аду не будет конца. Стотик очутился у батареи, ведущей огонь прямой наводкой по танкам. Двое солдат уже мёртвых лежали у станины орудия, наводчик с перебинтованной головой продолжал смотреть в прицел, заряжающий подавал очередной снаряд в патронник. Солнце выглянуло на миг из-за разрыва бомбы и Саша успел заснять панораму этого кошмара.
– Откуда их столько набралось и фрицев и танков? – кричал кто-то.
– Бей гадов! – вторил другой. И так весь день. Bсe атаки были отбиты. Мы за ценой не постоим!
Под вечер, прямым попаданием снаряда в пух и прах разметало дивизионную типографию и штаб полка, где Саша готовил статью о первом дне боёв. Что-то рвануло рядом. Неведомая сила отшвырнула Сашу как песчинку, отнесла в сторону и бросила на землю. В глазах промелькнули искры и всё мгновенно стихло, стало умиротворённым, блаженным. Сознание покинуло его.
– Штаин! Штаин! – командовал, растопыря ноги, немец, – шнель, шнель! Хенде хох!
Невыносимая жажда пить, резкая боль в глазах сдерживали движения Стотика. Ещё удар сапога в живот! Превозмогая боль, Стотик поднялся и побрёл впереди немца.
– Руссише официр! Капут советише армий! Шталин капут! Шукоф капут!"
Группу русских пленных уводили на запад в заранее подготовленный концлагерь. Готовили предусмотрительные немцы ещё в обороне, надеясь побольше пленных угнать в Германию или использовать на оборонительных работах.
Изменила фортуна Стотику. Не довелось Саше, Александру Михалычу, быть свидетелем ещё более крупнейшего сражения – схватки людей, танков, артиллерии, самолётов под Прохоровкой, где сошлись более тысячи танков, превративших поле боя в кладбище и груду металла, в смерть и ад одновременно.
Лагерь для советских военнопленных напоминал огромный загон. В глубь рейха увозить будущих пленных – так думали немцы – ни времени, ни средств не было. Теперь не до пленных. К тому же и партизаны не дают покоя. Три ряда колючей проволоки, вышки по углам и не очень глубокий ров вдоль забора. Вот и всё охранение.
Каждый день по десять часов под окрики полицейских, лай собак, на полуголодном пайке – миска баланды и кусок чёрного хлеба – роют пленные траншеи и окопы, строят блиндажи и доты.
В начале августа партизаны тщательно подготовили и успешно про¬вели операцию: напали на концлагерь одновременно с четырёх углов. Охрану и овчарок перебили, и пока подоспела по сигналу тревоги воинская часть, большинство пленных бежало кто куда, ориентируясь в основном на восток.
Саша с товарищем Николаем, бывшим танкистом, ужами проползли линию немецкой обороны. Вдоль траншеи с автоматом наперевес прохаживается немец. Вот он дошёл до края, помочился на кусты шиповника и, повернувшись, побрёл обратно. Куском какого-то корня, не то сосны, не то лиственницы, Саша огрел немца по голове. Тот на мгновение остановился, потом, пошатнувшись, упал. Его же штыком Саша довершил дело, забрал автомат, документы из нагрудного кармана и вперёд!
– Коля, дорогой, быстрее! – поторапливал друга Стотик.
Последние километры давались особенно трудно. Где пешком, где ползком, днём отсиживаясь в воронках, ночью проползая мимо часовых, друзья добирались домой, в свои войска. Вот и наше охранение. Сердце от радости учащённо билось!
– Считай мы дома, гвардии сержант, – шептал Стотик товарищу.
– Стой, кто идёт! – окликнул часовой.
– Свои, свои мы!
– Бросай оружие! Руки вверх!
Пришлось подчиниться. По сигналу явились ещё несколько военных.
– Кто такие? – спросил один.
– Лазутчики, наверно, товарищ командир.
– На гауптвахту! Потом разберёмся!
Допрашивали военные из СМЕРШа:
– Ты говоришь, корреспондент дивизионной газеты. Переводчик! Как же ты жив остался, сволочь! Bсe в штабе погибли, а ты живой? Видали таких!
– Вы видите: я ранен в колено и товарищ мой ранен в руку.
– Байки своей тёще будете рассказывать, не нам.
Огромный детина саданул в скулу Саше, да так, что челюсть подалась, затрещала. Сладость прошлась во рту, потом будто что-то солёное. Стотик упал.
– Под трибунал!!! Уведите! – крикнул майор госбезопасности. Но Саша уже этих слов не расслышал.
Судила ТРОЙКА, где каждый друг перед другом доказывал своё прыткое рвение в борьбе со шпионами и жизнь таких Стотиков оценивал в копейку. Bсe оправдания, и доказательства верности партии большевиков, товарищу Сталину не сработали. К ним, таким оправданиям, смершевцы давно привыкли. Раз они борются со шпионами – значит они есть. На то и Смерть Шпионам – СМЕРШ!
– Расстрелять! – единодушно решили судьи.
– Уведите!
С рассветом порученец принёс баланды, кусочек хлеба. Ушёл. Приходит снова и подаёт Стотику ручку, чернильницу и пару листов бумаги:
– Ты, Стотик, позавтракал? Можете приговор обжаловать в Президиум Верховного Совета.
Утопающий и за воздух цепляется! Написал Саша кассационное письмо- прошение.
– Что, жить хочешь? – съязвил порученец, забирая бумаги. – Жди!
И ушел.
Идёт день, другой.... двадцатый, двадцать пятый. Сидит в карцере Саша. О Николае танкисте ничего не известно. Может уже в расходе? В живых нет? На тридцать вторые сутки, как просчитал черточками на стене Саша, вызывают к начальнику.
– Гражданин Стотик, твоя жалоба удовлетворена. Высшая мера наказание заменена на десять лет тюремного заключения и пять лет поражения в правах. Решение окончательное. Подписал Калинин. Благодари судьбу, – ехидно процедил подполковник НКВД.
Сформированную группу таких же бедолаг-зэков на полуторке, оборудованной металлической решёткой, как возят зверей в цирк, отвезли на железнодорожную станцию в приёмник-накопитель.
Началась иная жизнь, совсем не похожая на окопную. Только под конвоем. Сначала в баню. Очередь к парикмахеру. Дошёл черёд и до Стотика. Парикмахер, видать из таких же зэков, уже поднаторевший и оборзевший бесцеремонно командует:
– Следующий!
Сидя на грубо сколоченной табуретке, прибитой к полу, Стотик заглянул в зеркало напротив.
– Седой! Это-то в двадцать лет! И тут же на колени и на пол посыпались пряди белёсых волос.
Карагандинские медные рудники привередливой мачехой встретили Сашу. В кабинете начальника спец части в который раз одной и то же:
– Статья?
– Пятьдесят восьмая, пункт "А".
– Место рождения?
– Москва, ул. Горького, дом №...
– Образование?
– Два курса МГУ, журналист.
– Значит писака! Дописался, значит, схлопотал! Ха-ха-ха!
– Что ещё умеешь делать?
– Не знаю! Ничего. Если только переводить с иностранного.
– Нам этого не требуется. Раз писака, то будешь и тут писать, работа найдётся. Предупреждаю: туфту гнать будешь, зубы выбьем!
Не ведал начальник, что у этого зэка уже успели шесть зубов выбить подобные ревнители закона, самого гуманного в мире! А как там, где не гуманные?
Освоил Саша новую для себя профессию десятника. Научился, где надо и туфту гнать, а где точно наряд составить. Знал, когда проверки, знал, что и без туфты не обойтись – пайки не получишь. Сдохнешь. Кругом норма, куда не крути. И так все десять!!!
Наступил новый, пятьдесят третий год. Не забывает лагерное начальство и воспитательную работу проводить – зэков перевоспитывать. Весь лагерь готовится встретить Международный Женский День – 8 марта. Развесили по зоне и баракам плакаты, прославляющие Женщину – Мать, Женщину – труженицу, Женщину – строителя Коммунизма! И на тебе?! Шестого марта зэки, выйдя на построение и утреннюю поверку, видят множество приспущенных флагов с чёрными, траурными лентами. На комендантской большой портрет вождя, в чёрной рамке и тоже с чёрным бантом.
Начальник на перекличке объявляет:
– Граждане! Вчера в шесть часов вечера скончался великий вождь советского народа
и всемирного пролетариата, Генеральный Секретарь ЦК КПСС товарищ Иосиф
Виссарионович Сталин. Почтим имя и дело Великого Сталина минутой молчания!...
В лагере объявлен нерабочий день. Зэки, кто с печалью, кто с потаенной надеждой
восприняли это известие. Все поняли, что наступят какие-то перемены. И каждый
надеялся на лучшее. Где-то через месяц в зоне в нескольких местах были развешены
объявления-призывы, красочно оформленные художниками-зэками:
"На стройки развития народного хозяйства требуются:
каменщики, бетонщики,
столяры-плотники,
кровельшики, жестянщики и др.
Гарантируется вольная жизнь. Желающим подать заявления на имя начальника
лагеря."
Рискнул и Стотик. В два столыпинских вагона погрузили желающих строить светлое будущее, выдали на дорогу сухой паёк: каждому по десять пачек махорки и по сто рублей денег.
С группой сокамерников прибыл Саша в сельский район Красноярского края. Как полагается, комендант определил "строителей" по квартирам. Между прочим, поинтересовался:
– А ты, молодой человек, что плотник, как в анкете записано? Что-то не верится. Ты держал когда-либо топор в руках?
– Нет, не приходилось. Я писать, считать могу!
– Какого чёрта тогда ты сюда приехал? Я вижу, что пальчики у тебя далеко не плотника, больно уж рука как у барышни.
– Может научусь, – нашёлся Саша.
– Учиться надо было раньше, а здесь работать придётся.
Чёрт с тобой, не отправлять же тебя назад! И характеристика у тебя положительная. Поезжай-ка, Стотик, в соседнюю деревушку и работай там. Я записку напишу, отдашь председателю, он подыщет тебе работёнку. По субботам приезжай или приходи ко мне на отметку. Понял?
– Чего не понять. Согласен.
Председатель колхоза поселил Сашу к солдатке-вдовушке с двумя детьми, наказав "достойно себя вести". Солдатке квартирант приглянулся. Стройный, весёлый, вежливый, общительный. Всё "спасибо" да "пожалуйста". Такие слова в деревне редко слышно. Работают вместе и хозяйка и квартирант: она дояркой, он – учётчиком молока. Едят с одного стола, вместе. Понравился и ребятишкам дядя Саша. Такие им сказки и были рассказывает – рты открывают, слушая. Дети часто бегают на ферму помочь маме, дядю Сашу посмотреть, как он молоко измеряет. Льёт мама в цилиндрическое белое ведро молоко, а из широкой дужки ведра линейка алюминиевая поднимается с цифрами.
– Восемь, – говорит дядя Саша и записывает цифру в журнал.
На Троицу в деревне свадьба. Подружка хозяйки, тоже солдатка, замуж выходит. Пригласили молодые на вечер и Сашу:
– Вы уж, Александр Михайлович, не откажите нам, не требуйте, приходите с Нюрой. Вы у нас самые дорогие. Нюру звали, да она всё: – Не знаю, не знаю, как Александр Михайлович....
Возвращались со свадьбы заполночь, когда вся деревня спала, и дети дома спали. В потёмках и раздеваться стали. Хмель и добросердечное расположение помогли преодолеть "барьер неприкосновенно¬сти". Саша, уже раздевшись, прижал к себе Аню, та в свою очередь, как-то самопроизвольно прижалась к нему, ощущая мужское тепло и ... губы в губы сомкнулись в горячем поцелуе......
Жизнь продолжается. В стране объявлена очередная амнистия. Комендант района вызвал Стотика:
– Вот, Александр Михайлович, решай сам: хочешь живи там, где живёшь, может уже подженился? А? Ну а если нет, выбирай: теперь ты можешь жить везде в пределах края, даже в Красноярске.
Сердце заколотилось: тридцать лет, а у меня ни специальности, ни образования.
– Выпишите мне, пожалуйста, открепительный талон, поеду в город. Рискну!
– Аня, милая! Меня вызывают в город к большому начальнику. Я вернусь! – пообещал Саша, поцеловав хозяйку на прощание.
Первое время в незнакомом городе Саша ночевал на вокзалах, там грузил, разгружал вагоны и баржи, зарабатывая на жизнь. При первой возможности снял на Качинской улице комнатушку. В ней спокойней. Сдаёт экзамены в медицинский институт. Пока всё успешно, всё – пять! Учится, выполняет завет великого Ленина: "Учиться и учиться!" Ни одного пропуска занятий, ни одного опоздания. Сталинский стипендиат! Гордость института! Идёт второй семестр.
– Стотик, зайдите к начальнику спецчасти, – сообщила ему секретарь.
– Ваша фамилия? – насупившись, пронзив Сашу колючим взглядом, спросил начальник вошедшего.
– Стотик Александр Михайлович, студент одиннадцатой группы.
Начальник уставился на Сашу немигающим взглядом, выдержал паузу:
– С сегодняшнего дня ты не студент! Какого чёрта ты, Стотик, появился здесь в институте? Скрыл, обманул, что ты зэк, враг народа! Вон из института! Нам ещё не хватало учить врагов! – швырнул на край стола Сашины документы, – забери, и чтоб духу твоего не было! У меня всё! Свободен!
Ни боли, ни злобы, ни отчаяния не испытал Саша. Отрешённо, с безразличием вышел он из института, машинально кивком головы отвечая на приветствия знакомых. Что делать?
Неделя прошла в раздумье. Вышел из подвалов краевой библиотеки на понтонный мост через Енисей. Прошёлся на остров Отдыха.
Клубами белой пены цветёт черёмуха, своим ароматом щиплет в носу, свиристели изощряются в своих трелях, заманивая влюблённые парочки в тенистые кусты. Ребятишки с криками, визгом плещутся в многочисленных озерцах, образовавшихся после прошедшего разлива Енисея.
– Как жить? Зачем жить? Вот бросился бы с понтонного моста в фарватер Енисея и конец мучениям... – лезли мрачные мысли в голову.
– Что это я так раскис? – отогнал эти мысли Саша. – А как же Аня? Получила похоронку в сорок пятом, двоих детей растит. Я ведь и её детей защищал там под Белгородом. Ей, пожалуй, тяжелее, чем мне мужику. Раскис. В плену не сломился, СМЕРШ прошёл, медные рудники выдержал, а тут....? Эх ты, боец! Держись Сашка, не сдавайся! Бороться, так до конца! – сжал крепче кулаки и уверенной походкой по¬шагал назад в город, к себе на Качинскую.
Сходил к адвокату посоветоваться. Пожилой, лысеющий мужчина с отцовским пониманием отнёсся к судьбе Стотика:
– Перестраховщик, сидит и дрожит за свой стул. Не видит и знать не хочет, что делается вокруг. Время, товарищ Стотик, сейчас другое. Умер вождь Сталин, разоблачён и получил по заслугам иностранный наймит Берия. Вот Закон. Каждый имеет право на образование. Да, Вы совершили преступление, Вы понесли наказание. И что? Теперь Вас всю жизнь преследовать? Можете обжаловать действия начальника спецчасти Вашему министру.
Не стал Саша писать жалобу. Пока суд да справа – лето пройдёт.
– Была-не была! Рискну ещё раз! – и Саша подал документы в другой институт. Опять Сталинский стипендиат!
Вот тут-то на сельских просёлках на пути в "Заготзерно", в кузове ЗИС-5 и встретились Саша Стотик с Гришей Роговым.
X X X
Спросом пользовался Виктор Кузьмич Логвинов – кандидат исторических наук. Свою диссертацию: "Союз серпа и молота – движущая сила социализма" Виктор Кузьмич защитил в неполных тридцать лет. Преподавал в нескольких вузах и одновременно был лектором Крайкома партии. Предмет знал превосходно, до мельчайших деталей. Студенты любили Виктора Кузьмича. Что-то ленинское было в нём. Коренастый, плотный, быстрая походка, всегда с полной папкой под мышкой, каракулевая шапка-пирожок прикрывала розовое округлое лицо с голубыми глазами из-под тёмнорусых густых бровей. В отличие от Ленина Виктор Кузьмич имел густую начинающую седеть шевелюру. Он почти никогда не пользовался конспектом. Прямо с улицы появлялся в аудитории после звонка. Студенты–второкурсники рассаживались по своим насиженным местам, а Виктор Кузьмич, потирая замёрзшие руки, спокойно снимал пальто и шапку, ложил их на подоконник и, обращаясь к аудитории, вместо приветствия спрашивал:
– Так, ребятки, на чём мы остановились в прошлый раз? – и проходил по залу, стараясь заглянуть кому-нибудь в конспект.
– На шестом съезде РКП/б/, когда Владимир Ильич Ленин скрывался от временного правительства в Разливе, – подсказывали аккуратистки-студентки, дотошно писавшие конспект.
– Так, так, хорошо, продолжим!
На этот раз по накатанной схеме Виктору Кузьмичу, к сожалению, продолжить лекцию не пришлось.
Накануне вечером состоялось общеинститутское закрытое комсомольское собрание. Актовый зал не мог вместить всех комсомольцев, потому многие толпились в коридорах, курилках в ожидании новостей от делегатов факультетов и групп.
Снегом с ясного июньского неба восприняли студенты доклад генсека Н. С. Хрущёва на двадцатом съезде. Оказалось, что Великий Вождь всех времён и народов такой тиран, такой Ирод, каких не видывал белый свет!!! И что сам-то, Никита Сергеевич, чудом уцелел, прикидываясь в окружении Сталина простачком, исполнявшим безропотно все приказы и повеления вождя, в шутку обращая все оскорбления, вроде опорожнить пепел из трубки постукиванием ею о лысый череп Никиты. Разъяснили студентам понятие "Культ личности", что двадцатый съезд покончил с ним раз и навсегда. Отныне в стране и партии устанавливаются ленинские нормы партийной жизни и управления страной. Возрождается демократизм и коллегиальность. Поживём – увидим.
Документ категорически запрещал произносить слово "СТАЛИН", а если где и была нужда – заменить фамилию на "культ личности".
Вот в таком замысловатом положении оказался Виктор Кузьмич, ещё позавчера расписывавший прозорливость, ленинскую выдержку и гениальность Сталина, руководившего ходом шестого съезда партии, наметивший курс Ленина на вооружённое восстание, на свержение Временного правительства и захват власти.
Долго прохаживался взад и вперёд Виктор Кузьмич, не зная с чего начать. Наконец принял решение и начал:
– Товарищи студенты! Мы с вами неоднократно отмечали, что историю творит народ, массы, а отдельные личности или способствуют прогрессу общества, или только ведут эти массы за собой. Партия большевиков твёрдо стоит на ленинских принципах и устами Никиты Сергее¬вича не побоялась высказать своё отношение к личности, пусть даже и такой, как Сталин.
Со временем: полетело-понеслось! Оказалось, что Тухачевский, Блюхер, Уборевич, Якир и многие, многие другие вовсе не враги народа, а жертвы диктаторского режима. Даже Бухарин сложил свою голову, как мешавший строить социализм и помышлявший на кресло вождя.
Вот это двадцатый съезд! Он и о нём, о Стотике вспомнил и ещё о многих тысячах, миллионах таких же вспомнил!
Дошла радостная весточка до Михалыча. Чиновник госбезопасности, порывшись в папке, выдал необходимые документы Стотику, извинившись за излишнее усердие своих собратьев из НКВД, МГБ и СМЕРШа.
– Вы, товарищ Сготик, судимы по ст. 58-"а" (58-1а - ред. сайта), решением Коллегии Верховного Суда СССР признаны не виновным, не законно осужденным. От имени Правительства приношу Вам искренние извинения. Судимость с Вас, Александр Михайлович, снимается. Вы стойко перенесли все невзгоды и лишения. Желаю Вам крепкого здоровья и успехов!
– Спасибо! – поблагодарил полковника госбезопасности Михалыч и на крыльях полетел в институт. "Старичкам" признался, не скрывая радости:
– Хлопцы, я чистый! Вот справку дали, что я чистый!
– А ты, что, был грязный? – вставил Кононов, лучший его приятель, – вроде не замечалось, чтоб ты где замазался?
– Вы не поняли меня. С меня судимость снята, я теперь, как вы, вольная птица! Куда хочу, туда и лететь могу!
До летней сессии оставалось не более месяца. Надо бы сфотаться на память всей группой, – предложил Михалыч.
– Зачем же откладывать, коль фотография рядом. Идёмте! – решительно поддержал Сашу классный руководитель, сам очень желавший иметь на память фото со своими питомцами. Фото получилось отменное: в центре, в приподнятом настроении восседает ПАПА, с орденскими колодками на груди, а вокруг птенцы такого большого гнезда. Саша, как и положено рядом со своим другом – Кононовым.
– Чего тянуть, ждать сессии, мучиться. Тебе и так хватило горького до слёз. Поезжай в свою Москву, там в Тимирязевке закончишь обучение, там дом твой! Родина! –советует лучший друг.
– Еду! С конца сорок второго не видел первопрестольную! – твёрдо решил Михалыч.
День понадобился ему – вундеркинду сдать экстерном все экзамены, оформить
документы и … уехать со многими не простившись.
X X X
Заочно заканчивал Саша московскую Тимирязевку, работая в ней переводчиком иностранной литературы, отбирая статьи, необходимые отечественной науке.
Заводил знакомства и вращался в высоких научных кругах, вплоть до самого Келдыша!!! Заметили Михалыча. В качестве советника и переводчика по научным и экономическим связям с зарубежными странами включали его в состав советских миссий. И на этом поприще Михалыч показал себя с наилучшей стороны.
Торжественно отмечала страна сорокапятилетие Победы советского народа в Великой Отечественной войне. К этому времени многое открылось, стало на свои места.
Восьмое мая 1990 года к участнику войны, шестидесятисемилетнему Александру Михайловичу постучались в дверь.
– Кто там? – заглядывая в глазок, спросил Стотик, набросив пижаму.
– Открывай, старина, свои!
Более десятка сослуживцев, друзей и полковник горвоенкомата вошли в комнату.
– Ну, Вы и даёте! Даже не позвонили, – обиделся Михалыч.
– Извините, Александр Михайлович, знаем, что Вам нездоровится, не хотели Вас обременять. Не беспокойтесь! Всё есть! Переоденьтесь, пожалуйста, такой день!
Стол быстро накрыли. Слова попросил полковник:
– Дорогой Александр Михайлович! Президиум Верховного Совете СССР сердечно поздравляет Вас – участника Великой Отечественной войны, с сорокапятилетием Победы! Вы, Александр Михайлович, внесли неоценимый вклад в победоносный разгром немецко-фашистких войск на Орловско-Курской дуге в 1943 году! Разрешите от имени Президиума Верховного Совета вручить Вам боевые награды, которыми Вы были награждены за Ваши заслуги! Под аплодисменты присутствующих, полковник прикрепил на грудь Михалыча Ордена Славы сразу трёх степеней!!!
Букетами алых роз и тюльпанов одарили друга сослуживцы!
– Ура! нашему Александру Михайловичу!!!
– Теперь можно и выпить сталинских сто граммов, – пригласил к столу хозяин.
– Давайте споём Вашу "Корреспондентскую", – предложили друзья:
Без глотка, товарищ, песню не заваришь
Так давай по маленькой нальём!
Выпьем за писавших, выпьем за снимавших,
Выпьем за шагавших под огнём!!!
Гости разошлись заполночь.
Крепкого Вам здоровья, Михалыч! – желали они уходя.
Назавтра, в День Победы газета "Вечерняя Москва" вышла с сообщением на последней странице, обрамлённое чёрной рамкой:
Сегодня, на 67-м году жизни скоропостижно скончался участник Отечественной
войны, Кавалер Орденов Славы трёх степеней
Александр Михайлович
С Т О Т И К
Вот такая история. Всё перенёс и вынес человек, а радость оказалась не под силу.
Пружина жизни работала только на сжатие и не могла расслабляться. Лопнула!
Авдеев Алексей Афанасьевич.
г. Красноярск,
Сентябрь 1998 г.