Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Юкио Ёсида. В сибирском плену


Сказание бывшего японского сержанта японской армии

Зеленогорск, 2000 г.

В тени Великой Победы советского народа над фашистской Германией скоротечная война с Японией незаметно отошла на второй план. А между тем разгром миллионной Квантунской армии оставил глубокий след в жизни не только воинов- победителей, но и побежденных. После окончания боевых действий сотни тысяч японских военнопленных на долгие годы были развеяны по многочисленным лагерям необъятного Союза. Не все, к сожалению, дождались возвращения на Родину.

Книга «Три года в сибирском плену» военного переводчика японской армии сержанта Ёсиды Юкио — это воспоминание очевидца о том трагическом времени, о жизни 1400 японских военнопленных в лагере близ нынешнего города Заозерного в 1945-1948 гг. Автор ничего не приукрашивает и ничего не придумывает. Он рассказывает правду. Жесткую, страшную и потому обыденную. И тем книга ценнее и значимее. Она заинтересует всех, кому дорога история России.

Книга издана по заказу администрации г. Заозерного в Зеленогорской типографии.

Администрация г. Заозерного и редактор книги выражают благодарность за финансовую помощь в издании книги главе г. Зеленогорска В. Казаченко, генеральному директору Красноярской угольной компании В. Бондаренко, главному редактору газеты «Красноярский рабочий» В. Павловскому, а также предпринимателям г. Заозерного Н. Гельд, Н. Захаровой, О. Иванову, В. Красноперовой, А. Морозову, А. Прохоренко, Е. Парубовой, С. Стогову, Н. Фелистович и Л. Шакель.

 

Уважаемый читатель!

Перед Вами уникальная книга бывшего японского военнопленного Есиды Юкио, проведшего три трудных послевоенных года в лагере для военнопленных в поселке Урал города Заозерного. Когда я прочел эти воспоминания, родилась мысль издать книгу. Я позвонил в Японию автору и попросил разрешение на ее издание. Е. Юкио охотно разговаривал со мной и разрешил опубликовать свои воспоминания. Ёсиде Юкио 78 лет, в настоящее время он ослеп, но память у него хорошая, и он мне дал положительные ответы на все мои вопросы.

Книга интересна тем, что мы смотрим как бы глазами японца на свою жизнь. Мы обдумываем, почему мы добрые, безалаберные, терпеливые или ленивые? Почему плохо живем при колоссальных природных богатствах? Почему не чтим ушедших от нас в мир иной людей? Японцы, уезжая из Заозерного в 1948 году, дали клятву на могилах умерших товарищей, что они их прах увезут на Родину. И они это сделали, преподав хороший урок всем нам.

Книга читается легко и с большим интересом. Думается, что она нужна нам для самооценки сегодняшней действительности.

Глава города Заозерного

А.А. Кулев

Предисловие

Я был обыкновенным сержантом стрелкового батальона, когда мне приказали изучить русский язык. Почти полтора года я учился этому в учебном отряде иностранного языка в городе Харбине. Закончив учебу, я сразу вернулся на свою военную службу в город Хайлар.

Наша война с Россией началась 9 августа 1945 года из- за внезапного нарушения границы советской армией. Мы защищали районы расположения наших войск в крепости Хайлара и на горах Большого Хингана. Там я и воевал против РККА. Но 15 августа по приказу императора мы разоружились и попали в плен. Потом советские войска отправили нас через сибирскую землю в деревню Заозерную и погнали на принудительные работы.

Мое сказание — воспоминание о жизни в этой глухой сибирской деревне — начинается с тех пор, когда мы приехали в эшелоне для военнопленных на станцию, и началась; наша жизнь солдат-пленников.

Ёсида Юкио,
бывший военнопленный
сержант японской армии

Часть первая

1. Лагерь №6

29 сентября 1945 года. Ранее утро. Вокруг еще темно. Уменьшая скорость, наш эшелон загремел сцепками вагонов и внезапно остановился на неизвестной станции. Я проснулся и услышал, как конвоиры кричали резкими голосами:

- Вставайте, вставайте, японские солдаты! Быстро выходите из вагонов на улицу со своими вещами! Скорее! Скорее!

Конвоиры сильно били в двери каждого вагона. Я вышел из вагона и побежал за конвоирами. Бегая за конвоирами, я сообщил всем японцам о том, что на этой станции нам надо выходить. Эта станция называется Заозерная.

«ЗА-ОЗЕРО-НАЯ». Про смысл этих слов я сам додумался, что около станции наверняка находится озеро или она окружена прудом. Но меня мучили большие другие вопросы. Почему в такое глухое место нас отправили? Как мы будем жить? Кем мы будем работать? В скором времени поднялось солнце, и вокруг стало светло. Мы стояли на травянистом, мокром от утренней росы пустыре и ждали следующего приказа. Мы были поражены: нас окружило много жителей – старики, женщины, дети… Откуда они узнали, что японцы приехали сюда? Наружный вид этих людей был жалким. Они были плохо одеты, бедны. Резонно, они до сих пор воевали против Германии. Поэтому не может быть богатым народ во время такой разорительной и страшной войны. Кроме того, их деревня глухая и находится далеко от города.

Среди них поднялся шум: «Давай, давай, давай». Они просили у нас все: часы, ручки, тетради и даже туалетную бумагу. Особенно усердно они выпрашивали офицерские сапоги. Один из наших лейтенантов сразу обмотал солдатскими обмотками свои ноги, чтобы закамуфлировать сапоги. Вдруг мы услышали оглушительный звук выстрела. Что случилось? Оказалось, конвоиры выстрелили в воздух, чтобы разогнать людей. Я удивился, потому что у нас, в Японии, совсем не бывает подобной угрозы. Но после выстрела люди разбежались и наблюдали за нами издалека.

Через несколько минут к нам приблизился седой офицер с погонами майора. Вместе с ним был молодой блестящий лейтенант и солдаты, вооруженные винтовками и автоматами, под руководством пожилого лейтенанта. Когда они дошли до эшелона, седой майор и капитан – командир нашего эшелона, о чем-то посовещались. Тем временем молодой блестящий лейтенант построил нас по пять человек и начал делать поверку. Я понял, что с этих пор эти офицеры будут руководить нами.

Закончив поверку, лейтенант отдал приказ: «Оставить сто солдат на месте, остальные сразу в поход на юг».

- Почему сто солдат? – спросил я. – Зачем оставить?

Седой майор сказал:

- Не беспокойтесь. Сто солдат должны работать…, разгрузить вещи из вагонов, после этой работы они последуют за вами.

- Ясно, майор, - ответил я. - Так и сделаем.

Тогда из наших солдат выступил один вперед и заявил мне, что он немного понимает по-русски и будет мне помогать, оставшись на месте, чтобы руководить разгрузкой вещей.

Выслушав его заявление, я очень обрадовался, ведь кроме меня никто не понимал русский язык и без меня работа по разгрузке эшелона была бы не очень удобной. Поэтому с легким сердцем я оставил рядового Ному на станции, а сам вместе с 1400 пленными отправился в неизвестный поход.

- Скажите, пожалуйста, майор, сколько километров нам надо пройти пешком? – спросил я седого офицера, который вместе с лейтенантами сопровождал нашу колонну.

- Не очень далеко. Приблизительно 8 километров, - ответил майор. – Наверное, вы уже устали, пойдем не спеша.

Видно, этот седой майор – добрый человек. Но молодой лейтенант беспрерывно наблюдал за всеми пленными.

- Майор, какая наша будущая судьба? – не унимался я от вопросов, с волнением ожидая ответа.

Указывая на невысокий холм, майор ответил:

- Впереди находится уютный лагерь. Вы там будете пока жить и ждать приказа о возращении на родину.

- Сколько дней надо ждать? Какой срок? Мы и так уже много раз слышали: «Скоро домой, в Токио».

В это время юный младший лейтенант злобным взглядом посмотрел на меня и закричал резким голосом:

- Больше не надо спрашивать! Замолчи!

И я замолчал. А что было делать, если нас гнали как стадо баранчиков. Красноармейцы, державшие в руках автоматы и винтовки, охраняли нашу колонну спереди и сзади.

По отлогому подъему мы поднялись на вершину холма, немного отдохнули, и вскоре опять тронулись в путь. И вот среди голой равнины на горизонте показались бараки и казармы, окруженные оградой. В одном из этих бараков поднимался дым из трубы. Наверное, эти бараки – уютные жилища, вспомнил я слова майора.

Большая и тяжелая дверь ворот отворилась. Около ворот стояли часовые и строгими взглядами наблюдали за нами. Конвоиры, которые проводили нас до лагеря, ушли в свою кирпичную казарму. Сменили их другие красноармейцы и сержанты. Они плотным кольцом окружили наш японский батальон.
Через ворота мы прошли в лагерь и построились на площадке по десять в один ряд. Седой майор медленно спросил нас:

- Кто самый старший из вашего батальона? По-моему, вы, - указал он пальцем на комбата Минагаву. Комбат согласно кивнул головой и представился: Я самый старший по званию, подполковник Минагава».

Седой майор торжественно сказал, обращаясь к нам:

- Этот лагерь называется «Лагерь №6 36 зоны Красноярского края». Я начальник этого лагеря, майор Ковалев. Рядом со мной младший лейтенант Крамаренко. С сегодняшнего дня мы руководим японскими военнопленными. Приказываю вам, подполковник Минагава, разместить по казармам всех военнопленных и начинать жить!

В это время на станции Заозерной началась перегрузка вещей, продуктов питания и обмундирования из вагонов на грузовики, которые из Маньчжурии привезли вместе с нами в вагонах в Сибирь. Полные вещами грузовики уехали в лагерь. А вот коров и быков, которые были погружены в Хайларе, пришлось гнать своим ходом.

2. Первые дни в лагере

Прежде всего начали работать повара под руководством заведующего кухней Кинджо. Все роты и взводы по указанию адъютанта Хирукавы были разведены по баракам. Больные и раненые с помощью медицинской группы поместились в особом бараке. В конце концов к вечеру все 1400 японских солдат и офицеров устроились на новом месте, но их сердца беспокоились и волновались.

На следующее утро советские офицеры, сержанты и солдаты беспрерывно заходили в штаб нашего батальона. Оказалось, что каждый из них имеет свои обязанности. У них были контакты с японскими ответственными офицерами для улучшения жизни военнопленных. Я стал очень занят, так как кроме меня никто не владел русским языком. Разные требования, указания и инструкции со стороны советского командования и наоборот, всякие просьбы со стороны японцев, все разговоры устремились ко мне: с русского на японский, с японского на русский язык. Я был очень утомлен.

3. Майор Ковалев и его команда

Рано утром начальник лагеря майор Ковалев приходил в штаб японского батальона. Всегда только один. Без адъютанта. О себе он рассказывал:

- Мне 45 лет. Когда я был молодым, произошла социалистическая революция. Я добровольно пошел в Красную Армию и был на фронте. Но мне повезло, что в гражданскую я не был даже ранен. В Великую Отечественную войну я служил в тылу, так как мне было более 40 лет. Когда Советская Армия одержала победу над фашистами, великий маршал товарищ Сталин дал мне воинское звание «майор».

Было видно, что если бы он снял военный мундир, то был бы похож на деревенского пастуха, который на поле мирно пасет коров и овец. Он сказал также, что живет с женой в военной квартире, находящейся от лагеря в двух километрах на юг в селе Клюквино.

По разговору с начальником лагеря нам стало ясно, что советское правительство разу не отправит нас на родину и даже не известно, какой срок нам придется ожидать в лагере. Каким образом 1400 японцев переживут зиму в Сибири? У нас же ничего не было готово к зимовке, ведь мы сильно верили, что, закончив войну, мы немедленно вернемся домой на родину.

Сибирскую зиму мы никак не представляли. Какая она? Жесткая, морозная или теплая? Майор Ковалев подчеркнул:

- если до наступления морозов придет приказ о вашем возвращении домой, мы тоже будем рады. Но пока лично мне такие случаи не известны. Поэтому надо сразу же начинать приготовление к зимней жизни.

Комбат Минагава возразил:

- Майор, вы все правильно сказали про зиму. Но я не могу поверить вам, ведь по дороге из Маньчжурии в Сибирь советские руководители и начальники, которые были ответственные за нас, часто нам говорили: «Скоро домой, скоро в Токио». А вы сказали нам, что не известно, сколько времени нам ожидать и надо готовиться к зимовке. Выходит, до сегодняшнего дня советское командование обманывало нас!

Майор Ковалев немедленно возразил комбату Минагаве:

- До сих пор советское командование не обманывало вас. По-моему, оно просто не знало, сколько дней японцам надо ждать в лагере освобождения. Они говорили «скоро», но по-русски это слово обозначает «недолго». Понимаете, срок возвращения пока не известен. Его знает только Кремль. Вы же еще не старики, впереди длинная жизнь, не надо торопить события. Надо, чтобы люди хорошо подготовились к морозу, и тогда он только бодрит. Мы – советское командование – обязательно поможем вам. Спешите, начинайте подготовку к зиме. Если не подготовитесь, то может случиться несчастье.

Вечером в штабе японского военнопленного батальона открылось заседание. Один из наших офицеров – майор Самэсима – на заседании крикнул в сердцах:

- Господа! Советские офицеры в Маньчжурии часто говорили нам, что после войны сразу отправят нас домой на родину, и даже не один раз они утверждали это!

- Даже в международном договоре о военнопленных указано то, что после завершения войны надо сразу же возвращать пленных на Родину, - продолжал он с гневом. – Разве советское командование не знает об этом, держа нас здесь, в Сибири? Или притворяется, что не знает?

Другие офицеры заговорили в один голос:

- Как здесь жить зимой?!

- Кроме срочного возвращения никаких других переговоров!
Спор продолжался долго, ведь это заседание и этот спор прямо связаны с нашей судьбой, с нашим будущим. Нет ни одного человека в батальоне, который бы не хотел скорейшего возвращения в Японию. Другое дело, что здесь, в Заозерной, мы можем делать все: волноваться и плакать, просить, требовать, но наш голос не может дойти до центра, до правительства в Москве. Поэтому комбат Минагава окончательно решил воздержаться от резкого выражения нашего возмущения и согласился с начальником лагеря дать команду на подготовку к зиме. С условием, что майор Ковалев подаст заявление военному министру в Москву.

Самое важное и первоначальное дело при подготовке к зиме – это выдача теплых вещей. Интендант Надиярный вызвал к себе нашего интенданта Мацуду. Тот рассказал, что, выезжая из Маньчжурии, мы просто думали, что нас буквально через несколько дней возвратят в Японию, поэтому все надели летнюю одежду. Большинство из нас не имели даже смены белья. Нам сообщили, что на военном складе в Красноярске хранятся зимние вещи. Утром по приказу начальника лагеря в город были посланы грузовики. Вечером они вернулись с полным грузом.

Интендант Мацуда выбрал из солдат портных и сапожников, собрал их в одну команду мастеров, и они сразу начали заниматься подготовкой зимней одежды. Ефрейтор Захаров принес в мастерскую швейную машинку и инструменты для сапожников.

Не теряя времени даром, зимнюю одежду сразу же раздавали военнопленным. Одновременно мы начали делать тюфяки. Для этого нужна была солома, но где ее было взять, если до зимы осталось совсем немного времени и могли не успеть ее скосить. Вместо соломы мы использовали опилки, которых скопилось на лесном складе очень много.

Следующая забота – теплая обувь. Наша обувь – ботинки и обмотки – для зимы не годна. Зимой весь русский народ обут в шерстяные сапоги, называющиеся «валенки». Мы просим интенданта Надиярного выдать нам такие же, и он сразу раздал нам валенки. Эти валенки очень удобно для защиты от холода и теплые, однако для защиты от сырости неудачны. Если вступить в лужу, то вода сразу просачивается внутрь, и ноги мерзнут. Перед входом в комнаты надо обязательно вычищать снег, иначе они сразу же станут мокрые. Поэтому русские непременно кладут валенки на печку и сушат их. Это русский ум!

А еще мы никогда не видели у русских носков. Почему? Наверное, русский народ не знает об этих теплых вещах или знает, но их не хватает? Вместо носков русские используют треугольные куски материала. Они ловко наматывают этот материал вокруг своих ног и обуваются в валенки или сапоги. Мы удивлялись, как русские без носков не натирают себе мозоли! Мы подражали русским более или менее удачно.

Также нас удивила русская меховая шапка. К японской меховой шапке полагается наушник. Он может то открываться, то закрываться, чтобы точно слышать все приказы и команды. У русской меховой шапки таких наушников нет. Советские конвоиры очень заинтересовались нашей шапкой. Они брали ее в руки и долго, заинтересованно рассматривали. А один шутливый солдат приказал японцам:

- Поднимай и открывай наушники!

А затем дал новую команду:

- Всем бегать туда-сюда!

Ничего не поделаешь, нам пришлось бегать туда и сюда по команде конвоира, который хохотал:

- Смотри, ха-ха-ха, японцы бегают, как зайцы!

Услышав такие презрительные слова конвоиров, я с яростью закричал:

- Конвоиры, на надо злиться! Перестаньте!

4. Военный врач

Военврач старший лейтенант Калинина. Незамужняя стройная и красивая женщина. О себе она рассказывала:

- Окончив медицинский институт, я пошла на фронт. Участвовала в защите Москвы, на других участках боевых действий.

Ее зовут Надежда Васильевна, и однажды я с улыбкой приветствовал военврача:

- Здравствуйте, Надежда Васильевна!

В ответ она жестко поправила меня:

- Здесь военная служба, и вам надо называть меня старший лейтенант.

Я понял, что это настоящая военная женщина. Каждый день она принимала в санчасти наших больных и раненых, но в свободное время часто ходила по баракам и на кухню. И всегда она постоянно твердила слова:

- Грязно! Очень грязно! Почему нет чистоты?

Я постарался опровергнуть ее:

- Смотрите, старший лейтенант, на кухне повара всегда заняты работой. Они очень заняты и не всегда могут следить за чистотой. На полу отпечаток ног? Но это естественное дело.

В бараке я вновь возразил ей:

- Эти люди только сейчас вернулись с работы. Они еще не успели умыть лица. Да у нас пока нет и умывальников. Прошу скорее их оборудовать, а не обзывать нас грязнулями.

На следующий день военврач принесла длинные ящики, в днищах которых были пробиты дыры. Мы влили в ящики воду и через струи из дыр черпали воду ладонями и умывали лица.

А еще через несколько дней Калинина, улыбаясь, вошла в наш штаб:
- Ёсида, смотрите! Я принесла парикмахерские инструменты, выбирайте из солдат парикмахеров и сразу же начинайте стричь японцев. Ясно?

Посмотрев на инструменты, я удивился:

- Почему такие большие ножницы? Они что, для лошадей? И все-таки спасибо, старший лейтенант, благодаря вашему вниманию мы будем подстрижены и чисты.

В санчасти кроме военврача старшего лейтенанта Калининой и японских врачей Сасаки и Ирие, служили медсестра Саратова, японские санитары Онодера и Хасимото. Они всеми силами ухаживали за больными и ранеными. Благодаря их усилиям, бригадир Нагай, который был ранен на фронте, вскоре выздоровел и вышел из санчасти.

За это он выразил сердечную благодарность старшему лейтенанту Калининой. Калинина улыбнулась и сказала:

- Вот настоящий военный человек!

Видимо, она восхитилась словами бригадира Нагая.

Наши бараки были тесны для 1400 пленных. У нас не было ванны и негде было постирать белье, да и воды было недостаточно. И в конце концов мы завели множество вшей. Японцы в свободное время, уничтожая насекомых, подшучивали друг над другом:

- Смотри, какая белая и большая вошь!

- Моя такая же, даже больше твоей.

- Слушайте, товарищи, эти вши вместе со мной приехали в Сибирь с фронта, они мне, как родственники.

- Да, да, это точно.

По шву белья вши откладывали яйца плотно, как четки. Когда их жгли на плите печи, они звучали, как жареный кунжут: «Пачь, пачь, пачь…».
Смех смехом, а мы знали, что вошь является переносчиком сыпного тифа. А это серьезное дело. Поэтому военврач Калинина просто измучилась, старясь вывести опасных насекомых. Но каким образом? Наконец, она решилась искупать всех японцев в ванне. И как-то после работы конвоиры и медсестры проводили нас в баню, находящуюся в Заозерной.

Ванная была абсолютно уютная. После долгого времени мы с наслаждением обмыли свои тела и смыли много-много грязи. Мы полежали в парной на полке и обмылись опять теплой водой. После этого в небольшом зале наши парикмахеры побрили волосы даже на срамной части тела у всех японцев. Наверное, бритвы были очень тупыми, поскольку бритье сопровождалось отчаянными криками: «Ой, больно! Ой, как больно!».

Хотя парикмахеры прекрасно слышали эти крики и стоны, они хладнокровно продолжали свое дело. Вот и мои бедра стали пустынны, а мужской член после такой болезненной процедуры грустно опустился.

Забегая вперед, скажу, что этот способ избавления от вшей продолжался в лагере постоянно во время очередного медицинского осмотра до самого возвращения в Японию. Между прочим, один из тех парикмахеров, кто брил нас в плену, сейчас живет в городе Такаразука и тоже работает парикмахером. Он с проникновенностью говорил мне:

- Извини, товарищ! Я знаю, что вам было очень больно. Но что мне было делать, ведь я выполнял приказ.

Итак, ванная была уютная. Мы чувствовали себя хорошо. Вероятно, что вшей после неприятной процедуры бритья станет тоже гораздо меньше. Но тревожно то, что после теплой бани нам придется идти пешком по морозу около шести километров. Конвоиры, как всегда, покрикивали на нас в пути:
- Скорее, скорее! Бегом, бегом!

Поход по снегу… И это после того, как мы целый день проработали под землей, потом были в теплой бане. Однако, несмотря на то, что мы все устали, конвоиры безжалостно гнали нас. Они беспощадны! Хорошее впечатление от внимания и старания врача было испорчено.

К тому времени всем стало понятно, что долго жить в таких условиях, когда 1400 человек размещены скученно всего в трех бараках, невозможно. В бараках мы не могли вытянуть даже свои руки и ноги, чтобы отдохнуть после тяжелой работы. Говорят, что раньше в этих бараках жили германские военнопленные.

Начальник лагеря майор Ковалев показал нам свой проект переустройства:

1. Пристроить еще три барака.
2. построить вновь больницу.
3. Построить вновь баню, парикмахерскую, комнату для стирки и дезинфекционную камеру.
4. Построить отдельную комнату для оздоровительной команды.
5. Построить рабочий барак для плотников и кузнецов, рядом склад для инструментов и гараж.
6. Провести водопровод от озера, находящегося на юге от нашего лагеря на расстоянии двух километров.
7. Построить карцер для нарушителей дисциплины.

Начальник лагеря подробно объяснил каждый пункт своей программы. К сожалению, ни один из этих пунктов мы не сможем выполнить сразу. Но майор Ковалев с этим был не согласен.

- Комбат Минагава! У вас 1400 человек. Если они все будут работать, ничего невозможного нет.

Комбат Минагава попытался опровергнуть слова майора:

- Майор! Я хорошо понимаю ваш проект, но глядя на эти пункты, я начинаю понимать, что нас, японцев, хотят навсегда поселить в этом лагере и не возвращать в Японию? Что вы скажете на это?

Ковалев тихо ответил:

- Я понимаю ваше сомнение, но скажу так: нужно приготовиться к сибирскому морозу. Будете ли вы жить здесь навсегда или нет, мне это неизвестно. Но ясно одно: зима нам не простит, если мы к ней не подготовимся как следует.

Комбат торжественно спросил:

- Майор! Этот проект передали от высшего состава Красноярской военной коллегии?

Майор Ковалев с подозрением посмотрел на комбата Минагаву и продолжил разговор:

- Точно так. У нас, в Советском Союзе, все действия, не только военные, а и политические, и экономические, научные… все-все движутся только по приказу высшего состава. Приказ – выполнение – в этом социалистическая система. Понимаете?

Услышав мнение майора, мы подумали, что это важное и серьезное дело, так как до сих пор мы очень мало знали про СССР. Как только мы узнали, что в Советском Союзе все движется только по приказу или указанию верховной власти и наоборот, без приказа или указания ничего не делается, мы поняли, что народ в СССР беспрекословно подчиняется правительству и местной власти.

Мы слышали, что такая политическая система сложилась еще от царского времени, и русский народ уже свыкся с такой системой. Он ощущает ее нормально и не видит в этом ничего сверхъестественного. Мне показалось, что сам характер русского народа связан с такой политической системой. Поэтому русские люди очень терпеливы и выносливы, они преодолевают многие трудности. Какой великий народ!

В общем, хотели мы того или нет, но нам придется беспрекословно выполнять проект советского командования. Поэтому, когда русские плотники потребовали помощников, мы легко приняли это предложение.
С русской стороны поставили вопрос о том, чтобы избрать из японцев людей, которые хоть чуть-чуть понимали русский язык, и назначить их помощниками переводчика на рабочих местах. Наверное, русское командование поняло, что единственный переводчик Ёсида – человек с характером и совсем отбился от рук. Впрочем, я был очень рад, когда Нонака, Язима, Комэда и еще несколько солдат добровольно захотели помогать мне.

Мне было интересно наблюдать, как работают русские. Плотники, например, могли делать все одним топором. Глядя на их работу, японский плотник Сайто, который в Японии был бригадиром, с восторгом сказал: «Молодцы, русские плотники!».

Стройка по русскому методу такова: сначала рабочие выкопали ямы глубиной более трех метров для фундаментов, чтобы зимой помещение не промерзало. Затем они положили и нагромоздили бревна, потом покрыли крышу досками. Так были сделаны три барака.

Теперь я изменю тему воспоминаний и расскажу о питании военнопленных японцев в Заозерной. В начале лагерной жизни нас кормили японскими продуктами, которые мы привезли на эшелоне из Маньчжурии и складировали в лагерном складе. Но вскоре мы проели их. Вместо них нас начали кормить советскими продуктами по советской системе снабжения и количеству.
В то время советский народ только что закончил тяжелую и кровопролитную войну. Поэтому количество и качество снабжения продуктами для советских людей были очень низкими. Майор Ковалев по этому поводу сказал нам:
- Вы постоянно твердите, что не хватает продуктов и в лагере дурное питание, но наш советский народ получает продукты наравне с вами. Понимаете это?

Я сомневался и пытался опровергнуть майора:

- Майор! Я не могу согласиться с вами. Мне кажется, что ваш народ получает достаточное питание, видите, они все жирные и толстые.

Майор Ковалев с улыбкой покачал головой и сказал:

- Нет-нет! Это неправда! Просто наш народ издавна обжился на этой бесплодной земле и постоянно думает, как бы выжить. У нас есть по этому поводу хорошая поговорка: «Кто не работает, тот не ест!». Понимаете, если вы будете хорошо работать, будете и хорошо кушать.

Я упорствовал:

- Ели человек прежде хорошо не поест, у него не будет сил хорошо работать. Правда?

Майор сказал:

- Нет, это неправильно! Если человек хорошо работал, то по результату его работы он получает много продуктов. Это правильно, это по-советски. Давайте работать! Напрягите все силы!

Я не мог согласиться с мнением майора:

- Майор! В Японии есть такие крылатые слова: «Яйцо будет курицей или же сначала курица снесет яйцо?». Дайте нам много продуктов, и мы будем много работать!

Ковалев с гневом ответил:

- Это просто софистика! Софистика бонзы, который стоит перед алтарем церкви и которому больше ничего не надо. Давайте работать и хватит слов!
Несмотря на то, что наш спор с майором Ковалевым возникал еще несколько раз, к единодушию мы так и не пришли. Поэтому нам пришлось по возможности скорее привыкать к сибирской жизни и обычаям. Мы не могли больше питаться японскими продуктами – белой рисовой кашей и горячим супом «мисо». Нам давали только такие продукты: 400 граммов черного хлеба, муки, баранины и замерзшие овощи. Но в нашей голове всегда была мысль о скором возвращении домой. Только она одна и скрашивала нашу нелегкую жизнь в плену.

5. Водопровод с Урала

Маленькое озеро Урал находится от нашего лагеря в 2-х километрах на юг. Чтобы постоянно снабжать лагерь водой следовало безотлагательно провести воду от этого озера. До сих пор мы и жители возили воду на телегах в бочках. Это было не удобно и не производительно. Воды постоянно не хватало. Поэтому было решено сделать специальный водопровод от озера до нашего лагеря. Мастера Зиннай и Мацумото, которые в Японии были специалистами этого дела, взяли подряд на прокладку водопровода. Они попросили 100 человек в помощь.

Для прокладки труб надо копать землю глубиной более трех метров, т.к. в Сибири зимой земля промерзает до такого расстояния.

Поздней осенью в Сибири заканчивается отлет диких гусей. Иногда мы видели клин, который летел к югу. Ах! Вероятно, они летят на нашу родину, в Японию, в теплую и благодатную страну! Если бы у нас были крылья, то бы и мы сразу улетели вслед за ними! Ах! Как завидно нам было смотреть за вольными птицами, и слезы сами наворачивались на наши воспаленные от стужи глаза.

Но что это? Распуская хвосты, колхозные гуси стаями приближаются к нам! Некоторые хитрованы из числа копарей умудрялись столкнуть неуклюжую и жирную птицу в глубокую канаву. Там мы сворачивали ей шею, чтобы вечером приготовить себе знатный ужин.

Как-то седой старик подошел к нам и посмотрел на нашу работу. Вскоре он завел с нами разговор:

- Эй, парень! Разве ты японский солдат?

- Да, отец, мы – японские солдаты. Ты что, видел японцев?

- Я был солдатом царской армии и воевал против Японии в 1905 году в крепости Порт-Артур. Война была жесткая и кровопролитная. Японская артиллерия имела страшные пушки. Мы их называли «чертовы пушки». Из их дула вылетали настоящие «дьяволята».

Я удивился и поспешно спросил:

- Одну минуточку, дедушка! О какой «чертовой пушке» вы говорите? Я не знаю такой.

Он улыбчиво объяснил:

- У «чертовой пушки» необыкновенно большое дуло. Наверное, с пол аршина. Она выпускала снаряды 80-90 пудов весом. Эти снаряды – «дьяволята» летели со страшным воем, походим на звук скорого поезда. Когда пролетал этот снаряд, я всегда бросался на землю.

Я кивнул и подтвердил:

- Это ужасное дело. Просто беда.

После работы я узнал от адъютанта Хирукавы, что «чертова пушка» была действительно на вооружении японской армии. Это особая гаубица калибра 280 миллиметров. Она применялась для уничтожения крепости Порт-Артур во время войны 1905 года.

На следующий день веселый старик Иван опять пришел на наше рабочее место. Он, как всегда, улыбнулся и задал мне очередной вопрос:

- Молодой человек, скажи мне, ты с японскими солдатами, против которых я воевал, одинаковая нация, один народ?

Я удивился этому вопросу:

- Боже мой, дядя Ваня! Мы все – японский народ. Что тут удивительного? Просто в войну 1905 года воевали наши отцы, вот и все.

Старик недоверчиво сказал:

- Я сомневаюсь. В войну 1905 года японские солдаты были очень храбрыми воинами. Они в плен не сдавались, а вы уже через неделю после начала войны бросили винтовки. Не другая ли вы нация?

Я пожал плечами:

- Ничего не поделаешь, дядя Ваня. Мы, японские бойцы, прекратили сопротивление только по приказу нашего императора. Мы не потерпели поражения и не поддались русским.

Старик Иван кивнул головой и сказал:

- Это правда. Японские бойцы не могут сдаваться русским.

Через несколько минут он заговорил вновь:

- Молодой человек, только сейчас я вспомнил о том, что японцы должны иметь при себе «деревянную» рыбу. Дай мне одну.

- Я не понимаю, о чем вы говорите, дедушка? «Деревянная» рыба. Что это такое?

- Все японские солдаты имели ее при себе. Почему ты не понимаешь? Во время войны я получил ее в Порт-Артуре от японцев. Я ее скоблил ножом и ел вместе с хлебом. Было очень вкусно.

Я, наконец, понял, что «деревянной» рыбой был, наверное, сушеный тунец.

- Дядя Ваня, - ответил я. – «Деревянная» рыба – это сушеный тунец, по-японски «Кацобуси». Но, к сожалению, у нас нет ни одной рыбы, ведь по приказу Великого Маршала Сталина красноармейцы ограбили нас.

Старик недовольно покачал головой:

- Очень жаль. Все же Сталин злой человек.

… На западе небо загорелось вечерней зарей. На землю тихо спускались ранние зимние сумерки. Но водопроводчики Зиннай, Мацумото и другие продолжали работать на дне глубокой канавы, где еще долго сыпались искры сварки.

Кан, кан, кан… Громко зазвучал сигнал железного рельса, установленного в центре нашего лагеря. Сигналист Комэда без устали бил деревянным молоточком по металлу. Услышав призывной звук сигнала, все японцы высыпали из бараков на улицу и собрались в центре площади. Трясясь от холода, они стояли по десять человек в ряду. Адъютант Хирукава выстраивал порядок полным голосом. Это – ежедневная поверка. Из караульного помещения с важным видом выходит седой и толстый лейтенант Макаров. Он взял в руки кусок доски, рукоятка которой была тонкой, поэтому доска была похожа на японский веер судьи Гунпай или теннисную ракетку. На этой доске карандашом было записано, сколько человек вышло из лагеря на работу и сколько вернулось обратно в лагерь.

Лейтенант Макаров вместе с адъютантом Хирукавой на основании этих записей проводит поверку. В бараках для предохранения от краж оставляли по одному солдату. Чтобы подтвердить число солдат, лейтенант Макаров и японский адъютант обходили бараки и писали количество оставшихся людей на доске. Сначала они заходили на кухню, затем в санчасть, конюшню и т.д. потом считали солдат, которые стояли в ожидании поверки на площади. Чаще всего количество людей сходилось, и все быстро расходились по баракам. Но иногда бывали случаи, когда цифры не сходились, хотя математика была очень простой – плюс и минус. Но лейтенант Макаров был слаб в счете, и поверка затягивалась надолго. Характер русской нации терпеливый, лейтенант неторопливо и основательно сверял людей и цифры вновь и вновь. Все это время японские военнопленные стояли на площади и страшно мерзли.

С моей точки зрения, лейтенант Макаров был образцовым русским военнослужащим. У него был сильный и терпеливый характер. Он был послушным офицером по отношению к человеку высокого положения. Я слышал, что он был сначала простым красноармейцем, потом с усилием дошел до офицерского звания.

Как-то вечером я заговорил с ним о том, что в Сибири солнце зимой заходит очень рано, а всходит очень поздно, поэтому ночи очень длинные. Виновато в этом географическое расположение Сибири. В ответ Макаров недоуменно сказал:

- Я совсем не могу тебе поверить, что земля круглая и кружится вокруг солнца.

Я объяснил ему, как школьнику, азы геофизики, но он с моими рассуждениями никоим образом не согласился:

- Ты говоришь глупости! Если бы земля была круглая, я бы сейчас стоял на голове, а не на ногах. Бог всегда над нашими головами!

Я был просто ошеломлен упорством этого человека!

6. Прощание с майором Ковалевым

- Доброе утро, комбат Минагава, - в наш штаб вошел майор Ковалев. По выражению его безжизненного лица сразу было видно, что-то случилось. Не дожидаясь наших расспросов, майор заговорил сам:

- Комбат Минагава, очень жаль, но я пришел проститься с вами. Меня перевели на другую службу. Комбат Минагава, я знаком с вами только два месяца, но за это время я узнал многие слабые и сильные места в характере японцев. Мне хотелось бы еще долго служить с вами, но я военный человек и подчиняюсь приказу.

Комбат Минагава с сожалением сказал майору:

- Нам тоже очень жаль расставаться с вами. Если это не военная тайна, майор, скажите, в каком месте вы будете служить?

- Я уезжаю во Фрунзе. Мое новое назначение – старший преподаватель суворовского училища.

- Вот как! Это хорошо. По-моему, для вас это очень удачное место. Мы вам благодарны за вашу заботу о военнопленных. Желаем вам счастья!

Часть вторая

1. Испытание морозом

В начале ноября 1945 года вечером выпал первый снег. И сразу же началась ужасная зима. Земля промерзла так, что кайло отскакивало от нее, как от железа. На замерзшей дороге комья застывшей грязи торчат острыми клиньями. Снег идет мелкий, как сахар. Он не похож на японский снег. Когда мы зачерпывали его рукой, он просыпался сквозь пальцы. У нас, в Японии, снег липкий и влажный. От мороза на небе появлялось несколько солнц. Это удивительный природный феномен! Это своеобразное искусство сибирского мороза! Но нам было не до природных красот, ведь столбик термометра опустился до минус сорока градусов! Жестокий и безжалостный холод проникал во все щели теплых вещей, вызывая колючую боль. Сибиряки называли такой сильный ураган со снегом – «буря мороза».

После бури обычно погода становилась безоблачной и тихой. Волки, которые до сих пор были тихие, теперь начали грустно выть. Вероятно, они, как и мы, захотели еды.

Ночь в Сибири долгая. Еще только два часа дня, а на землю уже спускаются сумерки. В четыре часа становится совсем темно. А утром только в девять часов придет заря. Солнце встанет только через полчаса.

Все замерзло. Все-все… Картофель стал похож на твердые камни. Яблоки тоже замерзли. Края листьев капусты промерзли и стали острыми, как лезвие бритвы – можно поранить руку. Замерзло молоко.

Однако, когда я был на базаре, то видел интересные вещи. Это белые и половинные шары в поперечнике сантиметров по 15 и более. Продавщица выставила их на доске и продавала нарасхват. Я спросил ее:

- Что это такое?

- Вы разве не знаете? Это молоко. Свежее молоко…

- Что вы говорите, оно же жидкое, в бутылках.

Продавщица расхохоталась:

- Ха-ха-ха… Я вам сейчас все объясню: вчера я влила молоко в чашки и оставила их на улице. Утром оно замерзло, внесла чашки в дом и вытащила круги. Понимаете? Купите мое молоко и попробуйте. Вкусно будет!

Чтобы предохранить свои жилища от лютых морозов, сибиряки устанавливают в домах двойные окна. Между внутренними и наружными рамами жители хранят зимой мясо диких птиц, а в снегу хранят говядину, баранину и другое мясо. Это можно сказать, у них природный холодильник.

Мороз стоял такой лютый, что у шофера Домбары начались трудности с заводкой двигателя машины.

- Елки-палки, - ворчал он, - бензин плохой, замерз.

В бензине, действительно, плавали мелкие кусочки льда. Что делать? Как завести машину? На помощь пришел русский шофер Николай. Он осмотрелся кругом, взял железный штырь, намотал на него обтирочный материал и окунул этот своеобразный факел в бензин. Затем поджег и смело приблизил огонь к картеру двигателя.

- Это же очень опасно, - удивился шофер Домбара.

Но Николай спокойно продолжал греть мотор. Через несколько минут двигатель начал работать.

- Фу-у-у… Это русский ум!

Трудно было и нашим водовозам. Они черпали воду в бочки и возили на санях. В бочке было много льда и мало воды. Чтобы снабдить водой достаточно весь лагерь, возчикам надо было делать много рейсов. Но от лютого мороза у лошадей намерзали сосульки у ноздрей, и они быстро уставали, а некоторые даже падали от недостатка воздуха. Понятно, что стройка водопровода на зимнее время прекратилась.

Во дворе здания мы сделали несколько уборных. Для этого выкопали глубокие ямы, поверх которых положили доски. Никакого ограждения вокруг не было.
Когда люди хотели сходить по нужде, надо было обязательно надевать теплые вещи. Но ночью сонное настроение, и надевать теплые вещи было в тягость. Поэтому часто японцы выбегали ночью на улицу в нижнем белье. Многие вскоре простудились и заболели.

Однажды мы пришли в русское село и увидели следующую картину: неподалеку от дома молодая русская мать снимает с ребенка штанишки и позволяет ему на лютом морозе мочиться. Честно говоря, мы были очень удивлены такой смелостью и выносливостью. Выходит, русские с детства привыкают к морозу. Подумать только!

Некоторые японцы тоже немного привыкли к морозу еще в Маньчжурии. Но большинство прямо из Японии отправились на фронт в бой и после пленения были интернированы в Сибирь. Для этих людей сибирский мороз был тяжелым испытанием.

2. Заместитель начальника лагеря Добровольский

- Эй, Ёсида! Ты не знаешь про майора Ковалева?

- ? …? …? …? …

- Слушай, Ёсида, это я выбросил его в бочку грязи!

Услышав эти слова от заместителя начальника лагеря Добровольского, я понял, что он способствовал понижению майора Ковалева.

- Я уволил его, так как он бездарность и ни к чему не годный, - продолжал с пеной у рта Добровольский. – Он, конечно, добряк. Но нам нужны сильные и твердые люди. Пока я служу заместителем начальника лагеря, но скоро стану настоящим начальником. Помни это, Ёсида, и служи мне. Я – сильный и не люблю людей без характера, как, например, Ковалев.

Комиссар Крамаренко, который вместе с Добровольским вошел в наш штаб, все это время молчал, отводя глаза в сторону. Как я понял из его поведения, между ним, Ковалевым и Добровольским не было взаимного расположения. Похоже, они не любили друг друга.

Чтобы отвести этот неприятный разговор в сторону, я поспешил задать Добровольскому свои вопросы:

- Уважаемый Добровольский! Какое указание нам выполнять сегодня?

- Слушая меня внимательно, Ёсида, японцы слишком хорошо живут в Сибири: едят наши продукты, спят и тепло одеваются. Так?

- Гражданин Добровольский! О чем вы говорите!? Японцы хорошо кушают? Это возмутительно! Продуктов недостаточно, и они низкого качества. Тепло одеваются? Все ходят, как нищие. Наша жизнь уютная? Не говорите с потолка.
- Черт возьми! Как ты разговариваешь с советским командиром! Не забывай, что вы все – японские военнопленные! Будьте признательны, что живет в таких сносных условиях и не ропщите!

Неожиданно на помощь мне пришел адъютант Хирукава, который услышав шум в штабе, сразу стал на мою сторону:

- Добровольский, говорите поспокойнее. Я сейчас замещаю комбата Минагаву, который руководит солдатами на Южной шахте, и готов выслушать ваши указания.

Добровольский утих и уже спокойно изложил свою позицию:

- Чтобы кормить одного японца, требуется около 460 рублей в месяц. Теперь эти деньги вы будете зарабатывать сами. Понимаете, вам надо зарабатывать на свою жизнь.

- Я понял ваш довод, гражданин Добровольский. Но ведь до сих пор ваше начальство уверяло нас, что причины задержки японцев в Сибири кроются в том, что на железной дороге скопление поездов и трудно организовать отправку эшелона на родину. Мы в эти причины верили абсолютно и терпеливо ждали. Сейчас вы говорите, что военнопленные должны зарабатывать себе на жизнь. Где же резон? Прошу вас скорее донести вашему начальству, что мы требуем скорейшего возвращения на родину.

- Замолчите, собаки! – Добровольский страшно покраснел и громко стукнул кулаком по столу. – Все, никаких вопросов и ответов! Всех пленных отправляю на подземную работу в шахты. Это приказ! Сегодня же составляйте бригады шахтеров. Завтра из Красноярска приедет военный врач, он сделает медицинский осмотр и отберет тех, кто может работать под землей.

Неожиданно Добровольского поддержал лейтенант Крамаренко:

- Мы вам несколько раз объясняли, что в Советском Союзе люди живут по принципу: «Кто не работает, тот не ест». Ясно вам?

Вечером, вернувшись с шахты, комбат Минагава собрал всех офицеров и бригадиров. На собрании адъютант Хирукава доложил всем о своем разговоре с Добровольским. Спор по этому поводу разгорелся нешуточный. Многие говорили, что нельзя подчиняться приказам Добровольского, что необходимо отправить жалобу в Москву, в правительство Советского Союза. Но мы ясно себе представляли свою участь, ведь советское командование имело право на нашу жизнь. Оно могло убить всех японцев и дать им право на жизнь. Поэтому после жарких споров было решено подчиниться новому приказу и отдаться воле судьбы.

На следующий день из Красноярска, действительно, приехал военный рвач в ранге майора медицинской службы. Высокого роста, худой, он говорил быстрым и пронзительным голосом. Осмотрев японцев, которые стояли перед ним в длинной очереди без одежды, военврач классифицировал их на четыре категории. По этому списку первая и вторая категории отправлялись н работу под землей, люди третьей категории оставались работать у шахты наверху, а четвертая – оздоровительная категория оставалась в лагере заниматься внутренней работой. Так началась черная полоса в нашей арестантской жизни.

3. Шахта

Четыре шахты находились на холмах между деревнями Заозерная и Ирша. Около шахт были расположены лесосклад с лесопилкой, кузницы, электростанция, склад для продуктов, шахтерские жилища, магазины, школы, санчасть, почта и милиция. Все это вместе называлось «Канским горным комбинатом». А государственное учреждение, которое заведовало этим комбинатом, называлось «Управлением Канского горного комбината». У начальника этого управления была необъятная и сильная власть. Я видел его несколько раз. Он был похож на большого нежного кота. Говорят, что ему было тогда более 50 лет. По-моему, по своей влиятельности он был выше мэра Заозерной. Когда начальник управления выходил на улицу, вокруг сразу же разливалось какое-то нервное напряжение. Даже конвоиры, которые всегда флиртовали с девушками, прятались от греха подальше. И хотя качество бурого угля было невысокое, он принимал самые жесткие меры, чтобы безусловно выполнить государственный план.

На рабочих местах в шахтах работали не только русские, но и татары, монголы, киргизы, китайцы, казахи, евреи, узбеки и т.д. Рядом с мужчинами наравне трудились и женщины.

Всюду на рабочих местах висели многочисленные лозунги, на которых белой краской материи были начертаны следующие изречения: «Да здравствует Великий Маршал Сталин!», «Уголь – это хлеб для промышленности!», «Перевыполним государственный пятилетний план с большим успехом!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и т.д.

По нашему мнению, шахтеры работали не за идею, а только ради своей жизни, ради хлеба насущного. Причем, руководство управления постоянно требовало выполнения нормы. Количество сделанной работы здесь являлось мерилом качества продуктов. С нашей точки зрения это правило уже вошло в привычку и характер русских. И мы, японцы, также были вброшены в систему.

… В утреннем тумане трижды громко прозвучал сигнал выхода на работу. Когда мы оделись и вышли на площадь, дыхание сразу перехватило от жуткого мороза, на усах мгновенно намерзли сосульки, зажгло холодом лицо. Приходилось часто тереть нос, щеки и внимательно осматривать друг друга, чтобы не обморозить лицо.

Топая на месте валенками, японцы грелись в толпе, терпеливо ожидая, пока командир взвода охраны лейтенант Макаров запишет на свою дощечку количество людей, которые выходили из лагеря на работу. Едва он выполнил свою незамысловатую работу, как конвоиры сразу подняли шум: «Давай, давай! Быстрее, быстрее!». Толпа безропотно зашагала в сторону терриконов. Проводив товарищей глазами, я помолился богу о их безопасности и возвращении в родные бараки из-под земли.

Толпа на внешний вид безмолвна, но если внимательно прислушаться, слышны отдельные фразы переговаривающихся пленных:

- При таких адских условиях мы никогда не дождемся возвращения домой!

- Ничего не поделаешь, надо терпеть и копить силы, чтобы пережить мороз, плохое питание и тяжелый труд под землей.

- Надо работать медленнее и спокойнее, чтобы сохранить свои жизни!

Японцы похожи на мертвецов, которых гонят в ад. Некоторым конвоирам такой вид военнопленных в радость. Они взяли с собой собак и только ждут момента, чтобы натравить их на пленных. Если мы устали и даже на самую малость расстроили ряды из-за тяжелой работы, они тут же науськивают своих собак на обессиливших людей. Мерзкие скотины!

Подземная работа в шахте – адская работа. И если для русских шахтеров от нее зависела их жизнь, то для нас это был принудительный рабский труд, приносящий нам, кроме физических страданий, еще и душевные муки. Мы работали под землей вместе с русскими шахтерами. Они всегда ругались и кричали на нас. Они считали нас никудышными работниками, которые был для них только в тягость. Но мы и не напрашивались добывать уголь в такой сибирской глухомани. Нам нет дела до стахановского движения и утверждения Ленина, что уголь – это настоящий хлеб промышленности. Зачем нам слова Ленина, Сталина? В нашей душе одна надежда – скорее вернуться домой в Японию.

В наших мечтах в любое время вспоминается довоенная японская жизнь.

… Под ярким солнечным светом вырастает все сущее на нашей любимой Родине.

… Богатая и обильная наша Япония.

… Легкий ветер дует с океана и ласково гладит наши щеки. Знамя богатой добычи развевается ветром на пляже нашей Родины.

… Родина! Там наши отцы и матери, братья и сестры! Наверняка они ожидают нас, сгорая от нетерпения и страдания. Ах, мечты, мечты! Когда они станут явью, и доживем ли мы в этом подземном аду до встречи с Родиной?

Не легче было положение наших товарищей и на верху. Работа лесного склада была на открытом воздухе, где всегда бушевал сильный холодный ветер, а мороз доходил до минус 40 градусов и более. При таком лютом холоде японцы работали на разгрузке бревен из вагонов на лесопилке, чтобы стандартизировать бревна для использования в шахтах. Эти работы были очень тяжелыми и мучительными для японцев, которые день ото дня теряли силы из-за плохих условий жизни и недостаточного питания. И, как нарочно, лес приходил в лагерь не на открытых платформах, которые можно легко разгрузить за считанные минуты, а в вагонах. Разгружать тяжелые бревна приходилось через двери, поэтому на рабочем месте всегда стоял шум: «Тащи туда! Да нет – сюда! Толкай! Еще чуть-чуть! Навались! Раз-два, взяли!».
При виде такой неэффективной работы я не удержался и заметил начальнику лесного склада Казакину:

- Почему лес отправляют в вагонах, а не на открытых платформах? Кому нужен такой тяжелый и рабский труд?

Казакин ответил мне:

- Все, что ты говоришь, Ёсида, правда. Но сейчас у нас в СССР всего не хватает после тяжелой войны. Вагонов тоже недостаточно. Ничего не поделаешь, надо терпеть и работать.

И русские в таком адском положении не роптали и терпеливо работали. Они были похожи на лошадей с наглазниками, которые безостановочно крутят ворот углеподачи из шахт. Но, благодаря именно таким качествам, они перевыполняли свои пятилетние планы, и, в конце концов, победили фашистскую Германию в Великой Отечественной войне. Нам придется быть такими же выносливыми и стойкими, если мы хотим дожить до возвращения на Родину.

4. Кровавая коса смерти

К сожалению, далеко не всем моим соотечественникам удалось дожить до этой светлой и счастливой минуты. Из-за плохих условий жизни, непосильного труда и ужасного мороза в зиму 1945-1946 годов многие из нас умерли. В это время – с декабря 1945 года по март 1946 года – у нас были мрачные дни. Мы находились на самом дне разочарования и безнадежности. Адская подземная работа и работы на лесном складе при сильно морозе и постоянном холодном и пронизывающем все косточки ветре. Хронический недостаток продуктов и воды. Жизнь в тесных, грубых и вредных для здоровья бараках. Кроме этого, русское командование и конвоиры безжалостно относились к нам, принуждая к тяжелой работе. Здоровье японцев постепенно поистощилось. По этой причине в лагере свирепствовали дистрофия, авитаминоз, сыпной тиф и многие другие болезни. Зачастую многие мои соотечественники, закончив работу в шахте, с трудом, из последних сил добирались до холма Южной шахты и, взглянув в последний раз на свет лагеря, падали замертво. Таким образом, с декабря по март в лагере умерло более 260 военнопленных. Почти не было дня, чтобы санитары не докладывали из санчасти о смерти очередного солдата.

Инструментальный сарай, который находился около ворот караульного помещения, мгновенно был переполнен мертвыми телами моих несчастных товарищей. Святые трупы умерших солдат, уже отвердевшие от мороза, мы обтирали снегом, переодевали в чистую одежду и хоронили их со слезами на глазах: «Братья, как вас мучили, как вы страдали! Какое несчастье!».

В 300 метрах от лагеря мы оборудовали кладбище и хоронили на высоком холме своих умерших солдат в десять рядов. Чтобы вырыть ямы под могилы, использовался труд оздоровительной команды. Замерзшая земля, твердая, как камень, отбрасывала из слабых и непослушных рук ослабевших людей кайло. После двух-трех ударов копальщики, задыхаясь, садились на промерзшую землю. Многие из них понимали, что не далеко то время, когда им придется лечь навечно в могилу на чужой земле. Смотреть на это было жалко и тяжело.
Однажды Добровольский вызвал меня в комнату штаба. Едва я вошел, он с порога задал мне неожиданный вопрос:

- Почему умерло так много японцев?

Я не сдержался и ответил напрямую:

- Причины все у вас на виду. Например, какой пищей вы нас кормите? Какие отвратительные условия жизни вы создали для военнопленных! Вы относитесь к нам хуже, чем со скотом!

Внимательно слушая, он проворчал:

- Давай продолжай. Что ты еще можешь сказать?

- Вы приманили нас продуктами и заставили делать тяжелую работу, не давая достойной пищи. Вы только гоните нас на тяжелую принудительную работу. Да, мы пленные, но мы японцы, а не скоты! В таких ужасных условиях мы никогда не жили.

- Хватит, ты уже все сказал, - Добровольский от гнева даже покраснел. – Такие жалобы я уже слышал от тебя многократно. Ропота я больше не потерплю. Вы плохо работаете, поэтому плохо живете. Надо выполнять норму. Можешь идти.

После нашего разговора с Добровольским положение военнопленных не улучшилось. Днем и ночью он кричал: «Плохо. Плохо!». Он постоянно сажал офицеров и солдат в карцер, где холодно и темно, где мало пищи и который больше похож на логово зверя, чем на человеческое помещение. После ухода Ковалева он ничего не сделал для улучшения жизни японцев. Хуже того, если у больных температура была не более 38 градусов, и врач давал больным отдых, начальник лагеря отправлял их в шахту.

Люди в лагере умирали не только от болезней, но и от многочисленных производственных травм в шахте. Были раненые из-за того, что прищемило руку или ногу вагонетками. Случались обрушения угля. Было немало растяжений связок из-за опасных копей. У некоторых японцев болела голова от душного и спертого воздуха шахт. Бессердечный человек – Добровольский – несправедливо подозревал, что японцы специально делали себе увечья, чтобы уклониться от подземной работы. Невыносимый ужас!

Безжалостный Добровольский доходил до того, что сажал раненых в карцер, где долго не могли выдержать даже здоровые люди. Наверняка Добровольский был адским посланцем!

Мы не раз в то тяжелое время вспоминали добрым словом майора Ковалева. Будь он начальником лагеря, наверняка до такого невыносимого состояния мы бы не дошли. Ковалев был разумным человеком, не случайно он призывал нас тщательно подготовиться к первой в нашей жизни сибирской зиме. Но нам не была ясна позиция комиссара Крамаренко. Почему он до сих пор молчаливо допускает бесчеловечные действия Добровольского, ведь он не просто офицер, но солдат партии, военный комиссар. Может быть, он слишком молод или боится открыть рот? Мы просто терялись в догадках.

Но однажды он зашел к нам в штаб и неожиданно заговорил со мной.

- Сержант Ёсида, почему так много умерло японцев?

- Это страшный вопрос, лейтенант. Стоит ли его поднимать, ведь умерших уже не поднимешь с того света?

- Говори, Ёсида. Мне надо узнать действительные факты, - лейтенант достал ручку и тетрадь из портфеля.

- Комиссар Крамаренко! Я сейчас вам расскажу и жалкой и бедной жизни и о жестоком обращении с японцами, я много раз рассказывал об этом Добровольскому, расскажу еще раз и вам.

И я без колебаний рассказал Крамаренко о наших ужасных условиях существования, о бесчеловеческом отношении к пленным, о скудном питании. Пока я говорил, лейтенант беспрерывно записывал мою речь в свою тетрадку. Зачем? Честное слово, я даже немножко забеспокоился и прервал свой горестный монолог. А вдруг советское командование неправильно истолкует мою исповедь комиссару? Но Крамаренко сразу сказал:

- Ничего не бойся, Ёсида! Все то, что ты мне рассказал, пойдет только на пользу военнопленным.

Часть третья

1. Весенние перемены

Кое-как жестокая весна подошла к концу. Дни мало-помалу становились все длиннее. Под теплым солнечным светом начали таять плотно смерзшиеся лед и снег. Талая вода стекала с холма в низины, шумно брызгая веселыми ручьями. Спустя долгое время мы наконец-то увидели черную землю. Весна наступила!

Бурьяны, которые, казалось, зимой погибли от мороза, вытянули стебельки и былинки из черной земли к весеннему солнцу. Твердые почки березы распустили свой жесткий панцирь, набухли и вот-вот выкинут нежные зеленые листочки. Перелетные птицы потянулись с юга на север. Весна берет свое. Первая сибирская весна нашей лагерной жизни!

Наступил праздник Первое мая. Этот день во всех республиках СССР выходной день. В наших шахтах тоже.

Вместе с рядовым Нонакой мы вышли из лагеря через караульное помещение на поле и вдохнули пьянящий весенний воздух полной грудью. Нонака поэт. Он пишет традиционные японские стихотворения (танка) и поэтому настроен романтично.

- Видите, сержант Ёсида, там воздушные волны парят над нагретой землей, - показывает мне пальцем на горизонт Нонака.

Нам хорошо и спокойно. Тем более, что уже несколько дней мы не слышим вульгарный и вечно недовольный голос начальника лагеря Добровольского?
Странное дело! Где он? Что с ним случилось? До сих пор в пургу и бурю, жуткий мороз и относительную оттепель он всегда безжалостно и беспрерывно ругал нас. Может быть, он заболел? А может, начальству попали в руки записи моей беседы с комиссаром Крамаренко? Мы просто терялись в догадках.

Встретив капитана Золотухина, я не удержался от вопроса:
- Скажите пожалуйста, капитан, где начальник лагеря Добровольский? Уж не заболел ли он часом?

Золотухин развел руками и отвел глаза в сторону:

- Жив-здоров, а почему ты спрашиваешь?

- Его никто не видел в лагере уже целую неделю. Это более чем странно!

Капитан Золотухин ухмыльнулся и заговорщическим голосом сказал:

- Слушай, Ёсида, Добровольский отправлен на другое место работы. Его больше никогда не будет в вашем лагере.

- Спасибо, капитан, за добрую весть. Но кто будет вместо него начальником лагеря?

- Скоро узнаешь. Но в любом случае служба начальника лагеря очень трудна и ответственна. Я бы сравнивал ее с работой кучера, который управляет тройкой.

- Тройкой! Не понимаю вас, капитан.

- В тройке три лошади. Лошадь первая – русское командование. Вторая – управление шахт, третья, она самая важная, японский военнопленный батальон. И начальник лагеря должен умело управлять всеми тремя. Понимаешь?

- Мало-мало понимаю.

- Если плохо управляет, можно заехать в ад. Хорошо - в рай. Добровольский был поглощен выполнением нормы и выпустил из вида условия жизни военнопленных. И хотя успехи в работе были большими, Кремль остался очень недовольным большой смертностью японцев. За это и уволили Добровольского. Теперь понял?

- Спасибо, капитан, за ваше разъяснение. Я все хорошо понял.

- Вот-вот, ты же умный, Ёсида. Саенара (до свидания).

- Саенара, капитан.

После разговора с капитаном Золотухином моя душа все-таки не успокоилась. Кто будет начальником лагеря? Какой характер у него? Эти мысли не давали мне покоя. На мой взгляд, лучшим начальником лагеря из числа местных офицеров мог стать капитан Золотухин. Он самый старший по званию в лагере, да и характер у него покладистый.

2. Новая метла метет по-новому

Весна кончилась так же быстро, как и наступила. Летнее солнце на безоблачном небе засверкало ярко и ослепительно. Травы и цветы быстро выросли и набрались сил.

Деревня Заозерная, где мы сейчас живем, наверное, находится на 56-м градусе северной широты, поскольку дневное время летом очень продолжительное. Солнце совсем не хочет спускаться за черту горизонта. Даже в 11 часов ночи на улице еще светло. В такую светлую ночь трудно заснуть.

Интересно, что русские жители сами делают себе ночь, закрывая вечером окна плотно ставнями. Но дети не торопятся по домам, гуляя до позднего вечера на светлой улице, за что им частенько достается от родителей.

Молодые влюбленные пары в обнимку на поле играют на балалайке и шепчутся о любви…

Вдруг кто-то вызывает меня девичьим голосом:

- Ёсида-сан, Ёсида-сан. Где вы?

- Здесь я, на поле.

Из тумана вышла Татьяна – помощница главного бухгалтера русского штаба. Поправив длинные светло-каштановые волосы, она торопливо подошла ко мне:

- Добрый вечер, Ёсида-сан. Скорее идите в штаб, вас вызывает к себе новый начальник лагеря.

- Спасибо, Таня, сейчас приду.

Я надел мундир и вместе с комбатом мы пошли за Татьяной к русскому штабу. По дороге я пытал Татьяну вопросами:

- Скажи, Таня, какой человек новый начальник?

- Новый начальник? Он лысый, у него большой и красный, как морковка, нос. Голос у него громкий. Приехал он вместе с женой и детьми. Говорят, с Украины, но я точно пока не знаю.

- Наверное, он грозный?

- Нет, по-моему, он добрый…

Приближаясь к штабу, мы с комбатом дали волю своему воображению о новом начальнике лагеря.

Новый начальник с достоинством сидел в кресле в середине комнаты штаба. Рядом с ним стояли офицеры русского командования. Среди них было несколько незнакомых командиров. Наверное, они были из нового состава.
Медленно поднявшись с кресла, новый начальник лагеря пожал руку комбату и с достоинством заговорил с нами:

- По приказу правительства СССР и командования Советской Армии с сегодняшнего дня я и мои подчиненные офицеры заведуем вами, т.е. японскими военнопленными. Я – начальник лагеря. Мне не нужны никакие объяснения о прошлых делах. Теперь поздно и напрасно говорить об этом. С настоящего времени вы обязаны действовать по нашему указанию. Я рекомендуюсь? Антоновский Александр Дмитриевич. Позвольте познакомить вас и с новым составом офицеров.

Начальник лагеря поименно назвал нам всех незнакомых офицеров. Затем он продолжил свою речь:

- С сегодняшнего дня японские офицеры должны выполнять свои обязанности и задачи с помощью русских офицеров. А завтра утром после выхода первой смены шахтеров сразу собирайте в нашем штабе все японское командование. Я объясню вам наше будущее направление в обращении с японцами. Вам все ясно?

- Так точно!

На следующее утро по сигналу «Становись» бригады первой смены выстроились на площади. Переписав количество людей на доску, начальник караула лейтенант Макаров сдал пленных конвоирам, и бригады по очереди вышли из лагеря на работу.

После отправления бригад первой смены все японское командование собралось в русском штабе, как вчера вечером нам было приказано.

- Доброе утро!

- Доброе утро, начальник! – обменялись мы приветствиями с подполковником Антоновским.

- Товарищи! – Громко, чтобы все слышали, заговорил подполковник. – Когда я пришел впервые в лагерь, то сразу обратил внимание на большое количество могил на лагерном кладбище. Наверное, было немало причин для столь ужасных смертей. Но сейчас, я заверяю вас, что подобного мора в лагере не повторится. Я обещал и обещаю это не только вам, но и моему командованию, когда меня назначали на должность начальника лагеря. Я сердечно соболезную погибшим японцам. Больше от холода и голода ни один из военнопленных не умрет.

Некоторое время он помолчал, а затем продолжил свою страстную и необычную для нас речь:

- Теперь я постараюсь ввести вас в курс моих дальнейших действий. В первую очередь, они будут направлены на коренное улучшение условий жизни японцев. Второе, на работе вы обязаны выполнять норму не ниже, чем на 100 процентов. Это приказ. Что касается возвращения в Японию… Когда это произойдет, я не знаю, но я постараюсь сделать все от меня возможное, чтобы о вашем настроении узнало самое высокое советское командование. А пока надо терпеливо ждать и хорошо работать.

Прослушав короткую, но эмоциональную речь нового начальника лагеря, мы посмотрели друг на друга и успокоено улыбнулись. Похоже, что Антоновский коренным образом отличается от бывшего начальника Добровольского. По первому впечатлению – он строгий, энергичный и рассудительный человек. У него бесстрашный вид. Рассказывали, что во время Великой Отечественной войны он руководил партизанским отрядом на Украине. Отряд воевал бесстрашно, нанося фашистам большие потери, за что Антоновский получил от советского командования две большие звезды на золотые погоны и многочисленные ордена и медали.

Была у нашего смелого начальника одна слабость – алкоголь. Под хмельком он танцевал один в комнате и чаще всего любил петь одну песню:

Одесса, Одесса моя.
Милая, хорошая родина.
Красивая страна,
Отличная девочка,
Вкусное вино…

Заведя песню, он отбивал такт рукой и топал ногами. Впрочем, пристрастие к хмельному не мешало Антоновскому с первых дней железной рукой наводить порядок в лагере. По его инициативе у нас произошли большие кадровые перемены. На другую службу – в Бородинский лагерь уехала военврач Калинина. Вместо нее доктором лагеря стал приезжий Денисенко. Мы ему дали прозвище «такуки» - енотовидная собака, столь он был похож на отрицательного героя старой волшебной японской сказки. Лейтенанты Кедров и Крохин были назначены заместителями начальника лагеря по труду. Кедров – на Южную и Первую шахты, Крохин – на Вторую и Третью. Начальником политчасти стал капитан Золотухин. Его помощником и агитатором – лейтенант Устинов. Остальные офицеры остались на прежних должностях.

3. Первые радости

С приходом Антоновского в первую очередь возобновилась стройка водопровода из озера Урал. Водопроводчики, которые всю долгую сибирскую зиму работали под землей в шахтах, с радостью приступили к выполнению своих непосредственных обязанностей. С раннего утра до поздней ночи в глубокой траншее сыпались искры сварки, была слышна русская и японская речь.

В плотничьем сарае также с болим удовольствием начали работать кузнецы, столяры и плотники. До этого они поневоле работали забойщиками, а теперь приступили к ремонту лагерного оборудования, к изготовлению всевозможных жизненно необходимых инструментов. Они поставили большую дымовую трубу, из которой теперь постоянно поднимался большой столб черного дыма.

Видя дым из кузнечной трубы, русские жители удивлялись:

- Смотрите, это же настоящий завод!

- Молодцы, японцы, настоящие трудяги! Какие они умелые мастера!

Рядом с кузницей мы построили гараж для грузовиков. Зимой он хорошо послужил нам, когда на машинах пришлось перевозить из Красноярска теплые вещи и другие необходимые для лагерной жизни предметы.

Около кухни была построена хлебопекарня. До этого хлеб нам привозили из Заозерной на машинах или санях. Зимой или во время плохой погоды машины часто опаздывали, поэтому нам частенько приходилось выходить на подземные работы без куска хлеба. Теперь у нас появилась возможность всегда есть горячий хлеб. Кроме этого, наши мастера научились делать питательные напитки – квас и т.д.

Наш пекарь Риюкей со своими помощниками, которые из-за слабого телосложения и здоровья не могли работать под землей, трудились весь день у печи с большим удовольствием. Наша пекарня была столь большой, что появилась возможность снабжать вкусным хлебом не только военнопленных японцев и конвоиров, но и соседних русских жителей. Как-то я повстречал двух русских служащих из нашей конторы – Татьяну и Шуру. Они несли под мышками свежие хлебные булки.

- Добрый день, девчата! Как вам нравится японский хлеб?

- Вкусный! Мне очень понравился, - ответила с улыбкой Татьяна. А Шура сказала:

- По-моему, хлебная корка чуть пережарена и тверда.

Не удержавшись, я поспешил к пекарю Риюкею:

- Риюкей! Русские девчата говорят, что хлебная корка чуть-чуть тверда и пережарена.

- Ничего, сержант Ёсида! Я ведь пеку хлеб только для японцев, а среди них нет ни одной девчонки. Правда?

- Верно ты сказал, Риюкей. Мы печем хлеб только для своих. Если не нравится русским наш хлеб, пусть не берут!

Важным событием в жизни лагеря стал пуск водопровода. Когда отвернули кран, вода энергичным потоком хлынула из трубы.

- Ура! Ура! Ура! – не сдержались мы от радостных возгласов. Теперь из-за недостатка воды нам нечего беспокоиться. Это позволило нам построить свою баню. Ее сделали по русскому типу – с парилкой и большим моечным отделением. Кочегары, не жалея, исправно топили баню углем, и могущественный и животворный пар клубами валил из котлов и парилки. Мы ложились на большой полок, непринужденно болтали о жизни и парили себя большими березовыми вениками. Красота! Блаженство! После тяжелой подземной работы баня буквально возрождала японских шахтеров к жизни. До этого мы мылись только раз в месяц в Заозерновской бане. Приходилось ходить до нее более 10 километров. Зимой это было очень трудно и тяжело. Теперь, возвратившись со смены, наши шахтеры имели возможность отмыть грязное тело от угольной пыли, сменить чистое белье и даже постричься, поскольку в бане постоянно работали парикмахеры. Правда, баня была не столь просторной, и много людей одновременно в ней не могло мыться. Пришлось сделать специальное расписание, чтобы один человек мог помыться в бане не реже двух раз в неделю. А мыть лицо и руки можно было в любое время.

Наша баня имела столь хорошую репутацию, что в нее стали приходить мыться семьи русского командования, командиры и просто русские жители. Начальник лагеря Антоновский договорился с командиром нашего батальона Минагавой, чтобы открывать каждую пятницу баню для русских. Я по этому случаю написал даже следующее объявление: «Сегодня… число… месяц, в пятницу баня открыта только для русских. С 9-00 до 13-00 для женщин и детей. С 13-00 до 17-00 – для мужчин. Японцы не допускаются!».

… Пятница. С утра радостные русские женщины и дети с тазами, мылом и полотенцами в руках через караульное помещение гуськом тянутся в баню. Один из наших циников решил подглядеть в щели за моющимися женщинами. Но санитар пикета начеку. Он палкой сбил с ног прохвоста: «Похотливый негодяй! Уходи быстрее, собака!». Под хохот и улюлюканье товарищей сконфуженный дон Жуан убегает, сгорая от стыда.

В лагере была построена не только баня, но и своя прачечная, в которой работало несколько человек из третьей категории труда. Они целый день стирали, сушили и дезинфицировали белье в дезкамере для всех шахтеров и рабочих. Благодаря прачечной, мы вскоре освободились от вшей. Но вот с клопами дело было посложнее. Они жили в многочисленных щелях деревянных бараков и особенно в ночное время не давали нам покоя. Говорят, что они не переносят болезнетворные микробы и бактерии, но все равно после их многочисленных укусов тело начинает ужасно зудеть. Клопы не давали нам спокойно спать даже после теплой бани.

Мы долго думали, как избавиться от этой кровососущей нечисти, и решили плотно замазать стены бараков цементом, чтобы навсегда похоронить клопов в бетонном саркофаге. По нашему «приговору» комендант Тамура со своими подчиненными – плотниками и штукатурами начал работу по блокаде клопов. Через несколько дней мы смогли спать спокойно. Но почему-то мы почувствовали себя неуютно, поскольку нас окружали голые цементные стены.

- Мы живем, как в тюрьме, - ворчали шахтеры и рабочие. – Надо что-то делать.
Один из шахтеров внезапно воскликнул:

- У меня есть хорошая идея! На этих цементных стенах можно нарисовать всевозможные картины. Можно, к примеру, красавиц, а можно цветы, природу – кому что нравится.

- Но кто будет рисовать? – возразили ему. – Разве среди нас есть художник?

- Это сущая ерунда. Вы разве не знаете, что шахтер Кисимото прежде работал оформителем. Его и попросим нарисовать картины в казармах.

Выяснилось, что Кисимото, действительно, до армии занимался конструкцией японской народной одежды – кимоно. Он с радостью и большой охотой вызвался рисовать настенные картины. Узнав об этом, русский ефрейтор Захаров где-то достал цветные краски и принес нам. Вскоре наши суровые и темные бараки превратились в настоящую картинную галерею.

Увидев роспись на стенах, начальник лагеря Антоновский удивился и восхитился мастерством художника Кисимото. Так мелкими, но существенными шажками жизнь в лагере украшалась день ото дня.

4. Производственная норма

С тех пор, как мы приехали в Сибирь, это словосочетание постоянно висело в лагере. Как нам надоело его слушать! Тем не менее не только у русских шахтеров и рабочих, но и у нас, японских военнопленных, вскоре слово «норма» стало злободневной темой. Ведь вся жизнь лагеря зависит от этого слова. Количество отпускаемых едокам продуктов, топлива, одежды – все это напрямую связано с тем, как люди выполнили сменную норму на рабочем месте.

Интересно! С одной стороны, люди как бы обожествляют это слово, как всеведущего и всемогущего Бога, с другой – ненавидят его, как самого злобного черта.

Каким образом у русских составляется норма? Например, у нас на шахтах Канское рудоуправление избрало несколько лучших шахтеров для составления производственного задания. Эти работники под неусыпным надзором управляющего трудились восемь часов. После управляющий измерил результаты их работы. Так была определена 100-процентная норма для всех остальных шахтеров.

Но надо заметить сразу, что работали в забое элитные шахтеры. Более того, им создали нормальные и спокойные условия труда. В постоянной шахтерской текучке сделать это практически невозможно. У наших шахт нормальных условий труда не бывает. Постоянно возникают всевозможные обстоятельства остановки угольного конвейера. Особенно если учесть, что оборудование на шахте устаревшее, а квалификация японских шахтеров очень низка. Но производственная норма, составленная в Канском рудоуправлении, это совершенно не учитывает!

Но русские шахтеры и рабочие не смеют ее критиковать. Они давно поняли, что с начальством лучше не спорить, поэтому работают молча целыми днями. Нам приходилось поступать точно таким же образом. Мы все вместе были похожи на ослов, которые тупо тянут тяжкий воз. Все повторялось изо дня в день: после каждой смены бригадир вместе с русским десятником осматривали рабочее место японских шахтеров, чтобы проверить результаты их работы. Потом они заходили в контору и считали производственную норму по каждому шахтеру в отдельности, затем делали список выполненных работ. Все это называлось «рапортом».

После возвращения в лагерь бригадир заходил в штаб батальона и докладывал комбату о выполнении нормы и представлял ему свой рапорт. Каждый день я собирал эти рапорты у всех бригад, чтобы доложить окончательный итог начальнику лагеря Антоновскому. Как правило, при этом бригады лесного склада выполняли норму на 100-125 процентов, а шахтерские не дотягивали и до ста процентов.

Схватив рапорт, начальник лагеря Антоновский кричал с пеной у рта на комбата Минагаву и бригадиров:

- Я вкладываю всю душу в улучшение лагерной жизни и требую от вас только одного – безусловного выполнения производственной нормы. Что вам сейчас мешает выполнять ее на 100 процентов? Что с вами происходит? Почему вы не хотите хорошо работать? Вы все лодыри и дармоеды, неблагодарные люди!

Он сильно стукнул кулаком по столу и продолжил свой гневный монолог:

- Комбат Минагава! Ваши бригадиры плохо относятся к своим непосредственным обязанностям! Они не принимают никаких мер для выполнения бригадами норм! Я вам приказываю тех бригадиров, чьи бригады не выполняют норму, впредь садить в карцер! Пусть на досуге всерьез задумаются над своим поведением.

Но несмотря на то, что русское и японское командования буквально затретировали шахтеров, превратив ежедневные производственные совещания в бурлящий котел шума, переполоха и откровенного мата, положение на шахтах выправлялось с трудом. Я тоже в меру своего ума попытался понять, почему ежедневно срывалось выполнение производственных норм и вот какая получилась картина.

По идее, угольный конвейер на шахтах работал по следующей схеме: самое важное место в шахте – это лава. В лаве шахтеры кайлами рубили угольный пласт и бросали добытое топливо лопатами на конвейер. С помощью электролебедки уголь по конвейеру подавался к люку. Люковщицы по очереди вталкивали порожняки и грузили уголь. На подземной галерее, где обычно работали женщины, которых мы звали «мадам», с помощью лебедки или коногона вытягивали вагонетки на эстакаду и выгружали уголь в накопительный склад. Казалось бы, все очень просто и органично. Если за восемь часов ритм добычи угля не собьется по разным причинам, тогда выполнение нормы на 100 и более процентов гарантировано.

Но это – голая теория. На практике все шло совершенно иначе. Почти каждый день в шахтах случались какие-нибудь чрезвычайные происшествия или аварии. К примеру, вагонетки сходили с рельсов из-за того, что они были некачественно уложены или износились колеса вагонеток. Или плохо работали неопытные шахтеры. Что тогда начиналось! Шум, гам, крики! «Мадамы» собираются все вместе у схода вагонеток с рельсов и, приложив все силы своих больших задов, пытаются поставить вагонетки на место. Сила задов «мадам» удивительно мощная и замечательная. Как правило, под крики «Раз-два, взяли!» им удается ликвидировать аварию.

Но за то время, пока устранялось «ЧП», грузы, подходящие к эстакаде, стояли на распутье и не давали прохода другим вагонеткам. Естественно, что стоял без дела и порожняк. Другими словами, работа шахты была полностью парализована. Понятно, что в этот день говорить о выполнение сменной нормы на 100 процентов уже не приходилось.

Другой наглядный пример. Норма забойщика определялась не только количеством добытого угля, но и метрами пройденной лавы. Для этого сначала в забое бурили шурфы и закладывали в угольный пласт взрывчатку. Но очень часто сила взрыва была недостаточной, и все приходилось начинать сначала. Кроме того, через каждые 30 сантиметров бурения забойщик обязательно должен был поставить стойки, затем закрепить лаву досками для предотвращения обвала. Но эта работа совсем не включалась в норму забойщика. Вместо того, чтобы внести коррективы в явно завышенные нормы добычи угля, русское командование постоянно и беспощадно бранилось, и кричало:

- Почему так плохо работаете?

- Посажу бригадиров в карцер за плохое руководство!

Однажды я не выдержал и обратился к лейтенантам Крохину и Кедрову с предложением:

- Почему вы не доложите своему начальству о нереальности утвержденных норм? Ведь сейчас нет Добровольского, который бы сразу заткнул нам глотку. Мы можем объяснить свое положение Антоновскому, и я думаю, что он нас поймет.

- Ёсида, подполковник Антоновский, действительно, добрый и рассудительный начальник, - заметил лейтенант Крохин. – Но я боюсь, что не в его власти менять существующее положение вещей.

- Чего нам бояться, лейтенант Крохин, - удивился я. – Пойдемте вместе с вами к начальнику лагеря и объясним ему нереальность нормы. Согласны?

Крохин немножко подумал и заметил:

- Каким образом мы это сделаем? Чем обоснуем свои расчеты? Ты об этом подумал, Ёсида?

- Я ожидал вашего вопроса. А теперь слушайте меня внимательно. Вот два рапорта. Один – бригады лесного склада, другой – шахтеров Второй шахты. Первые выполнили норму на 125 процентов, вторые – лишь на 60 процентов. Когда начальник лагеря посмотрел эти рапорты, он похвалили рабочих лесного склада за отличную работу, а на шахтеров гневается до сих пор.

- Да, это так, Ёсида. Японские рабочие на лесном складе, действительно, отличные трудяги.

- Вы считаете, что шахтеры в отличие от своих земляков с лесного склада отъявленные лентяи. Я считаю, что они прекрасные мастера, но существующие нормы составлены таким образом, что самые лучшие стахановцы никогда их не выполнят. Вы заметили, что на всех шахтах идет постоянный срыв производственных заданий? Разве все люди там плохо работают? Разве они все лодыри или бездельники? Они просто поставлены в такие условия, при которых невозможно хорошо работать, ведь все японские рабочие работают на побегушках у русских шахтеров. Надо сделать так, чтобы японцы работали только самостоятельно. Это должно повысить эффективность труда. Вы согласны?

Лейтенанты немного подумали и согласно кивнули головой. А вскоре после производственного совещания, на котором обсуждались наши с лейтенантами Кедровым и Крохиным предложения, начальник лагеря Антоновский незамедлительно отдал приказ русским офицерам: «Исследовать нелогичные пункты производственной нормы. С завтрашней первой смены все русское командование – офицеры, военврач, бухгалтер, интендант, казначей и все-все – вместе с японскими бригадирами обязаны спуститься в шахты, чтобы на месте проанализировать условия труда японцев и найти причины, мешающие им выполнять норму на 100 процентов. Об увиденном незамедлительно доложить мне!».

Узнав о приказе начальника лагеря, все офицеры и обслуживающий персонал явно растерялись, поскольку многим из них давно не приходилось спускаться в опасную лаву. Но Антоновский действовал молниеносно:

- Лейтенант Крохин! Лейтенант Кедров! Приказываю вам немедленно подготовить отчет о совместной работе русских офицеров с японскими бригадирами.

По приказу начальника лагеря военный врач Денисенко спустился в Южную шахту. Согнув свое толстое и неуклюжее тело, он с трудом протиснулся в узкий забой и с нескрываемым страхом и любопытством стал наблюдать за работой японцев. Честно скажу, работа в забое № 17 шла ни шатко, ни валко. Наверное, из-за плохого качества взрыва забойщики с трудом врубались в угольный пласт. Не выдержав такой откровенно слабой работы, доктор Денисенко крикнул:

- Дайте мне кайло!

Он схватил этот несложный шахтерский инструмент и с силой ударил в угольный пласт. Но пласт не поддался, и кайло чуть не выпало из докторских рук. Второй удар, третий… вскоре холеные руки нашего эскулапа онемели от непосильного труда. Доктор, тяжело дыша и утирая со лба обильный пот, неожиданно приказал:

- Японские солдаты! Больше работать не надо. Уходите все наверх и отдохните в ожидании нового взрыва.

От таких слов японские шахтеры больше испугались, чем удивились.
- Что вы сказали, доктор? – заговорили они разом. – Не надо работать? Боже, если мы сейчас уйдем из лавы, карцер нам обеспечен, ведь мы пока выполнили норму всего на 30 процентов!

- Без взрыва больше работать нельзя, -упорно стоял на своем доктор Денисенко. – Понятно? Скорее уходите из лавы.

- Доктор, мы согласны, но напишите нам письменный приказ, - попросил военврача один из японских шахтеров. – Без такого документа после возвращения в лагерь нам очень достанется от подполковника Антоновского, и нам, действительно, не миновать карцера за плохую работу.

- Ладно! – согласился доктор. – Дайте ручку, я сейчас вам все напишу. Только не беспокойтесь.

Доктор на месте с легкостью написал освобождение и закрепил его своей размашистой росписью. Какой добрый и хороший человек, этот военврач Денисенко!

Во вторую шахту под землю вместе с японским бригадиром Хаяси спустился бухгалтер лейтенант Лысенко. Едва они дошли до лавы, как неожиданно в шахте погас свет. В кромешной темноте сразу остановились все перевозки и добыча угля. Не на шутку перепугался и бухгалтер.

- Боже мой, что случилось, - вскрикнул он.

- Лейтенант Лысенко, ничего не бойтесь, - спокойно и с достоинством успокоил бухгалтера бригадир Хаяси. – Наверное, это авария в электросистеме. В шахте это часто случается.

- Бригадир Хаяси, что нам в таком положении делать, ведь опять сорвем выполнение нормы? – забеспокоился Лысенко.

- Ничего не поделаешь, лейтенант. Без электроэнергии шахта работать не может. Придется отдохнуть.

- Да-да, вы правы, Хаяси. Будем ждать.

Через час ремонт электросистемы закончился, и в лаве опять стало светло. Порожняки один за другим стали двигаться к эстакаде. Конвейер, полный угля, начал свой бесконечный бег. В шахту вернулся обычный рабочий шум.

После смены Лысенко показал бригадиру Хаяси свой рапорт:

- Смотрите, Хаяси. Я написал, что из-за прекращения подачи электроэнергии японцы не могли работать полтора часа.

- Спасибо, лейтенант, за правду.

Через неделю все русские офицеры собрались в кабинете начальника лагеря Антоновского, чтобы доложить ему об исполнении приказа. Выслушав доклады, Антоновский долго и молча сидел перед грудой бумаг и других документов. Вдруг он решительно поднялся и снял трубку телефона. Офицеры поняли, что он решил поговорить с управляющим Канским рудоуправлением. Закончив разговор, Антоновский сразу же вызвал лейтенантов Крохина и Кедрова:

- Я только что договорился с управляющим рудоуправлением о корректировке норм. Возьмите эти документы и срочно езжайте в Канск. На месте разъясните управляющему мотивы нашего решения. Да, еще… возьмите японца Ёсиду, поскольку он хорошо осведомлен об этих проблемах. Выполняйте!

Какое поспешное указание! Антоновский, как всегда, в своем амплуа. Он действует быстро и напористо, как когда-то у себя в партизанском лесу. Мы также спешно погнали машину в Канск.

Управляющий Канским рудоуправлением ждал нас в своем кабинете:
- С приездом, товарищи! Я в курсе ваших предложений, мне об этом по телефону доложил Антоновский. Давайте сразу договариваться.

Лейтенанты и я терпеливо рассказали управляющему о несовершенстве существующих норм, о причинах, препятствующих выполнению производственных планов шахтами. Управляющий все время внимательно слушал наши объяснения, часто кивал головой, иногда не соглашался с нами. Спор продолжался более двух часов. В конце нашего разговора управляющий обещал ответить на наши предложения официально. И действительно, ровно через неделю мы получили из Канска следующий ответ. Я привожу из него наиболее значимые и интересные места:

- При прекращении работы не по вине шахтеров оплату их труда производить исходя из среднего тарифа.

- Снабжение продуктами японских военнопленных предусмотреть по сетке подземных работ.

- Закрепить Южную шахту за японскими шахтерами для самостоятельной работы.

Наконец-то наше заветное желание работать самостоятельно свершилось. Теперь надо не подвести начальника лагеря Антоновского, который помог нам добиться этого, и работать так, чтобы наша шахта стала передовой. Если мы этого не сделаем, станем предметом насмешек со стороны русских, а позор поражения ляжет на весь японский батальон. А, впрочем, чему мы радуемся, ведь за трудовым энтузиазмом мы как-то забыли о главной нашей надежде – возвращении в родную Японию. Нам опять надо покорно жить в этой сибирской глухомани и терпеливо ждать желанного часа. И не просто ждать, а сделать так, чтобы мы вернулись на родину все живыми и здоровыми, с сильной и несломленной душой.

5. Японские «стахановцы»

Незаметно листья березы пожелтели и вскоре опали. Настало зимнее увядание. Уже прошел почти год нашей лагерной жизни. В этом коротком отрезке времени вместились война, проигранное сражение, плен, поездка в Сибирь, жизнь в Заозерной, принудительная работа в шахтах. Как вехи этой непростой жизни, многочисленные могилы на японском кладбище, которые теснятся друг у друга.

Над кладбищем пролетают перелетные птицы. Мне порой кажется, что души умерших взывают: «Милые птицы, расскажите о нашей смерти на родине. Передайте последний привет родным и близким!». От этих горестных думок у живых наворачиваются на глазах слезы, и сердце щемит горестной тоской.
Но жизнь продолжается, и начальник лагеря Антоновский постоянно убеждает нас:

- Я понимаю ваше желание поскорее вернуться на родину. И я делаю все, чтобы это произошло как можно скорее. Поверьте мне!

Нам трудно спорить с подполковником, ведь мы живем за высоким забором с колючей проволокой, нас охраняют на вышках часовые с автоматами. Кроме этого, мы живем в глухой сибирской глубинке, откуда совершенно не слышен наш отчаянный стон тоски по любимой родине. Нам остается предаваться ностальгии и жить с чувством примирения в сложившейся ситуации подневольных людей.

Наше существование скрашивали успехи в выполнении нормы труда, которые росли день ото дня. В рапортах бригадиров Фукутоми и Хатанды с Третьей шахты стали появляться цифры выполнения нормы на 100-125 процентов. Вслед за ними и другие японские шахтеры стали достигать больших успехов. Более того, руководство Южной шахты начало подготовку для перевода на самостоятельную работу японцев во все смены. Да и распределение продуктов питания для нас стало таким же, как для русских на подземных работах. А когда японец выполнял норму на 100 и более процентов, то он получал даже спецпитание. Для нас это было удивительным и радостным событием. Это стало возможным благодаря договору нашего начальника лагеря с управляющим рудоуправлением. Но и мы не подвели высокое начальство: именно трудолюбие японских шахтеров, всех рабочих позволило русским поручать нам самостоятельную работу в шахтах. Благодаря этому, наша лагерная жизнь и условия работы стали отличаться от прежней, как небо от земли.

Как все изменилось! Теперь мы уже не слышим в лагере недовольные голоса русских командиров и начальников. Мы чаще видим улыбчивое лицо подполковника Антоновского и приветливые улыбки офицеров лагеря и конвоиров. Очень часто начальник лагеря выходит навстречу бригадам, вернувшимся из забоя в зону отдыха, и с улыбкой жмет руку бригадирам отличившихся бригад. Он в хорошем настроении, он рад за наш стахановский труд.

Что такое стахановское движение? Объясню. Во время выполнения своих пятилетних планов в одной из шахт Донецкой области Украины один молодой шахтер по имени Алексей Стаханов перевыполнил в несколько раз производственную норму. После этого ему присвоили звание Героя социалистического труда, а его почин получил название стахановского движения.

На наших шахтах все горняки и рабочие тоже должны были участвовать в стахановском движении. Не составили исключения и наши японские шахтеры.
На стене конторы нашей шахты каждый день вывеивали объявление, в котором перечислялись успехи в работе бригад и фамилии лучших шахтеров. В верхней части стены была укреплена красная материя, на которой белой краской были начертаны следующие лозунги:

«За героем Стахановым!»

«Производственная победа в наших руках!»

«Красное победоносное знамя с нами!»

Еще выше висели большие портреты Ленина и Сталина. Интересно! Но не у всех японцев эти слова и призывы вызывали положительные эмоции. Я видел, как один шахтер плюнул в сторону сталинского портрета и громко сказал: «Плевать мне на Сталина» и грубо заматерился. Но это было исключение из общего правила, ведь мы хорошо знали, что за такие поступки карцер – самое легкое наказание.

Нас радовало другое: теперь на Доске почета все чаще стали появляться номера японских бригад и фамилии японских начальников. Честное слово, хотя мы в тайне и рассчитывали на похвалу со стороны русского начальства, но такого почета ожидать даже не мечтали. На улицах Заозерной и поселка Ирша японских шахтеров стали приветствовать с улыбкой и радостью. Наш авторитет среди русских горняков заметно вырос. Раньше на нас зачастую смотрели с усмешкой и даже презрительно, часто понукали и даже оскорбляли. Теперь картина резко изменилась. Все чаще можно было услышать, как японские шахтеры покрикивали на своих русских коллег:

- Ну-ка, скорее тащи сюда лес!

- Бегом, бегом, хватит лодыря гонять!

- Какой ты лентяй, настоящий чурбан!

Может быть, такими словами русские шахтеры прежде ругали японцев. Но сейчас, наоборот, японцы покрикивают на русских рабочих. Надо сказать, наши коллеги с видимым удовольствием подчинялись японским шахтерам, поскольку они ценили и уважали мастерство и умелый труд. А японские шахтеры работали действительно хорошо и героически. Причем везде – в забое, в лаве, возле люка и т.д.

Как-то незаметно мы взяли власть под землей. Права японских бригадиров стали расти благодаря прекрасному труду японских рабочих. Мы поняли, что в СССР производственный успех является мерой достоинства человека. Поэтому русские восхищались японскими шахтерами, которые в тяжелых и опасных условиях работы под землей умудрялись постоянно выполнять норму более чем на 120 процентов.

6. Южная шахта стала «японской»

Южная шахта – самая близкая шахта от нашего лагеря. До нее от караульных ворот всего метров триста. Она самая маленькая шахта из шахт, расположенных на угольном пласте от Заозерной до Ирши. По договору начальника лагеря с управляющим Канского рудоуправления нам поручили заведовать этой шахтой. А прежде состоялся такой диалог между начальником лагеря Антоновским и нашим комбатом Минагавой:

- Добрый день, комбат Минагава. Сейчас сюда придет начальник Южной шахты товарищ Перив, и вы договоритесь с ним о самостоятельной работе японских шахтеров.

- Боже мой, подполковник Антоновский, а вы не переоцениваете возможности японских шахтеров?

- Нет, комбат Минагава! Я полностью доверяю вам. Помните, какой подвиг совершил в шахте горняк Сакамото, который ценой своей жизни спас сотни шахтеров и саму шахту.

В кабинете начальника лагеря появляется начальник Южной шахты Константин Михайлович Перив. Он еще сравнительно молод, ему нет и тридцати пяти лет. Говорят, что окончил в Свердловске горный институт и является толковым и грамотным инженером. Это добрый и умный человек. За три года, что он работает на шахтах Канского рудоуправления, Перив приложил немало сил и знаний, чтобы увеличить здесь добычу угля. Как перспективного специалиста, его недавно назначили начальником шахты. Буквально с порога он заявил нашему комбату Минагаве:

- Вам уже известно, что японцам поручают всю ответственность за труд на Южной шахте. Мы надеемся, что совместными усилиями сделаем шахту стахановской.

- Товарищ Перив, мне все-таки непонятно. Как будет распределена ответственность между русскими и японскими шахтерами – спросил комбат Минагава. – Кто будет руководить шахтой?

- Все руководство и главная ответственность за добычу угля на шахте, естественно, остаются за русскими инженерами и специалистами. А вот все шахтеры и рабочие будут только японцы. Ваша задача – обеспечить за сутки добычу 550 тонн угля или 190 тонн в смену. И еще я должен сообщить вам важную новость: по распоряжению руководства Канского рудоуправления мы начинаем перевооружение шахты на элетротехническое оборудование. По главному подземному ходу пустим электровозы, что резко повысит производительность труда и заметно облегчит шахтерский труд.

- Вот как! Это отлично!

- Но это еще не все, комбат Минагава. Для того, чтобы расширить главный ход, мы поставим новую бурильную машину. Кроме того, я построю лесопильный завод и кузницу для ремонта инструментов для шахты. Не правда ли, комбат Минагава, какое заманчивое будущее у нашей с вами шахты?

Комбат Минагава задумался. Все, о чем рассказал Перив было, действительно, заманчивым предложением с точки зрения организации шахтерского труда. Но русские так открыто рассказывали нам о своих перспективах и грандиозных замыслах по реконструкции шахт, что у нас сложилось мнение о том, что японских шахтеров в ближайшее время и не собираются отпускать на родину, а очень надеются на их острый ум и умелые руки. Конечно, доверие русских надо было оправдать и не подводить начальника Южной шахты, но тоска по родине по-прежнему стучалась в наши измученные сердца. По этому случаю наш поэт С. Наката и композитор М. Мацусита даже написали песню о своей шахтерской жизни:

С тех пор, когда я простился с родиной,
Уже прошли три года.
Сейчас я свободно говорю по-русски.
Сейчас я сам хозяин шахты и очень занят.
Ой, знаешь, я – из Японии
И очень горжусь своим умением.
Пока работаю здорово, но не могу под землей
Взглянуть на небо и солнце.

Кроме Южной шахты наши шахтеры работали и на трех остальных и лесоскладе, которые находились от нашего лагеря на расстоянии более трех километров. Целый час уходил, чтобы добраться пешком на работу или вернуться обратно в лагерь. Мы сильно уставали, что сказывалось на выполнении нормы и настроении японских рабочих.

Когда начальником лагеря стал подполковник Антоновский, и мы почувствовали его расположение к военнопленным, то потребовали выделить для перевозки японских шахтеров автомобили. И сами не ожидали, что это требование будет так быстро выполнено. Вскоре мы каждый день ездили на свои рабочие места на грузовых автомобилях под веселые песни и смех.
Мы вспоминали, как по этой самой дороге мы тащились в лютый холод пешком, подгоняемые злыми конвоирами с собаками, которые постоянно подгоняли нас злобными ругательствами.

Часть четвертая

1. Любовь по-русски

День ото дня работа японских шахтеров становилась все лучше и лучше. Теперь уже практически невозможно было найти рапорт бригадиров, где бы выполнение нормы составило меньше 100 процентов. Соответственно изменилось отношение к японским шахтерам со стороны русских, особенно женщин.

В этом нет ничего удивительного. Во время Отечественной войны в СССР погибло очень много мужчин. Даже в такой глухой деревне, как Заозерная, женщин и молодых девушек было заметно больше, чем мужчин. А тут по воле судьбы приехали молодые, энергичные и сильные парни солдатского возраста. Понятно, что страсть русских женщин была сильно возбуждена. С другой стороны, и японские парни тоже давно не ощущали женского тела, тосковали по большой и светлой любви. Поэтому возникшие любовные чувства между японцами и русскими женщинами легко понятны и объяснимы.

Любовные слухи стали в нашем лагере предметом каждодневных разговоров. Сплошь и рядом можно было услышать такие сплетни:

- Эй, брат! Ты слышал, эстакадщица Маруся влюбилась в шахтера Кооно?

- А я знаю, что канатчица Аня – возлюбленная забойщика Оцукавы.

- Мне рассказывали, что лебедчица Тамара симпатизирует люковщику Хэйджиме. Будто их видели, как они в обнимку уходили в глубину подземного хода.

- Это еще что, братцы! Однажды лавщик Тэимура отдыхал, сидя на бревне.

- Ну и что в этом интересного? Когда работы нет, все японцы отдыхают!

- Ты не перебивай, а лучше слушай, что было дальше. Итак, он сидел на бревне и подремывал в ожидании, когда подадут электроэнергию. Вдруг откуда ни возьмись, появились люковщицы Нина и Катя, неожиданно схватили его за руки с обеих сторон…

- Не тяни, рассказывай быстрее, что было дальше!

- Ты же знаешь, что русские «мадамы» все толстячки, настоящие силачи. А Тэймура тогда был еще слабым и не смог даже пошевелиться в цепких руках люковщиц, которые смело сняли с него брюки и вынули его мужской… Сами понимаете, о чем я говорю?

- Понимаем, понимаем, давай продолжай!

- Так вот, вытащили «мадамы» у Тэймура его мужское хозяйство и в негодовании закричали: «Фу, какой у тебя маленький японский член!». Повернулись и ушли, оставив осрамленного шахтера со спущенными брюками.

- Ха-ха-ха! Вот чертовки! Вот плутовки! Какого х… им надо?

Мы все расхохотались, хотя нам всем было обидно за товарища.

Подобных глупых и сальных разговоров тогда можно было услышать немало. С другой стороны, они свидетельствовали о том, что мы уже восстановили свою человеческую сущность, которую было потеряли из-за беспросветной жизни пленниками.

Однажды вечером, когда после ужина я в одиночестве сидел на стуле в штабе батальона, в кабинет неожиданно вошел мой сверстник ефрейтор Сигемото.
- Добрый вечер, сержант Ёсида! Вы в штабе только один? Больше никого нет?
- Кого ты боишься, Сигемото? Проходи смелее.

- Сержант Ёсида, у меня к вам необычная просьба, даже не знаю, как вам ее объяснить. И поймете ли вы меня?

- Не беспокойся, я помогу тебе, ведь мы с тобой сверстники и земляки.

- Спасибо! Вот моя просьба.

Сигемото робко вынул из кармана измятый конверт. Показывая его мне, он попросил:

- Прошу вас перевести это письмо на русский язык.

Прочитав послание, я заметил своему робкому земляку:
- Гм, Сигемото, это же любовное письмо. Ты что, влюбился в русскую девушку?

Мой земляк застенчиво покраснел и буквально прошептал:

- Я уже давно люблю Зину.

- Зину? Это не та девушка, что работает на лесном складе?

- Это, действительно, она.

- Хорошо, будь спокоен, я переведу тебе письмо на русский язык, но сделать это будет непросто, ведь ты написал целую любовную поэму, а я слаб в переводе подобных стихотворных признаний. Но ничего, я очень постараюсь.

- Спасибо вам, сержант.

После ухода ефрейтора я взял ручку и сразу стал переводить письмо на русский язык:

«Если луна превратится в зеркало, то я всю ночь буду смотреть на твое милое любимое лицо…».

На следующий день ближе к вечеру Сигемото с радостью влетел в штаб. Его лицо расплылось в широкой улыбке:

- Спасибо, сержант! Прочитав это письмо, Зина залилась слезами от радости. Еще раз большое спасибо. Вот вам в знак благодарности.

Сказав это, влюбленный ефрейтор подарил мне большой кисет махорки.

2. Русские рубли за японский труд

Пурга, которая сильно мела с вчерашнего вечера, к утру перестала. Начинался медленный восход солнца. Небо прояснилось, стало темно-синим, без единого облачка. 10 часов утра.

Ступая по мелкому снегу твердыми и решительными шагами, казначей лейтенант Лысенко со своей помощницей Татьяной через караульное помещение заходят в штаб нашего батальона.

- Доброе утро, товарищи!

- Доброе утро, товарищ лейтенант и Таня.

- Вчера ночью была сильная пурга, и мне кажется, что Дед Мороз наверняка сбился с пути, но кое-как добрался до вас.

- О каком Деде Морозе вы говорите, лейтенант?

- Вы, вероятно, не знаете о добром Деде Морозе, ведь в теплые места он никогда не приезжает. А у нас он приезжает на санях и привозит людям счастье и подарки.

Моргнув синими глазами, Татьяна едва сдерживает смех, а лейтенант Лысенко на полном серьезе продолжает свой непонятный для нас разговор:

- Позовите ко мне комбата, а ты, Татьяна, открой этот портфель и достань документы. Это рапорты японцев за ноябрь.

- Так точно.

- Вот смотрите. Этот столбец – фамилии японцев. Этот – выполнение в процентах нормы. Этот – расценки за выполнение нормы. А этот – самый главный – ваш заработок. Понятно объясняю?

- Гм, гм, - неопределенно пробурчал комбат Минагава, скрестив руки на груди.

- Сейчас все поймете. Смотрите, солдат Китагава заработал в ноябре 920 рублей. Солдат Такигава – 880 рублей. Но наше правительство затрачивает на содержание одного пленного японца по 470 рублей в месяц, все остальное мы сейчас выдадим на руки японским шахтерам.

- Как вы будете выдавать эти деньги? – не удержался от вопроса наш комбат.

- Очень просто! Мы выдадим все деньги японцам наличными.

Мы были откровенно поражены словами лейтенанта Лысенко. Нам и не мечталось, что когда-нибудь за свой тяжелый шахтерский труд мы начнем получать деньги.

А лейтенант Лысенко с улыбкой продолжал:

- Теперь вы поняли, что Дед Мороз принес вам счастье! Вы можете купить на свою зарплату все, что захотите: мясо, рыбу, хлеб, молоко, табак. Все, все, кроме… водки. Начальник лагеря Антоновский строго запретил распитие спиртных напитков под страхом самого жестокого и сурового наказания. Вопросы есть?

- Большое спасибо вам от всех японцев. Я сегодня же объявлю им эту приятную новость. Несомненно, они будут благодарны за такую заботу, у них появится большая мотивация к труду.

- У нас с Татьяной тоже есть к вам, комбат Минагава, просьба. Чтобы рассчитать все рапорты, быстро и без задержки начислить японским шахтерам и рабочим зарплату, нам нужны помощники.

Комбат сразу согласился и назначил ефрейтора Нонаку, который был специалистом в таких делах, поскольку прежде служил в военно-финансовом отделении, в помощь лейтенанту и его очаровательной спутнице.

На следующий день Татьяна пришла в наш штаб с привычным портфелем и большими счетами в руках. Русские счеты – это очень интересный инструмент. Татьяна быстро научила ефрейтора Нонаку обходиться ими, и наш счетовод, как человек очень способный и разумный, мгновенно научился перекидывать костяшки.

А через неделю нам, действительно, стали платить звонкую монету – русские рубли. Сжимая в руках неожиданное богатство, японские шахтеры и рабочие устремились в магазин:

- Ура! Получил такие большие деньги! Но вот что на них купить?

- Бери в первую очередь еду.

- Верно говоришь! Пошли быстрее!

Как все изменилось в лагере! Раньше мы украдкой меняли свои ничтожные вещи на сахар, хлеб, макароны. А теперь смело и открыто покупаем товар за свои деньги. Но разве можно за деньги купить свободу? И радостные лица японцев мрачнели от нахлынувших чувств. У нас не было главного – свободы. Мы чувствовали себя, как птицы в клетке. Когда же мы улетим на долгожданную Родину?

3. Шахтерский магазин

Едва мы стали получать зарплату, как по поселку пошли разговоры:
- Вы знаете, что японцы в шахтах хорошо работают и им платят большие деньги?

- Это не просто слух, я сама видела, как они покупают в шахтерском магазине все, что им попадет под руку!

- Я тоже видела. Но они прежде всего покупают продукты.

- Раз у них есть деньги, нам надо продавать им свои товары.

- Согласен. Это выигрышное дело!

В скором времени около нашего лагеря стали появляться многочисленные уличные лавочки, в которых хозяйничали продавцы из Бородинского и Большеключинского колхозов. А из Ирши пришел старик, видимо, еще лавочник с царских времен.

В лавках были свежеиспеченные хлеб и аппетитные булочки. Были свежее молоко, домашнее масло, сыр, сметана. Продавались семечки подсолнечника и кедровые орехи для еды. А еще только что выкопанная картошка, свежая зелень – огурцы, лук, помидоры и т.д. Еще были ароматные табаки, махорка, папиросы и сигареты. И сахар, и соль также. Кроме них всегда очень аппетитные домашние горячие пирожки и котлеты. Удивительно, но на прилавках можно всегда было увидеть и купить куриные яйца и стакан меда. Правда, стоили они очень дорого, поскольку в сибирском климате получить эти ценные продукты очень сложно.

Во время выступления японцев на работу и возвращения в лагерь хозяева этих ларьков и лавок буквально осаждали колонну военнопленных, с жаром предлагая свой товар. Пошучивая и похохатывая, богатые японцы сбивали цену и покупали самые лучшие вещи и продукты.

Русские конвоиры, улыбаясь, не торопили нас, дожидаясь, пока японцы, наконец, сторгуются. Когда торговля заканчивалась, наша охрана подавала команду: «Поехали на работу» или «Пошли в лагерь». К тому времени мы прожили в России уже около двух лет, поэтому многие из военнопленных довольно сносно научились русскому языку и общались с торговцами и конвоирами по-русски свободно.

Нас смущало другое: каждый раз, когда нам нужно было делать покупки, приходилось получать разрешение караульных. Не все из них шли нам навстречу. Кроме того, если бы случился побег из лагеря, вольница с торговлей была бы сразу и навсегда запрещена. Поэтому комбат Минагава решительно предложил начальнику лагеря Антоновскому открыть на территории лагеря собственный магазин для японских военнопленных.

Подполковник согласился сразу и сам предложил нашему комбату:

- Немедленно прикажите плотникам построить новый магазин. Назначьте кого-нибудь из смышленых и даровитых японцев заведующим магазином. А еще пусть он один раз в неделю выезжает в Заозерную, чтобы закупить там нужные для вас вещи и товары. Для этого готовьте телегу или сани. Можете выбрать себе нужный товар и в тех лавочках, что находятся у ворот лагеря.
- Спасибо, подполковник, за ваше внимание.

- Да, чуть не забыл! Прикажите заведующему магазином продавать японцам вещи исключительно по закупочным ценам.

- Хорошо, подполковник, но скажу сразу, что вы не купец!

- Нам не нужна прибыль! Нам нужно, чтобы японцы разумно тратили свои деньги, с таким трудом заработанные под землей!

Через десять дней наши плотники построили у центральной площади лагеря новый светлый магазин. В торговом зале побелили стены, повесили на окна красивые занавески. В центре установили большую витрину и полки, которые были заставлены различными товарами. Ефрейтор Язима, назначенный комбатом заведующим магазином, был чрезвычайно счастлив и горд.

«ОДЭХАЙ» - так мы пародировали русское слово «отдых», означающее выходной день. Обычно работа в шахте продолжается круглосуточно и беспрерывно по три смены в сутки. Поэтому всем шахтерам и рабочим по скользящему графику давали выходной один раз в неделю.

Отдыхающие японцы сначала чистили и мыли казарму, купались в бане, потом, собравшись по три-четыре человека, сжав деньги в кулаке, шли в лагерный магазин. Что хочешь – все купишь! Деньги существуют для расходов! По такому незамысловатому принципу жили мои товарищи по русскому плену. И покупали все – хлеб, табак, рыбу… В казармах они сами готовили обед и звали друг друга в гости. Давали банкет!

Каким-то непостижимым образом на праздничном столе появлялась даже водка. Выпив и плотно закусив, кто-то громко затягивал народную песню, остальные ему подпевали. Кто-то играл на музыкальном инструменте, стараясь подобрать мелодию для подвыпившего хора. Кто-то просто храпел на нарах.

4. Базар в Заозерной

Однажды летом мы с заведующим магазином Язимой погнали телегу по травянистому тракту в Заозерный, чтобы запастись вещами для продажи японцам. По дороге в деревню мы часто встречали крестьян, детей и рабочих. В центре Заозерной увидели большую толпу.

Зачем они здесь собрались? Зачем столько много народа? Чтобы ответить на эти вопросы, мы обратились к первому встречному.


- Здравствуй, товарищ! Скажи, пожалуйста, почему сегодня так много народа на площади?

- Боже мой! Разве вы не знаете, что сегодня день вольного базара. Только один день в неделю можно свободно покупать и продавать.


- Спасибо. Нам очень повезло, что сегодня можно все купить свободно.

- Что будем брать в первую очередь, Язима?

- Я думаю, обязательно мясо и рыбу.

Мы проехали в центр шумной толпы, и заведующий магазином Язима занялся покупками. Он отчаянно жестикулировал, путал русские слова с японскими, спорил до хрипоты с торговцами, но, как правило, покупал товары по низкой цене. Видно, что он опытный и умелый торговец.

Закупив необходимые продукты питания, Язима пожаловался мне:

- Сержант Ёсида! Теперь нашим землякам мало продуктов или вещей, им подавай ожерелья, кольца и другую бижутерию. Здесь их нет, поэтому придется поехать в специальный магазин поселка Ирша.

- Гм, гм… Наверняка наши товарищи подарят эти драгоценности своим русским мадам. Но это их дело. Поехали.

Но не успели мы тронуться с места, как из сутолоки базарной толпы, задыхаясь от быстрого бега, выскочил взъерошенный мальчуган. За ним – могучий милиционер, который, крича, преследовал беглеца. В конце концов, страж порядка поймал мальчугана и сразу надел наручники. Оказывается, это был карманный воришка.

Инцидент вызвал разные толки в толпе:

- На вид такой милый мальчик, а такой злой и коварный!

- Жалко парнишку! У него такой же возраст, как у моего сына.

- Да, теперь его обязательно посадят на три года принудительных работ.

Пошептавшись и посудачив, толпа вновь вернулась к своим торговым делам. Мы тоже не спеша тронулись в неблизкий путь на Иршу. Но на выходе из базара мое внимание привлек старый нищий, который в руке держал грязную шляпу и жалобным голосом обращался к толпе:

- Добросердечные братья! Подайте копеечку!

В другом углу базара несколько мужчин и женщин – человек шесть-семь – танцевали кружком. Один из них играл на гармошке, а женщина подыгрывала ему на балалайке. Каждый раз, когда импровизированный концертный номер заканчивался, один из мужиков, по виду главный среди этих самодеятельных артистов, брал в руки старую шапку и шел по кругу. Зрители бросали мелкие деньги. Зрелище было столь интересное, что я остановился на месте и спросил стоящего рядом старика:

- Дед, разрешите спросить, это что – бездомные люди? Почему они не хотят работать, а живут только на милостыню жителей?

- Это немощные люди, они появляются там, где много народа и просят милостыню, отрабатывая ее своими песнями и танцами. Понятно, молодой японец?

- Понятно-то понятно, но почему ваше правительство не задерживает таких бездельников?

- Я не знаю. Я не милиционер. Ха-ха-ха…

Открыв широко свой щербатый рот, дед расхохотался.

- А потом правительство против них бессильно. Это же цыгане. Разве у вас в Японии нет такого вольного народа?

Но меня уже заинтересовала другая базарная сцена. Я увидел пожилую женщину с длинными коричневыми волосами, перед которой на ветхом столе стоял ящик с песком. Вычерчивая на песке какие-то замысловатые фигуры, она что-то говорила сама себе. Я не удержался от любопытства:

- Извините, мадам. Что вы делаете?

- Я гадальщица. Хотите, я предугадаю вашу судьбу?

Она пронзительно посмотрела в мое лицо своими бурыми глазами. Неприятное чувство… потом она начала черпать цветной песок из ящика и рассыпала его замысловатыми горками, ворча свои магические слова. Мне сделалось дурно…

Неожиданно гадалка прекратила свои пассы и обратилась ко мне:

- У вас есть проклятие бумажного духа. Приближается несчастье! Бумажных дух… бумажный дух…

- Мадам! Я ничего не понимаю, о каком бумажном духе вы говорите?

- Вам нельзя общаться с бумагой, иначе проклятие падет на вас. Я сказала все – гадание закончено. С вас 50 копеек.

И только теперь я понял, что попал не просто в глупейшее положение, а сознательно потерял 50 копеек. Дурачина!

В центре базара меня привлек красноречивый и громогласный продавец, который торговал подержанными вещами. На его прилавке я неожиданно для себя увидел дорогую японскую граммофонную пластинку. Можете представить мое состояние, когда увидел голос с любимой родины. Я, не торгуясь, купил пластинку и взял ее с собой в лагерь. Этикетка на пластинке была почти не видна, но с трудом я сумел прочесть надпись: «Амэно Фуруеру. Песня «Дождь идет ночью».

Но вот проблема: у нас в лагере не было ни граммофона, ни иголки. Что делать? Но нам несказанно повезло. Среди военнопленных оказался мастер на все руки Мацумото. Он сразу заявил нам:

- Я обязательно сделаю граммофонный аппарат.

И действительно, через несколько дней Мацумото с победным видом принес в штаб граммофон собственного производства. Он самоуверенным голосом попросил нетерпеливую толпу собравшихся:

- Тише, товарищи, не шумите! Сейчас я настрою аппарат.

В штабе сразу повисла поразительная тишина. И среди этой тишины неожиданно для всех из граммофона раздался прекрасный японский голос:

- Банзай! Ура! Ура!

А из аппарата продолжал литься милый голос далекой японской девушки:

- Идет дождик ночью.
На душе грустно.
Вспоминаю свою родину.
Огонек мерцает ночным дождиком.
С трудом удерживаю слезы…

Мы вслушивались в слова этой незатейливой песенки, и слезы тоски по родине наворачивались на глаза даже у самых суровых и мужественных воинов. На чужбине мы помним и любим родину!

5. Самодеятельные артисты

Японская пластинка, случайно купленная на базаре, сломала нашу привычную жизнь, которая прежде умещалась в привычные рамки – работа-еда-отдых. У многих военнопленных неожиданно проснулись задатки настоящих артистов.
А началось все с того, что однажды вечером, делая вместе с лейтенантом обход, мы обнаружили в просторном банном помещении большую толпу японцев. Не обращая на нас никакого внимания, все с затаенным дыханием слушали рядового Симаду, который вдохновенно декламировал знаменитую поэму «Диро-че Дэн». Я увидел, что слушатели сидели со слезами на глазах.

Но лейтенант Макаров, увидев такое сборище пленных, не на шутку испугался и встревоженно спросил меня:

- Ёсида, это что за собрание и о чем говорит этот солдат? Мне показалось, что он упоминает императора – микадо, а это в лагере категорически запрещено.

Чтобы разрядить обстановку, я со смехом ответил перепуганному офицеру:

- Не волнуйтесь, лейтенант. Симада декламирует поэму. А рассказывается в ней о народном герое Японии Симизу-Но-Дироче, о его многочисленных и добрых подвигах. В этом нет никакого криминала.

Взглянув еще раз на собравшихся, лейтенант Макаров успокоился и разрешил японцам продолжить свой импровизированный концерт. К сожалению, далеко не все русские офицеры были такими добрыми и нередко случалось, когда подобные сходки безжалостно разгонялись. А ведь мы проживали в самом захолустье Сибири уже больше года и кроме тяжелой подземной работы в шахтах практически не знали отдыха для своей души. Правда, уже с первых дней нашей лагерной жизни наши умельцы изготавливали из подручных средств незамысловатые музыкальные инструменты и утешали своей игрой товарищей по несчастью. Но такие минуты душевного отдыха были случайны и коротки, а нередко и преследовались жесткими русскими командирами.

Вот почему наш агитатор Нагай убедил русского агитатора лейтенанта Устинова поставить лагерную художественную самодеятельность на открытую официальную норму. В результате такой договоренности из самых способных и талантливых японских солдат были организованы художественная группа «Енисей» и оркестр «Красная звезда».

Мы купили музыкальные инструменты – аккордеон, гитару, балалайку и саксофон. Все остальное наши мастера сделали сами. В состав оркестра «Красная звезда» вошли композитор Такадио, аккордеонист Такэучи, гитарист Кинджо, саксофонист Ямасаки, балалаечники Кавано и Уэмура. Исполняли наши оркестранты японские и русские народные песни, модные мелодии и собственные сочинения. Личный состав оркестра после каждого рабочего дня собирался по вечерам для репетиции на складе, который мы называли в лагере клубом.

Нашлось здесь место и для репетиции группы «Енисей». В нее входили постановщик Кимура, драматург Акино, автор сценариев Окумура, декламатор поэм Симада, актеры Окосака, Кавагучи, актеры, играющие женские роли в драме (по-японски Ояма), Нагае, Есизуми и т.д.

Мы и лагерное начальство хорошо понимали, что склад – не место для таких творческих представлений. Поэтому было решено построить специальную сцену в одной из самых больших казарм. Работа по подготовке нового театра кипела практически днем и ночью. Все работали самозабвенно и очень творчески. Плотники стучали топорами и молотками, портные шили костюмы для артистов и даже японское кимоно. Парики делали из гривы коня. Вскоре все было готово к открытию лагерного театрального сезона.

На первое выступление японских артистов в театр, которому мы дали название «Заозерная», пришли не только военнопленные, но и русские офицеры, и солдаты с семьями. Посмотрев игру исполнителей, японские зрители устроили овацию. Со слезами на глазах они вспоминали о родной жизни в Японии. Аплодировали актерам и русские зрители. Свои чувства восторга они выражали резким свистом с помощью пальцев во рту. Особенно понравилась всем игра актеров, исполняющих роли женщин. Некоторые даже не могли в это поверить и были убеждены, что на сцене играют настоящие девушки-японки.

Среди русских зрителей по этому поводу даже разгорался настоящий спор. В конце концов русский солдат вошел в актерскую комнату, чтобы окончательно решить вопрос, кто играет Ояма – мужчина или женщина. Ничего не поделаешь, актеру Нагаю пришлось снять штаны и показать неверующему свой мужской символ. «Ах, ах, ах!» - все дружно расхохотались.
Одним словом, первый фестиваль самодеятельного искусства японских артистов прошел с большим успехом. Мы решили с тех пор проводить подобные выступления не реже одного раза в месяц. И хотя наших артистов никто не освобождал от тяжелой подземной работы или работы на лесоскладе, они не роптали, а по вечерам самозабвенно репетировали новые роли. И то верно, благодаря их творчеству наша лагерная жизнь стала гораздо веселее, а мы хоть немножко отошли от уныния.

6. Письма на родину

Незаметно наша лагерная жизнь вступила во второй год пребывания в Сибири. Вновь пришла весна, а с ней опять нахлынули тяжкие воспоминания о далекой родине. Как там живут мои родные и близкие? Не забыли на чужбине своего Ёсиду?

Мои горькие мысли прервал начальник лагеря Антоновский и лейтенант Устинов, которые вошли в штаб японского батальона. В руках подполковника был какой-то пакет. Опустившись на стул, он сразу развязал шнурок пакета и вынул пачку готовых открыток. Мы испуганно посмотрели на Антоновского.

Подполковник важно и медленно начал говорить:

- Вам разрешается написать на родину письмо. Условие одно: писать только буквами ката-кана, которые являются у вас на родине основными буквами.
Комбат Минагава, успокоившись, с удовольствием ответил начальнику:

- Мы все поняли. Сейчас я раздам открытки всем японцам и строго накажу им писать только иероглифами ката-кана.

Получив открытки, большинство японцев с радостью воспользовались возможностью послать весточку на родину. Они воображали, как обрадуются их семьи, получив из далекой Сибири письмо, в котором сообщается, что адресат жив и здоров, надеется скоро вернуться на любимую родину.

Но некоторые вообразили, что в действиях русских заложен какой-то подвох или ловушка, ведь не зря же они разрешили писать письма только иероглифами ката-кана. Наверняка, чтобы удобнее прочесть и понять написанное. Но в конце концов все использовали возможность и оправили на родину весточку из Сибири. Позже, после возвращения в Японию, я узнал, что мои брат и сестра получили открытку из Заозерной. Прочитав мое послание, они плясали и плакали от радости.

Это событие было столь важным в нашей лагерной жизни, что наш поэт Симизу и композитор Такаде написали по этому поводу песню «Письмо из Сибири», которую мы часто напевали и во время изнурительной работы в шахте, и длинными зимними вечерами во время отдыха в казармах.

Песня «Письмо из Сибири».

Композитор Т. Такаде

1. Мамочка! Как ты поживаешь?
Теперь светлая луна
Обходит небо, и ее светлый
Луч озаряет меня в этой безграничной степи.

2. Мамочка! Ты помнишь, когда я был ребенком,
То указал и посмотрел на эту звезду.
Она сейчас мерцает прямо надо мной.
Тихая ночь. Я вспоминаю родину.

3. Мамочка! Я теперь лепечу по-русски с их народом.
У них синие глаза, и они все мои друзья.
Когда стает снег, то я вернусь домой.
А пока до свидания! До встречи!

7. Лагерный подхоз

Вторая весна нашего пребывания в Сибири принесла и другие изменения в нашей жизни. Еще с первых дней пребывания в новой должности начальник лагеря Антоновский предложил нам распахать весной вокруг лагеря землю, чтобы выращивать на ней овощи для пополнения лагерного рациона. Тем более, что многие наши товарищи умерли зимой именно от недостатка пищи и некачественного состояния продуктов питания.

Поэтому с первых весенних дней мы всерьез занялись развитием собственного сельскохозяйственного производства. Правда, в Сибири из-за тяжелых и суровых климатических условий можно выращивать лишь ограниченное количество видов овощей – картофель, капусту, немного другой зелени. Но выбора у нас не было, ведь и эти продукты стали бы большим подспорьем для улучшения качества питания японских военнопленных.

Начальником собственного подсобного хозяйства комбат Минагава назначил лейтенанта Ниихо. До войны он был агрономом и потому понимал толк в земле. Ниихо немедленно подобрал себе команду сельскохозяйственных рабочих из числа тех военнопленных, кто по состоянию здоровья не мог работать под землей.

По заказу начальника подхоза наши способные кузнецы изготовили мотыги, плуги, лопаты, заступы, вилы и другой сельскохозяйственный инструмент. После этого мы с Ниихо пошли к начальнику лагеря Антоновскому:
- Товарищ подполковник! У нас все готово к началу посевных работ. Укажите нам место, где можно начать вспашку и ту площадь, которую надо отвести под лагерные огороды.

Начальник лагеря с улыбкой ответил на наши вопросы:

- Вы наивные люди. Пашите везде, где вам понравится и столько, сколько можете обработать.

- Но, подполковник, а что на это скажет помещик или землевладелец этих мест? Наверняка надо спрашивать у него разрешения?

- Вы что забыли или не знаете, что в СССР давно нет помещиков и капиталистов, что земля здесь принадлежит простому человеку. Вокруг нашего лагеря земля не распахивалась, потому что в этом не было надобности или не хватало рабочих рук. Теперь вы можете пахать сколько угодно, ведь Россия – страна большая и просторная. Земли у нас всем хватает. Если вы хотите жить у нас постоянно, хватит и вам.

Удивительно! У нас в маленькой Японии крестьяне обрабатывают каждый удобный клочок земли и нередко случаются кровавые столкновения на меже. У русских земля является собственностью обрабатывающих ее крестьян, и поэтому они так щедры и великодушны.

Вдохновленные напутствием начальника лагеря, наши крестьяне привели быков и коней в поле, установили плуги и начали вспашку. Работали целый день, но успех был более, чем скромным. Целинная земля была тяжела для вспашки, да и просторы кругом впечатляли своим размахом.

Взглянув на плоды наших трудов, капитан Золотухин проворчал шутливо:

- Это больше похоже на воробьиный танец, чем на пахоту. Работнички!

Я сразу отверг его неуместную иронию:

- Капитан! Таким первобытным методом мы не справимся и до осени. Надо использовать механический метод. Я уже знаю, что в центре Заозерной находится машинно-тракторная станция. Надо поехать туда с агрономом Ниихо и попросить дня на два трактор. Разрешите, капитан!

- Ты умница, Ёсида! Но сумеете ли вы в это горячее время выпросить трактор? Лично я сомневаюсь.

Зря сомневался в наших способностях капитан Золотухин. Уже на следующее утро трактор урчал на нашем поле. А еще через день наши крестьяне посадили много картошки, высадили рассаду капусты, огурцы и помидоры.

Наступило лето. Наши овощи дружно пошли в рост под благотворным сибирским солнцем. Но вместе с ним показали свою мощь и многочисленные сорняки. Даже агроном Ниихо задумался – каким образом уничтожить зловредные травы. В подсобном хозяйстве людей мало, прополку нельзя механизировать, а надеяться на то, что нам дадут в помощь шахтерские бригады или рабочих с лесосклада, маловероятно. Но только методом «людской лавины» можно было уничтожить сорняки, а иначе с таким трудом выращенный урожай будет загублен на корню.

Ниихо ничего не оставалось делать, как обратиться за помощью к другим бригадам, которые работают в шахте или на лесном складе, впрочем, не надеясь, что после тяжелого и изнурительного труда военнопленные согласятся взять в натруженные руки тяпки и мотыги.

Вечером командир батальона собрал всех бригадиров и открыл совещание. Разгорелись нешуточные прения. Как и предполагал Ниихо, большинство бригадиров высказались категорически против участия шахтеров и рабочих лесосклада в прополке. В конце концов точку над «i» поставил комбат Минагава:

- Я выслушал все мнения внимательно, теперь послушайте меня. Я приказываю: с завтрашнего дня после возвращения бригад с работы все под руководством агронома Ниихо отправляются на прополку. Я понимаю, что это не самый приятный приказ, но поймите и вы, что нам нужны дополнительные продукты кроме тех, что нам выделяет по норме русское командование, иначе не избежать мора, как это уже случилось прошлой зимой.

Приказ есть приказ. Военным людям не положено его обсуждать. И после тяжелого подземного труда шахтеры были вынуждены менять кайло на тяпку или мотыгу. Но земля и природа делали чудеса: работа на огородных делянах шла с песнями и шутками. Все работали до тех пор, пока запоздалое летнее солнце не скрывалось за кромку горизонта.

Закончилось жаркое сибирское лето. Дни становились все короче и короче. Наступила золотая осень. На столе начальника лагеря лежит молодая картошка, которую агроном Ниихо только что выкопал на пробу. Подполковник Антоновский, осматривая крупные клубни, удовлетворительно ворчит:

- Добрая выросла бульба! Да какая крупная! Молодцы!

Вскоре весь урожай по-хозяйски был убран в склады и погреба. Мы с удовлетворением понимали, что зимой не будем больше голодать. Картошка и капуста спасут японских солдат от дистрофии. Прощай, голод! Прощай, сатана!

Часть пятая

1. Слухи о возвращении

Лето 1948 года. Все чаще откуда-то в лагере появляются слухи о нашем возвращении на родину. Они стали предметом наших постоянных разговоров.

- Эй, брат! Я сегодня в шахте слышал от русского шахтера Ивана, будто недавно он видел в Заозерной полный эшелон японцев, которые ехали на восток. Японцы были радостны и веселы. Наверняка они возвращались домой на родину.

- Я знаю шахтера Ивана. Он не обманщик и врать не будет.

С другой стороны рабочие склада видели несколько вагонов с лесом, на которых было написано по-японски: «Кикоку банзай» - «Ура! Мы возвращаемся на родину!»

- Сержант, я своими глазами видел эти иероглифы, - доказывал мне бригадир лесного склада. – Наверняка в этих вагонах везли японских военнопленных из других лагерей на родину. Я так думаю. А вы?

- Гм. Может быть…

Но были и другие разговоры, которые не радовали нас. Одна русская мадам рассказывала мне:

- Я видела около станции Заозерная длинный эшелон с людьми восточного типа. Этот эшелон шел на запад, каждый вагон охраняли строгие конвоиры с автоматами.

- Наверное, это изменники и предатели? А может, это китайцы?

Не было ответа на эти вопросы. Слухи продолжали плодиться, как снежный ком, обрастая с каждым днем все новыми и новыми подробностями. Мы стали привыкать к ним, тем более что труд в шахте и на огороде занимал все наше свободное время. Но в сердце все больше и больше разгоралась искорка надежды на скорейшее возвращение в Японию. И мы не ошиблись в своих чувствах…

2. Долгожданный приказ

Вечером 15 сентября начальник лагеря Антоновский неожиданно собрал в штабе всех японских офицеров и бригадиров, а также русское командование.
Подтвердив сбор всех офицеров и бригадиров, дежурный офицер доложил подполковнику:

- Все собрались! Все налицо!

Начальник лагеря спокойно поднялся с кресла. Окинув нас взглядом, он торжественно заговорил:

- Слушайте, товарищи, внимательно. Сегодня я получил важное приказание от верховной военной комиссии Красноярского края.

Мы невольно вытянулись по стойке смирно. Начальник лагеря тем временем зачитал текст приказа:

- По личному указанию генералиссимуса товарища Сталина все японские военнопленные будут отправлены в Японию 28 сентября 1948 года…

От этих слов мы словно окаменели. Три долгих года мы с нетерпением ждали этих слов и вот, наконец, дождались. Трудно было сдержать в себе нахлынувшую бурю радости и эмоций, но мы стояли тихо, боясь даже пошевелиться.

Прочитав приказ, начальник лагеря Антоновский протянул руку командиру батальона Минагаве и сказал:

- Поздравляю комбата, офицеров и всех солдат!

Его лицо расплылось в широкой улыбке, он тоже с трудом сдерживал свои чувства:

- Радость не должна быть омрачена. Поэтому все бригады до 20 сентября должны продолжать работы на своих местах. Пока надо трудиться, как всегда. Нельзя лениться и работать спустя рукава. Бригадиры должны объяснить это своим подчиненным. Закрытие лагеря я назначаю на 29 сентября. А теперь идите и обрадуйте своих товарищей.

Мы тихо и спокойно вышли из штаба, но на улице дали свободу своим чувствам:

- Ура! Ура! Ура! Мы возвращаемся домой. До скорой встречи, любимая Япония!

Радостные крики продолжались почти всю ночь. Даже русские часовые и караульные радовались вместе с нами, отплясывая в обнимку с японцами замысловатые кренделя. Уже на следующее утро мы энергично начали подготовку к эвакуации лагеря. Следуя японской пословице: «Улетевшая птица не оставляет грязи в своем гнезде», мы очистили все углы нашего лагеря, где провели долгих три года. Мы пожертвовали все музыкальные инструменты и украшения сиротскому дому в Заозерной. Коров, лошадей, коней, свиней и домашнюю птицу передали соседнему колхозу.

Прочие мелкие вещи мы подарили своим русским друзьям. Вместе с колхозниками мы быстро собрали урожай картофеля и капусты и убрали его на склад. 20 сентября наши шахтеры последний раз спустились в забой и напоследок ударно потрудились. Они тепло простились со своими русскими коллегами.

Таким образом, подготовка к эвакуации лагеря была практически закончена. 28 сентября мы по бригадам ходили прощаться со своими товарищами, похороненными на японском кладбище:

- Прощайте, погибшие братья! Завтра мы уезжаем на родину. Дорогие братья, спите спокойно! Мы обязательно вернемся за вами, и ваш прах будет успокоен на любимой родине!

Говоря эти прощальные слова, многие плакали. После этого мы посадили на кладбище молодые березки. Если нам придется побывать здесь вновь, то будет легко найти по молодой березовой рощице последнее пристанище японских воинов.

В тот же день после обеда мы выстроились в центре лагеря. Началась последняя прощальная церемония. Начальник лагеря Антоновский тепло простился с нами. Наш комбат подполковник Минагава также простился со всеми русскими офицерами.

В нашей душе одновременно возникли чувство радости от предстоящей встречи с любимой родиной и горечь расставания с людьми, которые за три года лагерной жизни чем-то стали нам родными.

Командир караульной роты лейтенант Макаров в последний раз сверил количество военнопленных с цифрами на своей традиционной доске «гунпай»:

- Все в порядке – в строю, как положено, 694 человека.

Командир батальона Минагава с подъемом подал долгожданную команду:

- Шагом марш в Японию!

Ворота лагеря медленно отворились и, махнув на прощание рукой стоявшим около лагеря русским друзьям, мы торопливо зашагали на станцию Заозерную.

3. Прощай, Заозерная!

Наступил час расставания. Паровоз дал резкий гудок, громко стукнули вагонные сцепки, и наш эшелон, рассыпая черный дым из толстой трубы паровоза, помчался стремительно из сибирской стороны на восток. Я лег на вагонные нары, и калейдоскоп прошедших событий закружился в моей памяти: Заозерная, шестой лагерь… Жертвы плохого питания и принудительной работы… Печальные и радостные дни трехгодичного пребывания в лагере… Любовь и дружба с русскими шахтерами и женщинами… Все это прошло, как один день.

Прощайте, погибшие товарищи! До свидания, русские друзья! До свидания, сибирская земля! До свидания, Заозерная!

Под ярким светом полнолуния наш эшелон с грохотом мчался по рельсам. На восток! На родину! В Японию!

Послесловие

Лето 2000 года. Восточная окраина рабочего поселка Урал. Вместе с заместителем главы г. Заозерного А.А. Юкляевским мы стоим на том самом месте, где 55 лет назад размещался лагерь №6 японских военнопленных. Сегодня уже практически ничто не напоминает о нем. На месте бывших казарм и бараков улица современных домов-коттеджей, жители которых лишь по рассказам старожилов знают о японских невольниках. Правда, нам рассказывали, что один из шлакоблочных домов некогда был бараком для военнопленных, но это вряд ли, ведь в своих воспоминаниях сержант Ёсидо Юкио рассказывал о деревянных строениях.

Если от самого лагеря, где долгих три года проживали 1400 японцев, не осталось и следа, то следы трудовой деятельности военнопленных можно найти без особого труда. До сих пор исправно работает в рабочем поселке двухкилометровый водопровод от озера Урал. Доброй памятью о вынужденном пребывании японцев в Сибири остались поселковая больница и несколько жилых домов, построенных их руками. И хотя давно закрылась Южная шахта, годы не стерли с лица земли следы деятельности японских шахтеров: на Урале сохранилось здание, где полвека назад заправлялись горняцкие лампы и аккумуляторы. А в толще земли еще просматриваются забетонированные входы в створ шахты.

Но самой главной памятью о пребывании японских военнопленных в этих местах является, конечно, кладбище. На месте тоненьких березок, высаженных в свое время на этом погосте оставшимися в живых военнопленными, сейчас шумит листвой березовая роща. Правда, она уже не охраняет покой умерших солдат. Еще в 1995 году японцы приступили к раскопкам могил для того, чтобы забрать прах своих земляков на Родину.
Среди четырех бывших военнопленных, приехавших через полвека выполнить клятву перед умершими товарищами, был и 75-летний тогда Ё. Юкио. Три года велись тщательно раскопки, и сегодня лишь памятник у изголовья кладбища да ржавая колючая проволока ограждения бывшего погоста, напоминают о тех трагических днях.

Скажу честно, когда мы с главой города Заозерного Александром Ануфриевичем Кулевым решились издать книгу воспоминаний Ё. Юкио, далеко не все поняли и поддержали эту идею. Главный довод противников этой акции заключался в том, что не стоит нам, россиянам, на свои деньги издавать мемуары бывшего врага. На наш взгляд, стоит. Ведь воспоминания сержанта Ё. Юкио это не просто бесхитростный рассказ очевидца тех трагических событий, но и настоящий срез нашей с вами жизни, жизни нашей страны. Наконец, это очень правдивая книга. Прочитав ее, лично я словно еще раз посмотрел на себя, на свою страну со стороны. Мы, россияне, действительно такие, какие есть. Мы упорны в борьбе и труде, но добрые к поверженным врагам. И книга «Три года в сибирском плену» этому еще раз лишнее свидетельство. Это не акт покаяния, а желание лучше понять друг друга, стать выше исторических обстоятельств, узнать правду. Так ли это, судить вам, читатели.

Есида Юкио
ТРИ ГОДА В СИБИРСКОМ ПЛЕНУ
Сказание бывшего военнопленного сержанта японской армии

Редактор В. В. Решетень Рисунки Наито Кончи Фотографии В.В. Решетень, В.М. Ерохин Оформление обложки С.Ю. Карпенко Корректор В.И. Лаганина
ИД № 01394 от 30.03.2000 г.

Сдано в набор 2.06.2000 г. Подписано в печать 22.06.2000 г. Печать офсетная Заказ Na 453. Тираж 2000.
ш.

Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-05-93; том 2; 953000 — книги, брошюры.

Муниципальное унитарное издательско-полиграфическое предприятие «Зеленогорская типография».
Адрес типографии: 663690, г. Зеленогорск Красноярского края ул. Набережная, 54, а/я 843. Контактные телефоны: (391-69) 2-08-95, 2-07-46 Факс (391-69) 2-04-99