Письмо Зои.
07.04.2013.
Все тверские события произошли накануне олимпиады в Москве, возможно, она и была причиной, хотя и не формально. Формально же – И.Г. Дядькин написал статью, в которой попытался вычислить количество жертв сталинских репрессий. Потом он поехал куда-то на юга̀, прихватив текст статьи с собой, по дороге его обыскали. Домой он вернулся и некоторое время всё шло, как обычно. Потом в один и тот же день произошли обыски в квартирах у Дядькина, Лозовского, Горбачева и ещё одного человека, фамилию которого я забыла (Голицын Владимир). Обыски длились весь день, кажется, это случилось зимой или ранней весной 1980 года. Дядькина арестовали в день обыска. Ни у кого ничего особенного не нашли, никого, кроме Дядькина, не задержали. Потом всех вызывали на допросы, Лёню, конечно, тоже. О содержании его допросов я не знаю, но вёл он себя на этих допросах, конечно, достойно. Насколько мне известно (от адвокатов) рассматривался вопрос о возбуждении уголовного дела против него, но, видимо, решили, что это неперспективно. Через пару месяцев с допроса не вернулся Серёжа Горбачёв.
Начались поиски адвокатов для Дядькина и Горбачёва, что оказалось делом непростым, никто не соглашался. Начались ещё допросы и попытки уволить всех действующих лиц с работы. Лёню с работы уволили, но при этом нарушили КЗОТ, не имелось законных оснований для увольнения, Лёня обратился в суд, и его на работе восстановили.
На всех этапах следствия, при общении с адвокатами, при всех житейских неурядицах других участников истории Лёня неизменно помогал, поддерживал, подставлял плечо, а иногда и защищал. Я лично помню два момента, когда он меня защитил. Один – прямо в зале суда. После допроса в зале суда я села на единственное свободное место (благо, что недалеко от Лёни). Моими соседями оказались здоровенные парни спортивного вида, которые начали меня обзывать и угрожать мне очень активно. Казалось, они вот-вот начнут меня бить, а уж сделать это после суда обещали твёрдо. Лёня сумел это остановить.
А второй случай произошёл на собрании в институте. Дело в том, что суд вынес частное определение по поводу моего "недостойного поведения". Как водится, в институте назначили собрание. Оно и состоялось. Длилось оно целый час, выступающие осуждали поведение моё и подобных мне. Лёня единственный, кто выступил в мою защиту и соответственно проголосовал.
Теперь нам кажется, что в таком поведении нет ничего особенно героического, но тогда меня очень сильно поразило то, как боялись мои коллеги и знакомые, боялись неизвестно чего, боялись те, кому совсем уж нечего было бояться. Боялись до дрожи в коленках мужчины, которых я считала сильными и уважала до того. После этого они перешли для меня в категорию тех, "кого можно понять".
Исключения были редки, и Лёня в их числе.