Зоя Туманишвили: «Такое принижение советской власти дальше терпеть нельзя».
Yикто не писал, как развивалась в Норильске деятельность советских органов. Вот об этом напишу.
Я изыскатель. Работала в Московской лесоэкономической экспедиции на Сахалине, в лесоустроительных партиях за Тюменью, на Урале. Привыкла к путешествиям, а тут подвернулась возможность поработать в Заполярье. Заключила договор в Москве с представителями Норильстроя и через Красноярск, по Енисею на пароходе — в Дудинку. Лето 1939 года.
Когда увидела плоские, унылые берега без единого деревца, стало очень тоскливо. Дудинка была вся деревянная, за исключением двух домов Норильского порта. Встречать пароход высыпало все население Дудинки, и эта традиция еще несколько лет продолжалась. В Норильск ехали по узкоколейке в маленьких вагончиках. У крошечного вокзала нас встречали старожилы: Аня Никонова, Абрамова, Люба Зайдман, Еременко и другие. От вокзальчика поднялись на горку, мимо управления железной дороги, по коротенькой улочке, до места жительства. Распределили всех по комнатам.
Что сказать о поселке? Деревянные дома и балки. В доме Урванцева помещался политотдел. Начальником его был т. Громов, пожилой человек, но больше добавить мне нечего. Здесь же, на Горной, проектный отдел, инженеры-геологи, столовая, баклаборатория, Госбанк. А дальше была «зона».
Перпендикулярно застраивалась Заводская — двухэтажными домами из бутового камня. На этой улице была и поликлиника.
До постройки клуба все культмероприятия проходили в столовой. На горке стояла школа, около притулился в малюсеньком домике постройком. Председателем был П. Изюмцев.
В войну ушел добровольцем и не вернулся. За постройкомом фанерный барак с засыпными стенками мы называли «двенадцатиквартиркой» или «коттеджем». В нем я прожила несколько лет. Рядом проходила узкоколейка, по ту и по другую сторону ее на горушках стояли дома руководителей комбината.
Опять под прямым углом небольшая улица: магазин, управление лагеря и просто жилые дома. Если свернуть налево, попадешь на Октябрьское шоссе, где строились больница, ДИТР, управление комбината, базы и дорога на озеро Долгое. Около озера поднималось несколько домов. Называли стройку Соцгородом.
Было в Норильске просторно, было где разгуляться пурге. Зато летом вся тундра расцветала, совсем рядом с домами много морошки, а промплощадка утопала в цветущем шиповнике. Кое-где еще оставались березки.
Панорама промплощадки Норильского комбината
Норильск в тридцать девятом числился в крае населенным пунктом, административно приписанным к Часовенскому кочсовету. Зимой вышло постановление Верховного Совета, Норильск стал рабочим поселком городского типа Дудинского района. Когда проводили выборы в местный Совет, избирательный участок находился на Заводской улице в новом бутовом доме. Один-единственный избирательный участок и один избирательный округ. В день выборов разыгралась пурга, кругом все занесло снегом. К дверям избирательного участка прокопали траншею. Избрали депутатов в поселковый и районный Советы. Среди выбранных оказалась и я.
Эстакада электровозной дороги на горе Шмидта
Ехали на первую сессию в Дудинку несколько дней: паровозик застревал в снегу, и пассажиры бегали вытаскивать его. Когда инженер Потапов изобрел средства защиты полотна, поезд стал ходить более регулярно.
Насосная станция на озере Долгом
Помещение для поселкового Совета выделили в деревянном двухэтажном доме по Заводской улице. Состояло оно из двух комнат: метров 18 и совсем маленькой. Еще одну комнату дали для военно-учетного стола. Через коридор — на такой же территории нарсуд.
Фамилия первого председателя поссовета — Ширяев. В 1941 году он ушел добровольцем на фронт. Заменивший его очень молодой человек из ВОХРа, фамилии не помню, через очень короткое время тоже ушел на фронт. Несколько месяцев работала т. Абрамова.
15 мая 1944 года меня утвердили в должности председателя, и я проработала до 28 декабря 1951 года. За это время население Норильска резко увеличилось за счет освобожденных из лагерей, которые оставались работать на комбинате, а также инвалидов войны и семей фронтовиков. Жизнь на материке была голодная, а у нас все-таки было со снабжением лучше. Особенно когда стали получать продукты из Америки. Многие ехали к нам по этой причине.
Поезд, груженный лесоматериалом, прибыл в Норильск
Уже строил город архитектор В.С. Непокойчицкий. Работали четыре средние школы. Условия жизни и труда стали улучшаться. И поссовет перевели в другое помещение на ул. Горной. Это был когда-то барак в «зоне», его отремонтировали. Хоть и неказистое получилось здание, но площадь довольно большая. Заняли отдельные комнаты загс, бухгалтерия, приемная, военно-учетный стол, секретарь… У загса получилась довольно приличная приемная. В функции поссовета входили также первичное оформление дел по соцобеспечению, заботы о многодетных и одиноких матерях, по линии нотариата — заверка подписей, доверенностей, исполнительные надписи на неплательщиков квартплаты.
Норильская железная дорога
Школы были на бюджете поссовета. Учителя получали маленькую зарплату по сравнению с комбинатскими, уборщицы — вовсе мизерную. Никто не шел работать. После многих и многих хлопот техничками разрешили взять заключенных женщин.
Нужно сказать, материальные трудности испытывали все так называемые советские учреждения: почта, сберкасса, нарсуд, милиция. Бороться с текучестью кадров было невозможно.
…Большие политические кампании — такие, как выборы в Верховный Совет, в местные Советы, — проходили без каких-нибудь нарушений. В 1946-м избирательных участков было уже 17, с количеством избирателей за двадцать тысяч. Прокурор И.А. Случанко не выпускал из поля зрения поссовет и существенно помогал, особенно в вопросах законодательства.
Избирательные участки были очень разбросаны территориально. Рудник № 3, РОР, Угольный ручей, Валек, рыбучастки по Норилке и Пясино. Активно включались в работу по выборам депутаты, партийные руководители и профсоюз, Сапрыкин, Каратаев, Придачин и другие товарищи были бессменными председателями избирательных комиссий. Люди жили в бараках, балках. Не хватало квартир. Только перепишут избирателей в каком-нибудь балке, спустя немного времени придут проверять, а балка уже нет на месте, его уже перевезли на другую территорию. Опять исключение из списков избирателей одного, включение в списки другого участка.
Особенно много балков стояло в районе ВЭС-2. Стройматериалами служили ящики, фанера, листы железа — что только не шло в дело. Строились кучно. Вокруг какого-нибудь балка пристраивались, тесно прижавшись, десятки других. Как правило, в одном балке ютились по две семьи. Но в выборах участвовали активно, любили посещать агитпункты, предвыборные собрания, а явка на избирательный участок в день голосования была стопроцентная.
Общий вид ВЭС после расширения. Август 1942 г.
Были даже такие факты. Человек, только что получивший документ об освобождении из лагеря, бежит в поссовет получить удостоверение на право голосования, хотя он еще не знает, будет ли иметь на сегодняшнюю ночь крышу над головой.
Не было ни одного случая отказа от голосования. День выборов — праздник для всех! Торжество. Такого я не видела нигде позже. Как это понять? Как поставить лагеря и людей, наказанных властью, рядом, и такая активность на выборах?! Мне кажется, что люди, получившие свободу, хотели утвердиться в жизни во всех ее проявлениях.
...В поссовете было несколько постоянных комиссий. Председателем комиссии здравоохранения успешно работала демобилизованная майор медицинской службы Е.И. Урванцева. Комиссию по народному образованию возглавляла А.А. Фаюткина, учитель. Председателем женсовета была Непомнящая. Организовали часть магазина для фронтовиков, проводили обследования жилищных условий инвалидов войны, семей фронтовиков и оказывали им помощь в приобретении ордеров на одежду, ремонт квартир и получение жилья. Устраивали детей фронтовиков в пионерлагерь бесплатно. Женсовет помогал многодетным и одиноким матерям, проводил подписку на заем среди неорганизованного населения.
Поселковый Совет никаких фондов не имел. Для того чтобы добиться результатов, нужно было потратить много времени и даже прибегнуть к дипломатии. Из всех руководителей комбината лучше всех относился к нашим просьбам М. Лазарев, начальник коммунального отдела. Некоторые же, например торговый отдел, не прочь были и покуражиться: дескать, вы советская власть, к вам обращаются, вы и снабжайте.
Я работала в поссовете до 1952 года, а потом удовлетворили мою просьбу, и я ушла из поссовета. В 1953 году меня избрали депутатом горсовета, а вскоре я уехала в Свердловск.
...Может быть, что-то и пригодится из моих воспоминаний. Срок уж больно давний, многое затерялось в памяти.
В конце сороковых годов в поссовете работать было очень трудно, да и некому. Никто не шел к нам на мизерную зарплату. Я получала меньше, чем табельщица на комбинате. Поддерживала свое существование тем, что дополнительно вела работу Госстраха.
В загсе работала старушка на девятом десятке лет, бухгалтер был того же возраста. И эти «кадры» я ценила и по возможности удерживала в штате. О бедственном положении писала в райсовет и окрсовет, просила помочь людьми. Наконец пришла к мысли, что, пока не приобретем статуса горсовета, ничего к лучшему не изменится.
В окрсовете поддержки не получила. Тогда я решила написать в
Верховный Совет РСФСР. Подобрала нужные (на мой взгляд) документы, составила,
как могла, докладную записку. Получу, думаю, первый после войны отпуск и — в
Москву, искать правду.
Вопрос уперся в деньги. Отпускных явно не хватало. Какую-то сумму дал
политотдел. Тася, уборщица, продала не лишние вещи…
Поехала сначала в Красноярск. Председатель плановой комиссии т. Немцев был депутатом Верховного Совета РСФСР, баллотировался у нас, и я его хорошо знала. Первый мой визит был к нему. Он мне сочувствовал, я надеялась на его совет и помощь, и не ошиблась. Вскоре при содействии Немцева я попала на прием к председателю исполкома краевого Совета.
Изложила планы, показала свои документы. Председатель забраковал написанное и поручил подчиненным переработать все, добавив экономические и статистические показатели.
В мой второй визит председатель не отговаривал меня от поездки, но и не написал своего мнения о проблеме, то есть официальной поддержки я не получила. Объяснил свою позицию председатель не слишком четко: мол, командировать меня он не имеет права, сам может ехать в Верховный Совет только по вызову… Что-то в таком духе.
Зам. председателя т. Бурмакин помог мне с билетом, и я, имея хорошо составленные документы и письмо начальника отдела кадров комбината к Председателю Совмина РСФСР т. Сафонову, выехала в Москву. (Тов. Балыбердин одно время работал в аппарате областного комитета партии вместе с т. Сафоновым, у них были товарищеские отношения.)
Отыскала приемную Президиума Верховного Совета РСФСР на Моховой. Очередь такая, что надежды попасть на прием даже в конце недели — практически никакой. Записывали на много дней вперед. Как во времена Ленина, ходоки с котомками приезжали в Москву отовсюду, очередь растянулась на квартал, жалась к стенам, а ночью ее разго нов, занимавший в то время должность художественного руководителя театра музыкальной комедии, пригласил меня на спектакль. Я почему-то согласилась. Шла «Летучая мышь». В ложе вместе со мной, рядом, оказалась женщина. По ходу пьесы мы невольно обменивались репликами. А когда начальник тюрьмы (его играл Володин) жаловался, что арестанты раскачивают тюрьму и он не может прямо ходить, — мы обе дружно смеялись.
В антракте Иосиф Михайлович зашел в ложу и познакомил нас. Моя соседка оказалась заместителем председателя Моссовета. Она заинтересовалась жизнью в Заполярье, моими заботами. Когда же т. Сарычева узнала, по какому делу я приехала, обо всех моих неудачах и страданиях, то пригласила меня в Моссовет, обещала помочь.
В назначенное время я была в кабинете т. Сарычевой. Я слышу, упоминается по телефону моя фамилия, потом — дело, по которому я в Москве. Положив трубку, хозяйка кабинета сказала, чтобы я сейчас же ехала в Верховный Совет, там при входе меня будет ждать пропуск.
Через несколько часов я уже была принята секретарем Президиума т. Бахмуровым. Он очень приветливо встретил, попросил оставить все бумаги для ознакомления. Председатель Президиума был на отдыхе, но скоро должен был приехать. Бахмуров устроил меня в гостинице «Москва» и попросил не отлучаться, ждать звонка от него.
Вскоре меня пригласили к Председателю Президиума (фамилию не помню) (*М. Тарасов. – ред). Он тоже принял меня хорошо, даже вышел из-за стола навстречу и пожал мне руку. Долго беседовал со мной, выспрашивал и уточнял некоторые места в моей записке. Обещал помочь.
После этого я была в Совмине, где написали свое мнение, положительное для дела. На следующий день — прием в Министерстве финансов, у зам. министра т. Фадеева (вскоре он стал министром).
После всех визитов, получив добро везде, я вновь была на приеме у т. Бахмурова. Он посмотрел бумаги, нашел, что все хорошо идет и этого достаточно, чтобы подготовить постановление Президиума Верховного Совета о статусе. Оставалась последняя инстанция — Госконтроль, виза т. Мехлиса. Он был министром Государственного контроля, и за ним было решающее слово.
После такого благожелательного отношения к моему вопросу со стороны Президиума Верховного Совета и Совмина РСФСР я считала, что вопрос уже решен, была от радости на седьмом небе… Последнюю визу я как-то и не считала серьезным препятствием. В назначенное время я «на крыльях» полетела к Мехлису.
Помню, день был чудесный, и душа у меня пела; вот в таком душевном состоянии я перешагнула порог кабинета. Навстречу поднялся из-за стола Обещал помочь.
После этого я была в Совмине, где написали свое мнение, положительное для дела. На следующий день — прием в Министерстве финансов, у зам. министра т. Фадеева (вскоре он стал министром).
После всех визитов, получив добро везде, я вновь была на приеме у т. Бахмурова. Он посмотрел бумаги, нашел, что все хорошо идет и этого достаточно, чтобы подготовить постановление Президиума Верховного Совета о статусе. Оставалась последняя инстанция — Госконтроль, виза т. Мехлиса. Он был министром Государственного контроля, и за ним было решающее слово.
После такого благожелательного отношения к моему вопросу со стороны Президиума Верховного Совета и Совмина РСФСР я считала, что вопрос уже решен, была от радости на седьмом небе… Последнюю визу я как-то и не считала серьезным препятствием. В назначенное время я «на крыльях» полетела к Мехлису.
Помню, день был чудесный, и душа у меня пела; вот в таком душевном состоянии я перешагнула порог кабинета. Навстречу поднялся из-за стола невысокий, худощавый, хмурый человек. Взял у меня пачку документов, стал читать. Потом вдруг вскочил со своего места и стал на меня кричать:
— Что вы тут просите? Видите ли, ей мал штат пять человек, подайте ей семнадцать! Да чтоб город был!.. Это несовременно, знаете ли! Вот если бы вы написали, что реорганизовали свою работу и вместо семнадцати человек, имеющихся в штате, намерены обходиться пятью... Вот тогда я бы вам ручку пожал… Ездите, мотаете государственные деньги!..
Я встала со стула, намереваясь что-то сказать, и... потеряла сознание.
Очнулась в комнате отдыха министра, рядом с его кабинетом. Лежу на диване, около меня хлопочут человек в белом халате и секретарша. Мне стало стыдно за свою слабость, и я начала собираться с мыслями. Секретарь принесла чай, я выпила и совсем успокоилась.
Потом меня вновь пригласили в кабинет, и я объяснила, что приехала в свое отпускное время и не на государственные деньги, а на свои, и если не получу добро, то добьюсь приема у Сталина. Норильский комбинат такое мощное предприятие, что соответствовать ему может только горсовет. Поселковый Совет с его мизерным бюджетом всегда будет на задворках. Такое принижение советской власти дальше терпеть нельзя.
Выложила все. Мехлис усадил меня на диван, сам сел рядом и стал спокойно беседовать:
— Ну это уже нехорошо, свои деньги тратить на служебные поездки. Мне понравилось, что вы такой большой патриот Норильска, это очень хорошо, но вот поэтому-то ваши суждения могут быть пристрастны. Мы сделаем так. Создадим смешанную комиссию из членов Президиума Верховного Совета, Совмина и Министерства финансов. Приедут на место, и если все это так, как вы говорите, — будет у вас город. А с вами поступим так. Пошлем правительственную телеграмму, что вы задерживаетесь, продлим вам отпуск и дадим путевку на курорт. Вам надо отдохнуть.
Я от курорта отказалась, так как приближалось начало учебного года (дочь — школьница), а финансы мои подошли к концу, рассчитано было только-только расплатиться в гостинице да на обратный билет. Дождалась, пока Мехлис по телефону договорил с Бахмуровым, забрала все бумаги и поехала в Президиум Верховного Совета. Сдала всю переписку Бахмурову, он обещал ускорить выезд комиссии в Норильск. Поручил зав. канцелярией помочь с билетом на поезд. Тот усадил меня в вагон…
Добралась домой. Жду обещанной комиссии. Ждать пришлось долго.
Вспоминая все мои «хождения по мукам», думаю: да было ли это? Но следы этих «хождений» остались в канцелярии Верховного Совета и затеряться не могли.
Почему мне сравнительно легко удалось попасть к высокопоставленным руководителям? Случай помог! И деверь, конечно.
Везде меня ждали готовые пропуска. Я до сих пор бесконечно благодарна т. Бахмурову, зав. статотделом т. Смирнову, зав. канцелярией Президиума за теплое отношение ко мне.
Знали о моей поездке в Президиум норильский прокурор И.А. Случанко, начальник комбината т. Зверев, начальник отдела кадров т. Балыбердин, начальник политотдела комбината т. Козловский, зампред краевого исполкома (фамилию не помню), другой зампред т. Бурмакин, начальник крайплана т. Немцев.
В заключение хочу сказать: я далека от мысли, что именно благодаря моей поездке в Москву Норильск стал городом. Но какая-то малая часть в этом успехе все же, смею думать, мне принадлежала.
Мемуары Зои Ивановны появились на бумаге летом 1989 года, а зимой — в ноябре и феврале — их прочли норильчане в городской газете «Заполярная правда». Уже тогда заметки пожилой свердловчанки, 1905 года рождения, но с завидной памятью, стоило сопроводить комментарием, а теперь — тем более. Прошло еще четырнадцать лет, и все меньше не только свидетелей событий полувековой (и глубже) давности, но даже слышавших фамилии, к примеру, Случанко или Бурмакина.
Иван Алексеевич, прокурор, по отзывам, честный и принципиальный, к сожалению, рано умер. Надеюсь, никаким образом не подведу Г.С. Жженова, сообщив, что тот собирался жениться на прокурорской дочери, но ссыльному киноактеру, пусть даже местной знаменитости, убедительно объяснили, как надо «вести себя». Что же касается Анатолия Сергеевича Бурмакина, зампредседателя крайисполкома (по вопросам строительства), то именно ему было суждено стать первым норильским мэром, как и рекомендовали «свыше» первой сессии избранного в октябре 1953 года городского Совета. Мэром его тогда, понятно, не называли — исключительно председателем исполкома. На пенсию отправили в конце 1962 года, так что я, например, прожил «под его началом» несколько лет и могу подтвердить, что человек он был очень симпатичный, не слишком грамотный, и чувствовалась в нем, даже в солидном возрасте, енисейская закваска (с 19 лет ходил на судах, и вниз по реке, потом заведовал прииском). В отличие от многих в 1937-м ему повезло: видимо, перестало хватать руководящих кадров, его и выдвинули в начальники районного, потом городского масштаба. Вообще-то Анатолий Сергеевич заслуживает отдельного произведения, которое не позволю себе по разным причинам. Отмечу только, что он никогда не спорил с Иваном Александровичем Савчуком, первым секретарем ГК. Не потому, что был столь меток, а уж очень уважал участников (а тут еще инвалид) войны, в которой, так получилось, не участвовал. Вернее сказать, в боях не участвовал, потому что с лихом в сибирском тылу, пусть в начальственной должности, защищенной броней, встречался не раз.
лия Сергеевича Бурмакина, зампредседателя крайисполкома (по вопросам строительства), то именно ему было суждено стать первым норильским мэром, как и рекомендовали «свыше» первой сессии избранного в октябре 1953 года городского Совета. Мэром его тогда, понятно, не называли — исключительно председателем исполкома. На пенсию отправили в конце 1962 года, так что я, например, прожил «под его началом» несколько лет и могу подтвердить, что человек он был очень симпатичный, не слишком грамотный, и чувствовалась в нем, даже в солидном возрасте, енисейская закваска (с 19 лет ходил на судах, и вниз по реке, потом заведовал прииском). В отличие от многих в 1937-м ему повезло: видимо, перестало хватать руководящих кадров, его и выдвинули в начальники районного, потом городского масштаба. Вообще-то Анатолий Сергеевич заслуживает отдельного произведения, которое не позволю себе по разным причинам. Отмечу только, что он никогда не спорил с Иваном Александровичем Савчуком, первым секретарем ГК. Не потому, что был столь меток, а уж очень уважал участников (а тут еще инвалид) войны, в которой, так получилось, не участвовал. Вернее сказать, в боях не участвовал, потому что с лихом в сибирском тылу, пусть в начальственной должности, защищенной броней, встречался не раз.
Я еще надеюсь найти документы на т. Бахмурова, секретаря Президиума Верховного Совета РСФСР, коль З.И. Туманишвили так его благодарила, но точно, что звали его Петр Васильевич, было ему тогда 48 лет и в свое время окончил МЭИ.
Нельзя пройти мимо двух на редкость колоритных фигур — деверя и министра. Оба попали в самые строгие энциклопедии, и моя задача не в добывании сведений, а в их отборе — настолько известны эти люди.
Иосиф Михайлович Туманов (Туманишвили, 1909–1981), без которого трудно было бы на что-то рассчитывать его родственнице в Москве 1950 года, впоследствии народный артист СССР, зав. кафедрой режиссуры ГИТИСа, постановщик празднеств открытия и закрытия Московской Олимпиады, уже тогда был модным режиссером и возглавлял не первый свой театр (до Театра оперетты был оперный, с 1941 года — называвшийся музыкальным им. Станиславского и Немировича-Данченко, а в 1960-х — одновременно Кремлевский Дворец съездов и Большой театр Союза ССР). Как раз в 1950-м Туманов стал лауреатом Сталинской премии за постановку милютинской «Трембиты», хорошо нам знакомой по киноварианту, и был очень популярен. И кто знает, как развивались бы события, отправься Зоя Ивановна не в одиночестве на прием к министру Государственного контроля СССР.
Это был страшный человек, а другого Вождь и не поставил бы во главе столь грозного ведомства. Никаких открытий я не делаю. Лев Захарович Мехлис (1889–1953) был знаменит, хотя бы по произведениям К.М. Симонова, и личной храбростью, и беспредельной жесткостью, и, видимо, абсолютной убежденностью в том, что во имя идеи, ради государства рабочих и крестьян, во славу великого Сталина нечего считаться с жертвами. Одна из самых безрассудных операций в ходе Отечественной войны — май 1942 года — осталась в истории навсегда связанной с действиями представителя Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте (жуткие по своим последствиям десанты, предпринятые «для поднятия духа», обреченные не просто на неуспех — на непростительные потери). Мехлиса, однако, не расстреляли — Сталин в нем был уверен, в чистоте его помыслов, в беспредельной преданности. Они и ушли один за другим. Лев Захарович всего на три недели раньше. Похоронен на Красной площади.
Вот под чью горячую руку — и голову — попала Зоя Ивановна. Еще бы чуть-чуть, и городской статус Норильск получил тремя годами раньше. Но, согласитесь, история распорядилась точнее: закрытый город стал просто городом, дождавшись кончины тирана.
В следующем томе этого издания постараемся кое-что добавить о самой Зое Ивановне Туманишвили, заслуживающей звание первой нашей норильской горожанки — в буквальном смысле и в соответствии с фактами.
Анатолий Львов.
Май 2003 г
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."