Положение женщины в тоталитарном государстве

Юлия Денкер, многопрофильная гимназия 10ж, 1997 г.

Тема женщины, ее положения в семье и обществе, и ее «освобождения» стала в середине XIX века одной из ведущих тем в публицистике и литературе. Советские историки доказали, что до социалистической революции 1917 г. положение женщин было крайне тяжелым, и что лишь революция смогла их спасти. В истории женщин после Октябрьской революции было несколько этапов, но главных – три:

Первый – с сентября 1917 г. до начала 30-х годов – можно назвать «годами великого эксперимента». Известно, что до революции 1917 г. доля женского труда на фабриках была весьма незначительной. После же революции предоставление женщинам большого числа рабочих мест было вызвано особенностями историко-экономической ситуации, когда большая страна в условиях экономической изоляции должна была прибегнуть к экстенсивному развитию индустрии – за счет использования дешевого, неквалифицированного труда массы людей, в том числе женщин. Количество женщин, работающих на производстве, росло стремительно: не работать было нельзя, ведь до 1921 г. действовал принцип «кто не работает – тот не ест», т.е. не получает продовольственных карточек. К середине 20-х годов число женщин-работниц даже превышало число мужчин.

Второй – конец 20-х-30-х годов, когда в России утвердилась диктатура И.В.Сталина, был крупным поворотом в судьбах русских женщин. Лишь сейчас открываются архивы, по которым можно восстановить картину жизни женщин в эпоху тоталитарного режима. Женщины в те годы работали на предприятиях и в колхозах наравне с мужчинами. «Вовлечение женщин в среду общественного производства» обернулось в годы первых пятилеток вовлечением их в сферу неженского труда. Они работали комбайнерами на селе, строителями и железнодорожными рабочими в городе, водителями машин... масса женщин оказалась на вредных для здоровья производствах.

Третий – с 1941 по 1950 годы. О том, как сказалась на женских судьбах Великая Отечественная война 1941-45 гг., всю тяжесть которой, равно как и трудности восстановительного периода конца 1940-50 гг., женщины переносили наравне с мужчинами, написано очень много. Известно, что 26 тысяч женщин воевали в партизанских отрядах, что на фронтах сражались 3 женских батальона, были женщины – летчицы, авиаторы, снайперы...

О женщинах же, пострадавших от репрессий, статистических данных практически нет, а об их судьбах можно узнать из немногочисленных мемуаров.

...Сразу после октябрьского переворота 1917 г. большевики заполняют тюрьмы теми, кого считают своими врагами, и среди них много женщин, это: жены белогвардейцев, т.е. жены военных, сражавшихся с большевиками в период гражданской войны с 1918 по 1921 гг.; жены белополяков – жены поляков, неугодных советской власти; богомолки – верующие женщины, посаженные за веру; женщины-дворянки; монашки; женщины, укрывавшие фамильные драгоценности и семейные реликвии; женщины, «не доносившие» на своих мужей, родственников, друзей; женщины-спекулянтки (любая женщина, у которой советские органы обнаружили даже самое минимальное количество продуктов или товаров, наказывалась за незаконную торговлю); жены эсеров, т.е. жены социалистов-революционеров, и сами эсерки; изменницы социализму, бывшие товарищи по революционной борьбе с самодержавием.

В 30-е годы причин, по которым женщин противозаконно осуждали, стало больше, увеличились и сроки заключения до 10 лет. В тюрьмах и лагерях появляются: жены врагов народа; комсомолки – за высказывание взглядов, отличающихся от официальных; кулачницы – крестьянки, неугодные советской власти; «шкрабы» – школьные работники, учителя, несогласные с официально введенным методом «бригадного обучения»; женщины, осужденные по закону от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности», прозванному в народе «семь восьмых» (матери и женщины, которые голодали, и у которых голодали дети шли на все, чтобы прокормить своих детей, ничего не евших целыми днями), этот закон предусматривал расстрел, а при смягчающих обстоятельствах – 10 лет лагерей; беспаспортные женщины; абортщицы; польские гражданки – жители аннексированной СССР в 1939 г. восточной части Польши, зачисленные в категорию «антисоветских элементов».

В 40-е годы среди заключенных женщин появляется новая категория – каторжанки, сроки заключения увеличиваются до 25 лет. Осуждали: жен бандеровцев; жен изменников Родины; жен балтийских офицеров; за шпионаж; за принадлежность к национальности; гражданок – военных или штатских, побывавших во время второй мировой войны на территории, оккупированной противником, или находившихся под угрозой оккупации; бывших заключенных фашистских концлагерей; за прогул или опоздание на работу хотя бы на 5 минут; женщин, несогласных с официальным великорусским шовинизмом в культурной политике; представительниц советской интеллигенции.

В 50-е годы пострадало большое количество женщин-врачей, особенно еврейской национальности. В эти же годы практически все осужденные ранее и отбывшие заключение в лагерях женщины отправляются в ссылку в отдаленные районы Сибири, Урала, Казахстана.

Во избежание нарушения лагерной и производственной дисциплины вследствие соседства мужских и женских зон, создавались отдельные женские лагеря: Яя – один из первых женских лагерей в 180 км к востоку от Новосибирска, открыт в начале 30-х годов; Алжир – Актюбинский лагерь жен изменников Родины, открыт в степях северо-запада Казахстана в 1939 г.; Эльген – женский лагерь на Колыме; Арсенальная – женская тюрьма в Ленинграде.

В Норильском лагере женщины появляются с первых дней его существования, в нем находились женщины, осужденные по всем вышеперечисленным статьям. Численность женщин постоянно росла. Известно, что в 1939 г. при общей численности заключенных – 13 824 человека, женщин было 235*. Самое большое количество женщин в Норильском ИТЛ содержалось в 1951 г. – 9 353.

В 1944 г. в Норильлаге было организовано несколько лаготделении каторги и в них были женщины-каторжанки, их количество к 1953 г. составило 203**, а в 1944 году их было 67.

В 1948 г. на территории Норильска появляется Особый лагерь МВД № 2, Горный, в котором содержатся только политические заключенные и среди них более 3 тысяч женщин.

Тяжелейшим трудом зарабатывали себе женщины лагерную пайку, работая от 8 до 12 часов в день. Они работали на рудниках, толкали тяжелые вагонетки с рудой, грузили породу, строили аэропорт «Надежда», железные дороги, промышленные предприятия и сам город, занимались сельским хозяйством, работали на погрузо-разгрузочных работах в портах, лечили лагерников, занимались научно-исследовательской работой.

Невыносимые условия существования, каторжный труд, сексуальные домогательства лагерного начальства, издевательства лагерной охраны вынуждали женщин идти на самоубийство, так, заключенная Норильлага Мария Владимировна Овчинникова в 1937 г. бросилась под поезд***, молодой девушке (ей был 21 год) отрезало голову. О причине ее отчаянного поступка документы умалчивают. Многих женщин спасали от попыток самоубийства норильские врачи.

О лагерной жизни рассказывает Галина Александровна Скопюк: «Забрали меня в лагерь в 17-летнем возрасте, я училась в 7-м классе. Жила в Польше. Когда «пришла Советская власть», весь наш класс был против колхозов и выселения. В 1945 г. в школе организовалась антисоветская группа. Я помогала писать листовки, развешивать их на столбах. За это меня и осудили на 10 лет. Приехала 2 августа 1945 г. в лагерь Нагорный под Шмидтихой. Меня сразу послали на непосильные работы: я и другие девушки рыли котлованы, работали в цехах на станках, носили доски, делали рамы, двери, различные деревянные заготовки. Все время находились под конвоем.

Кормили плохо. Был только завтрак и ужин. На весь день – 600 г хлеба. Работали с 8 утра до 8 вечера. Жили в бараках на нарах. Спали на матрацах, набитых стружками и укрывались байковыми одеялами. Одежда: белье (рубашка и кальсоны); летняя одежда (давали на один год) – платье, кирзовые ботинки, платок на голову; зимняя одежда (давали на 2 года) – шапка, фуфайка, ватные штаны, валенки.

В 1948 г. образовался лагерь МВД. Меня перевели в шестую зону (для политических), т.е. политических отделили от уголовников, до этого находились все вместе. С одной стороны, стало легче, но режим стал жестче: в 10 часов вечера – отбой, на окнах – решетки, в бараке – параша. В 6 утра поднимались на работу, распределялись на бригады по 25 человек. В шестой зоне были одни женщины. Строго запрещались встречи с мужчинами. Если у женщины находили мужскую записку, то ее сажали в карцер. Наказывали и за то, что не легли вовремя спать, за иголки, за крючки, за песню.

Утром давали кусок недоваренной трески. Девушки жарили ее на лопате, закрученную в бумагу из-под цемента – это был наш обед. На месяц давали 200 г мыла. За работу денег не платили. Посылки запрещались, можно было писать и получать одно письмо в год. Фотографии из писем забирали, если в письме что-то было, что запрещалось цензурой, то письмо не отдавали. Каждый месяц нарядчики устраивали обыск в бараке, если находили что-то запрещенное, то забирали и наказывали. Я прятала семейные фотографии в снегу, чтобы сохранить.

В 1953-м умер Сталин. В это время началась большая забастовка среди политических. Женщины объявили голодовку, голодали целую неделю, не выходили на работу. Московская комиссия пообещала выполнить все наши требования, мы поверили и стали работать, но все осталось по-прежнему.

7 июля 1953 г. все заключенные женщины вышли из бараков, собрались в центре лагеря, взялись за руки и окружили зону. Часть женщин начали копать большую могилу, чтобы туда складывать трупы, если конвой начнет стрелять. Так мы простояли целую ночь. В 6 часов утра конвой стал ломать заборы и бить заключенных, приехали пожарные машины, и стали поливать нас водой. Колонна разбилась, и женщины начали бежать. Кто не успевал убежать и был ранен, тех подбирала машина и увозила. Моей подруге конвоир разбил лоб, и я несла ее на руках.

После забастовки стали нас сортировать на виновных и невиновных. Я попала в группу виновных. Меня и еще 250 человек отправили в тяжелорежимный лагерь. В этом лагере мы находились до зимы. Нам присвоили новые номера – на бушлатах и на брюках. Заключенные не имели права говорить свою фамилию.

Весной 1954 г. все вернулись в общий лагерь. Началось освобождение...

Я просидела 9 лет и 3 месяца.

24 ноября меня вызвал уполномоченный и сказал, что я выхожу на волю. Вручил мне деньги, отдал письма и фотографии от родителей. В 1961 г. я получила паспорт, в начале 90-х была реабилитирована. Семья моя репрессирована не была, т.к. отец был фронтовиком, сестру угнали в Германию, она вернулась на Родину, брат во время отправки фашистами бежал из эшелона, ушел в армию и дошел до Берлина.

Сейчас я работаю смотрителем в музее, и каждый раз, слушая экскурсии о Норильлаге, плачу – тяжело вспоминать то, что было со мной в то время, но и забыть я этого не смогу никогда...»

Слушая воспоминания Галины Александровны, я понимала, что она не говорит и половины из того, что ей пришлось пережить. Но даже этого хватило, чтобы содрогнуться всей душой и сердцем и преклониться перед всеми женщинами, прошедшими через ад, мерзость, унижения и сумевшими сохранить свое достоинство, не озлобиться и нести в себе неистребимую любовь к жизни и великую печаль.

Подпись под фото:
Г.А.Скопюк, 1950-е годы

_______________________________
*Архив ИЦ УВД Красноярского края, оп.3, д.83, т.1.

**Там же, оп.3, д.127, т.1.

***Там же, картотека Норильлага.

Норильский мемориал 4, октябрь 1998 г.
Издание Музея истории освоения и развития НПР и Норильского общества «Мемориал»

На оглавление