Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Норильский "Мемориал", выпуск 7-8, октябрь, 2015 г.


Михаил Быков Сувениры из Норильска

В Музее истории НПР на выставке «Пересмотру не подлежит» экспонируются предметы, переданные в дар музею Михаилом Валентиновичем Быковым, жителем города Нальчика.

Его мама, Лидия Иосифовна Быкова, была эвакуирована с Тырныаузского комбината и в 1942 - 1944 годах работала по вольному найму в отделе труда и заработной платы на Норильском комбинате. Предметы, которые были сделаны руками заключённых, всё это время хранились в семье Быковых.

Мы публикуем фрагменты дневниковых записей норильского периода Лидии Иосифовны с комментариями её сына, который занимался расшифровкой дневника.

Ссувениры» из Норильска

Я, Быков Михаил Валентинович, родился 09.09.1946 г. в пос. Нижний Баксан (ныне г. Тырныауз, что в переводе с балкарского означает Журавлиное ущелье).
Родители мои - отец, Быков Валентин Леонидович, родился 12.04.1902 в городе Одесса и умер 10.11.1964 года в городе Нальчике, где и похоронен.

Мать, Быкова Лидия Иосифовна, родилась 13.02.1911 года (по старому стилю 31.01.1911) в городе Николаеве, умерла в Нальчике 30.06.1991 года, где и похоронена.

В 1953 году я пошел в школу № 1 города Тырныауза. В 1961 году семья переехала в город Нальчик, где я окончил школу №4 и поступил в Кабардино-Балкарский Государственный университет - КБГУ (ныне имени Х.М.Бербекова) на физико-математический факультет по специальности Физика».

Когда я был еще школьником, в 1963 году вышла в свет книжка А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Мой отец ее читал и говорил моей матери: «Какой ужас! Неужели это правда?!», - на что моя мама отвечала: «Ну что здесь ужасного?! Обычный день зэка. Ведь там не написано о голодных людях - отпетых картёжниках, которые не хотят работать и предпочитают голодать, воровать и играть в карты, ни о звероподобных зэках, которые сидят в БУРе, ни о побегах на волю с "теленком" или "кабаном", ни о том, что трупы зэков грузят на сани, как дрова, и на лодыжку вешают номерок на веревочке, а для верности пробивают голову молотком или протыкают тело штыком!».

На это мой отец отвечал: «Картёжники, воры, мерзавцы были, есть и всегда будут. Им место в тюрьме или лагере. Что здесь нового и удивительного? Пусть их хоронят по своим тюремным законам! Я воевал и знаю, как протыкают человека штыком или разбивают череп прикладом! Но это война, бой, экстремальная ситуация - или ты убьёшь, или тебя убьют, а эти "телки" или "кабаны" - вещь более страшная, расчетливое людоедство - это не временное осатанение в рукопашном бою. Главное, что в этой книге показано спокойно, - размеренное функционирование огромного государственного механизма по сути своей враждебного народу!»

До такого глубокого осмысления этой книжки ни моя мама, ни я не поднимались, однако, она хранила в сундуке коробочку, в которой находились: маленький ножичек с надписью «На память с Норильска», мундштук с выгравированными датами, гребень из эбонита и грубо сделанное зеркало с оправой из того же эбонита. В том же сундуке хранился старый кожух, ватные брюки, валенки и толстый, плотно связанный, головной платок, который начала портить моль. На мои недоуменные вопросы она отвечала, что это все из Норильска, а ножичек - на память.

- Не смей ничего брать отсюда!


Нож изготовлен 31 марта 1943 года в Норильске

В 1982 году к нам в гости пришли старые знакомые мамы, с которыми она работала в г. Тырныаузе еще до войны, и с которыми она совершала переход через перевал Бечо в Грузию и была в Норильском ГМК. Долго сидели, пили чай, много вспоминали и попросили её, чтобы она по дневнику, который вела ежедневно в процессе путешествия Тырныауз - Норильск, хотя бы кое-что написала. Это путешествие и его описание - заметный факт ее биографии. Но мне хотелось бы, чтобы вся биография моих родителей осталась на бумаге и кто-нибудь смог все это прочитать...

ВЫДЕРЖКИ ИЗ Лидии ИОСИФОВНЫ БОН


Быкова Лидия Иосифовна
Фото примерно 1942-43г.

15.09.1942 г.

...Норильский ГМК работал благодаря труду зэков, так как рядом с ним был расположен большой лагерь! В течение полутора лет я там работала в качестве работника ОТиЗ (отдел труда и заработной платы). По характеру труда я общалась со многими зэками, была в курсе некоторых происшествий. Вести записи там приходилось очень осторожно, поэтому много я не записывала, а старалась запомнить. Помню, был случай, когда измученные холодом зэки прилегли на теплый шлак, а на них, скорее всего по разгильдяйству, вылили ещё вагонетку расплавленного шлака. Некоторые сгорели заживо, другие получили тяжёлые ожоги тела.

Помню, это я видела сама, когда зэк, протестуя против чего-то, разделся донага при морозе -37° С; через 5-7 минут он потерял сознание. Bид голого человека, освещенного огромным красным солнцем на фоне ёжившихся от мороза и  ветра ВОХРовцев, был ужасен своей как бы нереальностью. Был случай, когда колонна малолетних преступников, которых вели на работу, затащила внутрь колонны беременную жену какого-то крупного начальника, через небольшое время её раздели донага, сняв дорогие вещи и сумочку с деньгами. Ни ВОХР, ни злые псы ничего не могли ничего сделать.

Помню крайне неприятный случай, когда меня (я имела право  входить в лагерные ворота) срочно вызвал один из заместителей начальника лагеря по воспитательной части. Меня привели, разумеется, с охраной в какой-то барак, в какую-то комнату, где было несколько человек начальственного состава в званиях лейтенантов и капитанов.

Затем в эту же комнату втолкнули подростка лет 16 - 17. Он был одет в старый ватник (телогрейку), ноги его были обвязаны тряпьем, в руках он мял старый изношенный треух.

Здоровенный ВОХРовец подвел его к столу, где мы сидели, и я обратила внимание на его глаза. Казалось, что они были выпуклы и горели каким-то неестественным огнём изнутри. С проклятиями с него сорвали телогрейку и все мы, не только я - женщина, уставились на него.

Это был ходячий экспонат по строению человеческого тела, который сделал бы честь любому медицинскому институту.

Все его ребра можно было увидеть воочию, все места, где ребра прикреплялись к грудине, были видны совершенно отчетливо. Шея, горло, кадык, лопатки, руки - всё строение этих частей тела отчетливо виднелось под сухой кожей. Впалый живот давал возможность посмотреть на позвоночник спереди. В полном смысле этого слова мы, смотревшие, потеряли дар речи на некоторое время. После чего нам один из воспитателей объявил, что это малолетний преступник, один из группы заядлых картежников. Как и подобает зэкам этой профессии, он больше всего любил играть в карты. Однако ему явно не везло. Он проиграл с себя всю зэковскую не очень теплую одежду и одевался в старое тряпье. Более того, он проиграл свой паек на много времени вперед и не ел уже насколько недель. По словам воспитателя, это был физически наиболее полноценный субъект из всей группы картежников. Он мог еще ходить. Другие не могли даже и этого.

Один из ВОХРовцев как-то сказал, что если зэк в обуви и одежде весит более 45 килограммов, то это не зэк и над ним надо еще работать. Но здесь было очевидно, что в «работе» над этим подростком уже не было необходимости, поскольку он всё сделал сам.

Ввиду того, что я работала в отделе труда и зарплаты, меня попросили придумать для него какую-то работу по очистке от снега какого-то участка, или по разгрузке дров, или еще чего-либо, чтобы он смог заработать себе какую-то еду не из столовой, а как бы из премиального фонда (премблюдо). О его дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

Взаимоотношения зэков и ВОХР - это отдельная и обширная тема. Особой ненависти как зэков к ВОХРам, так ВОХРов к зэкам, я не наблюдала. Видимо потому, что для ВОХРа зэки были чем-то вроде тараканов или муравьев, а для зэков ВОХРы были деталями огромного механизма, двигатель которого находился где-то за облаками в недоступной высоте.

Но когда кто из ВОХРов и тому подобных «деталей этого механизма» попадал за ворота лагеря, обретая статус зэка, и его узнавали, то его судьба была решена. Уже по возвращении из Норильска мне довелось услышать, как на утренней разводке (в Нижнем Баксане уже опять функционировали лагеря) был убит бывший следователь НКВД из Тбилиси. Рыжий человек небольшого роста, плотного телосложения, русский по национальности. Ему раздробил голову кувалдой кто-то из задней шеренги. Убийцу не нашли до сих пор.

Вести записи вообще приходилось крайне скупо, по этой причине я больше полагалась на свою (тогда еще очень хорошую) память и на те сувениры, которые мне часто дарили зэки. Миниатюрный складной ножик (аналогичный описанному в книге А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича»). Великолепная ручная работа и безграмотная дарственная надпись: «31/III 1943 год. С Норильска на память», говорят о том, что изготовитель прекрасно владел приёмами художественной работы и не владел грамматикой русского языка. Скорее всего, изготовитель или вор-домушник, или медвежатник со стажем, но не тот, кто сел по статье 58 УК. Мундштук, зажигалки, гребенку для волос, зеркало, замочек делали менее квалифицированные мастера-зэки, скорее всего, не имевшие большого опыта ручного труда, но имевшие длительные сроки, возможно по статье 58 УК.

Эти сувениры напоминали мне и об обстоятельствах, и о тех людях, которые мне их дарили.


Мундштук и брошь. Изготовлены в Норильске в 1940-х годах

Мой отец тоже был репрессирован (я тогда еще не знала, что в период моей работы в лагере 1943 - 1944 годов его (отца) уже не было в живых). И во мне не было той черты отчужденности перед зэками, как у других вольняшек и начальников. Зэки это очень ценили. Я прекрасно понимала, что большинство зэков сели по 58 ст. УК и на 99% были невиновными порядочными людьми, но жизнь тогда напоминала переполненный трамвай. Одни сидят, другие трясутся. «Место освободилось, садись и ты» - лагерная поговорка. Так что сесть тогда можно было очень просто. По этой причине я редко контактировала с уголовниками.

Но когда мне по работе приходилось с ними общаться, я убеждалась в том, что это были действительно отбросы общества. Особенно страшны были уголовники, сидевшие отдельно в БУРе (бараке усиленного режима).Их боялась вся остальная уголовная братва. Вообще говоря, преступник он и есть преступник, и вряд ли что может его перевоспитать, разве что промысел БОГА.

Помню, на обратном пути в Нижний Баксан из Норильска, на пароходе с нами возвращались и преступники, отбывшие наказание. На пристанях нам заранее заготавливали большие поленницы дров. На этих же пристанях собирались базары, куда привозили свой товар жители соседних сел. Пока шла погрузка дров на пароход, так называемые «исправленные» преступники полностью демонстрировали степень своего исправления.

Мы на пароходе даже с охраной постоянно страдали от их воровства, о чём регулярно жаловались капитану парохода. В конце концов, его терпение, т. е. капитана, лопнуло.

Перед остановкой у очередной пристани, он (капитан), через своего помощника предупредил нас о том, что отправка парохода от пристани будет раньше, чем обычно, на час - полтора. Пароход пристал к пристани.

Преступники вышли на базар. Матросы привычно начали грузить дрова на пароход. Наши мужчины сошли на берег и тут же вернулись. Внезапно матросы прекратили погрузку и все отплыли в лодке на пароход. Пароход, не дав гудка, начал отходить от причала, и быт примерно на половине реки, когда преступники это заметили. Они прыгнули в лодку, стоявшую у причала, и пустились вдогонку за пароходом. Они изо всех сил налегали на весла и догнали медленный колесный пароход, который только начал набирать скорость. Они полезли на борт, чтобы прыгнуть на палубу, но матросы баграми оттолкнули лодку. Тех, кто влез на борта и палубу, сбросили обратно, тех, кто цеплялся, били поленьями по пальцам, били поленьями и в лицо, несмотря на их крики и мольбы о помощи и клятвы, что они больше никогда не будут воровать. Судьба их, конечно, была незавидна. Навигация эта была не последней, но добраться до жилого места им было очень мало возможности.


Фрагмент выставки «Пересмотру не подлежит». Зеркало и ножницы изготовлены в Норильске в 1940-х годах

Скорее всего, они стали жертвами самосуда местных мужиков или местные отделы милиции отправили их этапом обратно в Норильск. Глядя на этих по сути дела несчастных и обреченных людей, я почему-то вспомнила, как мальчишки топили в проруби котенка, как он с мольбой глядел им в лица, душераздирающе мяукал, и как они безжалостно с хохотом бросали его в холодную воду. Я с трудом спасла этого котенка. Он вырос в огромного пушистого сибирского кота. Он был мне крайне -редан, встречал меня с работы далеко от дома. Но мяукать он не мог, так как сорвал голос, когда его топили мальчишки. Незадолго до нашего отъезда он пропал, и больше я его не видела. Скорее всего, его съели зэки.

Довольно часто зэки-уголовники проигрывали кого-либо в карты, и тот, которого проиграли, должен быть убит. Одного такого нашли через 3 месяца. Он сидел на берегу озерца с удочкой, держа в руках собственную голову. Были случаи побега с "теленком", т.е. когда по договоренности группа зэков совершила побег, среди этой группы был "теленок" - зэк, предназначенный на съедение. Но Бог сохранил меня от подобного. Чаще всего, я общалась с высококультурными людьми, севшими по жестокой и "резиновой" статье 58 УК. Они были невиновны, как невиновен мой отец, арестованный 23.09.1939 года, умерший в тюрьме 13.03.1941 года и реабилитированный 27.02.1958 года № 287/0 - 1958 г. Киев.

Помню, профессора астрономии МГУ Бронштейна, который страдал фурункулезом от хронического недоедания и авитаминоза, представителя какого-то комитета по инструментам при Наркомате тяжёлой промышленности - Гусева, который бывал за границей. Был там и очень крупный дипломат, служивший в какой-то англоязычной стране (фамилию точно не помню). Был какой-то Королев - крупный конструктор. Он погиб на озере Пясино, когда его гидросамолет натолкнулся поплавком на плававшее в воде бревно.

Общение с этими достойными уважения и сочувствия людьми многому меня научило. Помню, когда мы сидели в комнате, смакуя «премблюдо» - пирожки с черникой, кто-то, кажется, дипломат стал около окна и закрыл его собой, предварительно задернув занавески. Оказалось, что в это время на специальные сани грузили трупы умерших зэков. Мне не хотели показывать это тягостное зрелище. Так пролетало время пребывания в Норильске. Помню лютые морозы с ветром, которые отмечены в моем журнале регистрации погоды на территории пос. Норильск, великолепие северного сияния, обмороженные щёки - "поцелуй Арктики", проблемы с туалетом при - 45° С.

Кормили нас все же неплохо, но это и понятно. Голодным при таких условиях долго не протянешь. Когда мы прибыли в Норильск, то некоторые из нас, кажется, Аня Потоцкая была в летних туфлях. Всех нас администрация сначала выругала, потом раздала спецодежду и две недели откармливала в столовой. Там в рацион входил напиток, изготовленный из молодых веточек хвойных деревьев для профилактики цинги. Впоследствии, нам, вольным, давали рыбу, помню названия: валек, чир, кажется, нельма - это была очень вкусная, но очень жирная рыба. У зэков питание было значительно хуже, не зря у них была такая градация: сначала "огонек", затем "фитилек", "уголёк" и последняя стадия "доходяга".

Тем не менее, и там кипела своеобразная жизнь, и лихая поговорка, что 100 рублей - не деньги, 100 грамм водки - не выпивка, 100 км - не расстояние и 100 лет - не старуха, говорила о достаточном количестве жизнелюбцев.

За время пребывания я посетила, уже не помню как, и место ссылки И.В.Сталина, это было, кажется, в Туруханске . В маленькой деревянной избушке на табуретке лежали силки, капканы и прочие охотничьи принадлежности. Мне сказали, что в этой деревне живет и его внебрачный сын, якобы похожий на своего отца, т.е. И.В.Сталина, но я его не видела.

Охотников и рыболовов было много среди наших мужчин. Там много небольших озер и много рыбы, а летом там очень много диких уток, гусей и разных птиц. Но мы с мамой, Дольневой Варварой Андреевной, собирали ягоды: бруснику, клюкву, морошку, смородину и очень страдали от комаров и гнуса. Тогда, раздвинув куст смородины с подветренной стороны, мы совали лицо внутрь куста. В тундре летом глубокий мох, масса цветов, но, опустив руку на 25 - 30 см вглубь мха, можно почувствовать вечную мерзлоту.

Весной-летом 1944 прошел слух, что скоро будем возвращаться в Нижний Баксан, и мы потихоньку начали собираться в обратный путь...

РАССКАЗЫ БЫКОВОЙ ЛИДИИ ИОСИФОВНЫ
О ТОМ, ЧЕМУ ОНА БЫЛА ОЧЕВИДЦЕМ, СОУЧАСТНИКОМ, О НАИБОЛЕЕ ПРОВЕРЕННЫХ ЕЮ ФАКТАХ И САМЫХ ДОСТОВЕРНЫХ СЛУХАХ.

Иностранцы

1943 год. В лагере Норильского ГМК я с удивлением увидела двух людей. Один из них был старше другого. Они говорили по-русски с каким- то странным акцентом.

Часто они выступали в художественной самодеятельности, играя на каком-то необычном струнном инструменте с длинной декой, где было множество струн, и небольшим круглым коробом. Причем издаваемый звук походил на дребезжание.

Дипломат (зэк) мне объяснил, что это американцы - отец и сын, за что-то посаженные в лагерь. А музыкальный инструмент - банджо.

Последние почести

Уголовники-зэки иногда убивали своих авторитетных королей. Один из них - татарин по национальности, по имени, кажется, Набиула, был убит за что-то, и ему как всем таким авторитетам сделали очень красивый памятник из металла, а сбоку, в неприметном месте, сделали короткую надпись «жук» (с помощью электросварки). Это означало, что похороненный человек - авторитет уголовного братства.

Авторитеты

В мою бытность в Норильске в тамошнем лагере я насмотрелась на некоронованных королей уголовного мира. Это были умные, физически сильные, волевые и бесстрашные люди. Они занимали наиболее выгодные ниши в лагерном социуме. В частности, заведовали баней или что-то вроде этого.

В Норильске мне с удивлением пришлось стать свидетелем диалога между рядовым ВОХР и таким королем. ВОХР с почтением обращался к нему, называя по отчеству: «Михалыч! Тебя вызывает лагерное начальство». Михалыч в это время был занят медицинской процедурой. Ему парили ноги настоем ароматных трав зэки-служки, поскольку, Михалыч страдал запущенным ревматизмом. Михалыч послал его (ВОХРа) по известному адресу. Тогда уже другой ВОХР, чином повыше, повторил приглашение, уже употребляя в адрес Михалыча бранные эпитеты.

Михалыч отправился к начальству только после того, как ему помассировали ноги, обсушили чистым полотенцем, обернули чистыми портянками и обули в хорошие валенки.

Мы были тогда в предбаннике в количестве нескольких человек, так что я была с охраной. Поскольку я ходила в черном тулупе, ватных брюках и валенках, Михалыч не отличил меня от мужчин, тем более что он был занят медицинской процедурой.

Впоследствии я узнала, что была свидетелем того, как лагерное начальство пыталось «приструнить» зарвавшихся «королей» и ставило их на место.

Лом как оружие

(1943 г.) Работая в Норильском лагере нормировщиком, я вступила в конфликт с одним из королей-авторитетов, точнее, с его шестеркой, и отказалась закрывать наряды на невыполненные ими работы: в основном, уборка снега, расчистка линий электропередачи и т.п. Меня очень мягко попросили. Я отказалась, несмотря на то, что это была самая правдоподобная ложь. Ветра и снега в Норильске было предостаточно. Но стоит попасть авторитету на крючок, и потом могут быть проблемы.

Будучи где-то в районе отвалов я припозднилась. Время было около 15 часов, но темнело рано, это была ранняя весна, и солнце только стало появляться над горизонтом. Было холодно и ветрено, я сидела в кабине автомобиля, который медленно подъезжал к крутому обрыву сопки, который (обрыв) возносился на 5-7 метров над уровнем полотна дороги.

Машина шла медленно, освещая фарами путь. Вдруг мы увидели голосующего человека в тёмном тулупе, который видно преизрядно замёрз. Мы признали его по внешнему виду. Это был сотрудник отдела охраны труда и техники безопасности. Мне - тогда молодой женщине - не хотелось находиться между двумя мужчинами в тесной кабине. Поэтому я сошла. Он сел к шоферу. Я села сбоку у дверцы. Машина тронулась в путь по дороге, которая шла вверх и изобиловала колдобинами. Мы поравнялись с обрывом, который возвышался над нами на 4-5 метров. Внезапно мы услышали глухой удар. Мы не обратили никакого внимания - мало ли что может тряхнуть автомобиль на такой дороге, но наш новый попутчик начал странно дергаться, и изо рта у него пошла кровь. Вскоре он затих. По приезде на место оказалось, что он пробит ломом от головы до живота, который (лом) кто-то метнул в кабину вертикально вниз с края обрыва. Вынуть труп из кабины машины было большой проблемой, так как труп крупного мужчины быстро окоченел.

Я была в ужасе. Не исключено, что этот лом был предназначен именно мне. Потом я узнала, что лом - достаточно популярное оружие в среде заключённых.

Август 1942 - август 1977 годов город Нальчик

P.S. Подходя к той грани бытия, когда явь, сон, воспоминания сливаются в единое целое, я ловлю себя на том, что ласкаю детей, которых у меня никогда не будет, общаюсь с родителями, которых давно нет в живых, сижу за столом с друзьями своей веселой юности, которая давно прошла. Это милостивая натура, перед тем, как погрузить нас в небытие, дает нам возможность пережить наши «звездные часы» еще раз уже в воспоминаниях.

Я спрашиваю себя с удивлением: «Где доказательства тому, что все это было на самом деле?» Тогда я достаю «сувениры» из Норильска, смотрю на них, трогаю руками и говорю себе: «Вот они доказательства!»

Не надо бояться воспоминаний - они, как искорки, вспыхивают в нашей памяти и на мгновение уносят к молодости. Еще мне кажется, они даже помогают жить, сравнивать прошлое с настоящим, и, когда они в нашей памяти погаснут, тогда уже определенно наступит тягостная, тусклая, серая и сумеречная старость. Окончательно одолеют нас хвори и конец...

Составил М.В.Быков в 2006 - 2009 годах

 


Норильский "Мемориал", выпуск 7-8, октябрь, 2015 г.