Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Ярослав Питерский. Падшие в небеса


Часть первая. 1937.

Третья глава

Димка Митрофанов был прав! Павел вовсе не собирался идти спать в своей комнате. Нет! Не для этого он отпросился у Смирнова. Клюфт спешил к ней! К человеку – который был ему сейчас дороже всех на свете. Человеку, ради которого, как казалось Паше - он и живет!

Верочка Щукина – его мечта, надежа и судьба! Верочка Щукина, человек, ради которого Павел готов был умереть! Они встретились, когда Клюфт работал в горкоме партии. Вера трудилась там же помощницей у второго секретаря красноярского комитета ВКП(б). Высокая, стройная, с длинными волосами ржаного цвета, она была красавицей. Темно-серые глаза и чарующая улыбка слегка припухших губок. Чудный маленький носик и тонкие, вразлет брови. Верочка Щукина была мечтой практически всех мужчин горкома. Павел влюбился в нее с первого взгляда. Эта была страсть, которую просто невозможно описать. Павел потерял голову. Он не мог ни о чем и ни о ком думать. Он не спал ночами. Он буквально бежал на работу пораньше – что бы просто мимолетно увидеться с Верочкой. Поначалу та его не замечала. Воздыхателей вокруг нее было много. Щукина никому не давала повода даже подумать, что она даст надежду этому человеку на взаимное чувство. Клюфт, страдал. Он не мог работать. Он частенько получал выговоры от своего шефа за невнимательность и ошибки. Но Павел ничего не мог с собой поделать – он жил лишь тем, что бы Вера хоть мимолетно обратила на него внимание! Муки длились почти год. Клюфт уже всерьез подумывал уволиться с этого места работы, чтобы не видеть Щукину и не теребить себе сердце безответной любовью. Но однажды произошло чудо! Вера сама подошла к Павлу и буквально назначила ему свидание. Она предложила пойти с ней в кино – ее подруга неожиданно заболела, а билет пропадал. Павел был на вершине блаженства от счастья. После просмотра фильма они долго гуляли по весеннему городу. Забрели в городской парк и сидели там почти до утра на скамейке. Павел читал ей стихи запрещенного Есенина. Вера смеялась и смущенно опускала глаза, когда Клюфт признавался ей в любви от имени поэта. После этой встречи была следующая. Потом еще одна. Незаметно их дружба переросла в настоящий любовный роман. Однажды летом Павел решился. На все той же их любимой скамейке в городском парке – он поцеловал золотоволосую красавицу. Как не странно – она отстраняться не стала, а ответила ему на поцелуй!

…Потом было признание в любви. Потом была их первая совместная ночь…

Вера жила с родителями. Ее отец, рабочий паровозоремонтного завода, был очень консервативным человеком и к ночным похождениям дочери привыкнуть не мог. Но Вера все переводила в шутку. Она умела найти общий язык с родней. Первый раз, оставшись ночевать у Павла – она сказала отцу, что уехала с подругой в Боготол, к ее родственникам. Отец поверил. А у Павла с Верочкой, была первая ночь - страстной любви.

Они ласкали друг друга до утра. Когда рассвело и сил от любовных игр у них не осталось, они уснули довольные и счастливые. Верочка, положила голову на плечо Павлу, а он даже боялся дышать, что бы не ее не разбудить.

С тех пор прошло уже больше четырех месяцев, но каждое их свидание было словно первое. Павел буквально летел, в надежде увидеть, ту – ради которой, как ему казалось, он и жил на этом свете!…

…Вот и на этот раз – она ждала его, переминаясь с ноги на ногу на углу дома. Серое, длинное пальто и меховая шапочка. Ее стройненькая фигурка смотрелась каким то светлым и теплым пятном посреди декабрьского холодного дня. Клюфт подбежал и поцеловал Веру в щеку. Она, рассмеялась. Раскрасневшиеся румяные щеки и запах. Этот неповторимый запах ее волос! Они пахли лепестками розы. Они благоухали! Павел прижался к ней и втянул ноздрями холодный воздух. Он почувствовал, что она вздрогнула. Он еще сильнее обнял ее и потянул к себе.

- Паша! Паша! Это же улица! Люди смотрят! Перестань, - Вера с хохотом высвободилась из его объятий.

- Я так соскучился Верочка! Вечность, целая вечность прошла! Я соскучился! Пойдем ко мне?!

Вера вновь расхохоталась и взяв, его за руку, потянула вперед. Ее ладонь была теплой. Павел ласково провел по ней пальцами. Вера вырвалась и побежала. Клюфт бросился за ней. И тут она неожиданно остановилась.

- Паша. Я ради тебя вон работу бросила. Отпросилась. Пойдем на нашу скамейку в парке.

- Холодно ведь, бельчонок! – он часто называл ее так.

Бельчонок. Маленький пушистый зверек, ловко скачущий по веткам деревьев. Почему-то именно такая ассоциация возникала у Клюфта. Ему казалось, что она - маленькая и беззащитная девочка, которую все хотят обидеть.

- Пойдем, не замерзнем. Прогуляемся. Я хочу прогуляться, - капризно сказала Вера.

Павел пожал плечами и пошел за ней. Она, взяла его под руку, и прижавшись, семенила рядом.

- Как ты съездил в Минусинск?

- Хорошо бельчонок. Хорошо.

- Я так переживала!

- О чем?

- Просто, ты же знаешь, я всегда переживаю – когда, ты, куда ни будь, уезжаешь. Мало ли что?!

Павел остановился и обняв Веру поцеловал ее в мочку уха. Она вновь рассмеялась:

- Не надо так. Мне щекотно. Пойдем.

Они медленно зашли в городской парк. Он казался уснувшим великаном. Пустые аллеи. Ели и сосны со снежными гирляндами на ветках - словно сказочные красавицы заколдованные неведомым злым волшебником, стояли вдоль аллеи.

Их скамейка выглядела сиротливо. Снег, укутал ее, словно одеялом – было видно, что сюда давно никто не приходил.

- Верочка, нет. Посмотри. Тут же холодно. Пойдем ко мне. Я боюсь, что ты простудишься.

- Нет, Паша, мне хорошо. Только вот немного ноги замерзли. Но все равно. Я хочу прогуляться. Я устала сидеть в душном кабинете. Мне нужен свежий воздух. Ветра нет. Посмотри, какая красота! – Вера расставила руки в стороны – словно пытаясь обнять аллею.

Она кружилась и хохотала. Он стоял и улыбался. Нет, она красавица. Она само совершенство! Она все, что есть лучшее в этом мире!

- Паша, а пойдем к Енисею?! Посмотрим!

Павел пожал плечами:

- Ну, пойдем. Пока не стемнело. А то уже вон сумерки. Сейчас ведь самые короткие дни начинаются в году. Ночь длиннее дня. Тьма властвует над миром! – пошутил Паша.

Вера стала серьезной. Она посмотрела в глаза Клюфта, со страхом и тяжело вздохнув – потянула его за рукав. Они шли по аллеи к Енисею. В конце парка была смотровая площадка. Оттуда открывался прекрасный вид на великую реку. Когда они вышли на этот пятачок, Вера обернулась и прижалась к Клюфту. Тот нежно обнял ее.

- Вера, что с тобой?

- Не знаю Паша. Не знаю. Красиво. Вон как красиво. Посмотри?

Павел пытался согреть своим дыханием ее пальцы. Он нежно прикоснулся губами к ее ладони. Вера улыбнулась.

- Вечность! Паша. Когда я смотрю на эти горы, я думаю о вечности.

Павел взглянул вдаль. Синие горы на правом берегу Енисея и темно-лазурное небо. Вот-вот начнется закат. Сумрак еще не опустился, но он уже готов был властвовать над землей. Он подкрался к городу. Облака светились, каким то красно-багровым цветом. Солнце было на западе. Оно словно сдавшись – собиралась бросить землю. Устало ее освещать – отдавая во власть темноты.

- Паша, а тебе нравится наша природа? – спросила Вера грустно.

- Конечно бельчонок, - Клюфт вновь взял ее руки и поднес к губам.

- Наш Енисей. Посмотри Паша? Посмотри? Тебе не кажется, что он живой? Он все понимает, все чувствует.

- Кажется бельчонок, кажется.

- А сейчас он спит. Он уснул. До весны. Лед, это словно одеяло. Он укрылся одеялом и спит. Ему сейчас тепло и спокойно.

Павел посмотрел на замерзшую гладь реки. Белый панцирь сковал русло. Вода - ее не видно. Она там, где-то глубоко. Черная и беспокойная, она, как кровь сказочного великана, бежит туда, к северу. Она несет силу. Она несет энергию, которая может все. Которая, может быть доброй и злой, разрушительной и созидательной. Эта вода. Сколько ее утекло за миллионы лет? Сколько ее еще утечет? И их уже не будет. Не будет даже их праха и может быть и воспоминаний о них, а эта вода будет. Она также будет бежать, то подо льдом, то, сломав его по весне, и выбросил, как ненужный хлам.

Павел задумался. Вера права – вечность это вода. Вечность это горы – там, на правом берегу. Там вдалеке. Человеческая жизнь – что она по сравнению с этими горами и рекой? Ничто. Мелочь.

Клюфт обнял и поцеловал Веру. Она ответила на его поцелуй. Ее губы были с привкусом меда. Павлу стало тепло.

- Вер, пойдем ко мне. Ты простынешь!

Она улыбнулась. Ничего, не ответив, вновь потянула его за руку. Они шли по улицам, никого не замечая. Для них не было людей. Когда они добрались до дома Клюфта, уже стемнело. Павел не стал зажигать свет. Они разделись и упали на кровать. Постель была холодная. Но, через несколько минут, им стало жарко. Эта была страсть. Энергия любви, охватила их, забирая все силы. Они ласкали друг друга, не замечая скрипа пружин старинной кровати. А потом… лежали – уставшие, но счастливые. Он, вслушивался в ее тяжелое дыхание, и ему было хорошо. Они лежали в темноте долго. Как ему показалось – целую вечность. Но потом, она встала с кровати и не зажигая света стала одеваться. Он, рассматривал ее стройные ноги и пухлую грудь. Через минуту она зажгла свет. Лампочка под потолком светила тускло и противно. Он прикрылся одеялом. Ему было лень одеваться.

- Подай мне папиросы, курить очень хочется, - ласково попросил он ее.

Вера достала у него из шубы пачку папирос и кинула на кровать вместе с коробком спичек. У зеркала Щукина причесалась – заколов свои ржаные волосы в пучок на затылке. Он, любовался, как она, прикусив зубами шпильку, старательно укладывает золотые локоны.

- Ты красавица, – улыбнулся Павел и затянулся папиросой.

Она тоже улыбнулась. Но вдруг стала серьезной. Поправив волосы, взяла стул и села рядом с кроватью. Она, внимательно смотрела ему в глаза. Клюфт, молча, пыхтел папиросой. Ему не хотелось ничего говорить. Счастье – может оно и есть вот в этом. В этом молчании и сладостной усталости, после любовных ласк. Вера вздохнула. Она положила руки себе на колени и как-то смешно, поджав плечи, смущаясь, сказала:

- У меня для тебя новость.

- Какая? - Клюфт улыбнулся.

- Как ты отнесешься к тому, что у меня будет ребенок?

- Что? – он даже не понял, что она ему говорит.

Последняя фраза прозвучала тихо и нелепо.

- Что? Что ты говоришь? Как ребенок? Какой ребенок?

Вера, ухмыльнулась и грустно, улыбнувшись, потянулась к его руке. Он взял ее ладонь и почувствовал теплоту:

- Какой ребенок Вера?

- Глупенький. Когда мужчина и женщина занимаются любовью, у них нередко в результате этого, появляются дети. Я беременна.

- Что? Беременна? От кого?

Вера расхохоталась. Она смеялась громко и звонко. Клюфт почувствовал себя полным идиотом.

- Вера? Что за шутки?!

Щукина вдруг вновь стала серьезной. Как ему показалось - у нее на ресницах, мелькнула слезинка:

- Нет, Паша. У меня будет ребенок. От тебя. Понимаешь – я беременна. У нас с тобой будет ребенок. Нам нужно принять решение.

Павел вскочил с кровати. Он стоял перед ней - совершенно голый, нелепо держа в руке папиросу. Очнувшись, выбросил окурок на пол и стал судорожно одеваться. Она все это время наблюдала за ним – грустно улыбаясь.

- Ты нервничаешь? Ты испугался?

Клюфт сел на стул рядом с ней. Он внимательно посмотрел испуганными глазами на нее. Его губы тряслись. Новость, его просто ошарашила:

- Я растерялся, с чего ты взяла? – виновато буркнул он.

- Так, как ты, воспринял эту новость? Ты будешь отцом. Папой – понимаешь, Паша, ты будешь папой.

Клюфт, неожиданно упал на колени, у ее ног. Он яростно целовал ее руки. Он осыпал их горячими поцелуями. Она немного испугалась. Но потом, ей стало приятно. Вера рассмеялась и теребя волосы Павла, тихо сказала:

- Я вижу, ты рад, я так боялась, что ты испугаешься!

Клюфт поднял голову. Он посмотрел ей в глаза и воскликнул:

- Я испугаюсь?! А рад?! Да я самый счастливый человек на свете! Вера! Спасибо! Верочка! Спасибо! Я самый счастливый человек на свете! Верочка! – он вновь стал целовать ей руки.

Она улыбалась. Ей было так тепло и хорошо в это мгновение. Она пыталась погладить его по волосам, но он не выпускал ее рук. Он целовал кончики пальцев, он прижимался щеками. Вера чувствовала, как горит его кожа на лице. Кровь пульсировала в висках. Вера жалобно сказала:

- Паша, ну хватит. Хватит. Прошу тебя поднимись с колен. Я хочу видеть твои глаза. Хочу видеть их.

Он поднялся с колен. Павел сел рядом с ней на стул. Вера положила ему голову, а плечо. Так они сидели несколько минут. Клюфт держал ее руку в своей.

- Так мы что теперь делать будем? – спросила Щукина.

- Как, что поженимся. Мы будем мужем и женой. Надеюсь, ты теперь согласна стать моей женой? Бельчонок? Ты согласна?

- Хм дурачок. Конечно. Куда ж теперь мне деваться, - Вера рассмеялась.

Павел нежно отстранился и подошел к печки. Достав примус, он накачал давление в бачке. Временами глядя на Веру, улыбался. Она сидела и смотрела, как он разжигает огонь и ставит чайник.

- Бельчонок, теперь все будет хорошо. Мы скажем твоим родителям. Ты переедешь ко мне. И нам не нужно будет прятаться. Мы будем жить как нормальная семья. Я буду работать. Ты будешь сидеть с ребенком. Я буду много работать. Да и работы у меня много. Я ж теперь подающий надежды журналист! Эх, слышала бы ты, что говорит обо мне Смирнов! Главный редактор сказал, что у меня есть настоящее будущее.

Вера улыбнулась:

- Будущее есть у всех Паша. Это банальность.

- Нет, ты не поняла! Настоящее будущее! Настоящее с ростом, профессиональным! Кстати может нам в конце января придется расстаться на три недели. Меня в Москву хотят направить. На курсы, – грустно сказал Павел.

Он так не хотел огорчать ее в этот вечер. Он вообще теперь не хотел ничем огорчать ее. Виновато пожал плечами:

- Если хочешь, бельчонок, я могу отказаться. Я могу и не ездить.

Вера вздохнула. Она кивнула головой и как-то обречено сказала:

- Нет, Паша. Если надо – езжай. Езжай Паша.

- Ты не будешь злиться бельчонок? Я вот подумал, приеду и мы, сразу поженимся? А? Как ты? Думаешь? Хотя нет, поженимся раньше. На следующей неделе. Я не хочу ждать. Да и чего ждать? Нет! Решено! На следующей неделе! – Павел разливал по стаканам горячий чай.

В тарелочку нарезал черного хлеба. Из шкафчика, достал кусочек сала.

- Вот смотри – меня тут угостили. Привез из Минусинска. Там местные ребята из газеты дали сала! Сейчас мы с тобой его попробуем!

Вере обхватила стакан с горячим чаем. Она грела озябшие ладони. Ей стало грустно. Павел почувствовал это:

- Что-то не так бельчонок? Что не так?!

- Ты раньше мне не говорил, что тебя отправляют в Москву.

- Хм, Вера. Мне Смирнов наш главный вчера сказал. Понимаешь, вчера. Я сам не знал.

- Понятно, - Вера отпила из стакана чай.

- Так, как ты, к этому относишься?

- Хм, меня больше беспокоит, как мы скажем обо всем отцу. Вот, что, я, конечно, хочу тебя ждать, но нам надо сказать обо всем отцу. И еще не известно – как он к этому всему отнесется.

- Почему? Он разве не хочет счастья своей дочери? Мне кажется, он нормально отнесется.

- Да нет, он, конечно, хочет мне счастья. Просто вот так, он не поймет. Не поймет, что мы с тобой до свадьбы успели ребенка зачать. Это не в его жизненных правилах.

Павел закурил папиросу. Но, поймал себя на мысли, что Вере дышать дымом вредно. Ведь она носит под сердцем его ребенка. Клюфт, встал и подошел к окну. Он старался выпускать дым в щелку. Не глядя на Веру, Павел оптимистично сказал:

- Вер, а мы не скажем ему, что ты беременна. Просто скажем, что хотим пожениться и все! Что тут такого? Кто там считать потом будет – на каком ты месяце?

- Да, но для этого тебе придется попросить у него разрешения на нашу свадьбу.

- Ну и попрошу. Какие проблемы?

Вера стала совсем грустной. Она отпила чай и покачала головой:

- Он может не разрешить.

- Почему? – Клюфт с удивлением посмотрел на Щукину.

Она сидела за столом и обречено смотрела в одну точку на стене.

- Почему Вера? Почему?

- Он не любит тебя Паша. И ты должен это знать. Он не любит тебя и просто так разрешения мне не даст.

Клюфт пожал плечами. Ему стало обидно. Комок подступил к горлу. «Отец ее любимой женщины оказывается, его не любит. За что? Он даже его не знает. За что он может не любить человека, с которым почти не знаком?» - подумал Павел.

- И за что же он меня не любит? Я его видел лишь два раза. И то мельком. Ты, что про меня, что-то плохое ему рассказала? – обиженно спросил Клюфт.

Вера встала. Она подошла к Павлу и обняв его за шею, положила голову на грудь:

- Ну, что ты, что ты Паша! Как ты можешь?! Как я могу, что-то плохое рассказать?

- Ну, тогда с чего он так ко мне относится?

- Хм, Паша. Ему твоя фамилия не понравилась.

- А, что плохого в моей фамилии? Клюфт – нормальная немецкая фамилия, - удивленно сказал Павел.

Он погладил Веру по спине. Он прижал ее к себе крепче. Она ойкнула и отстранившись, испуганно сказала:

- Осторожнее Паша! Ты меня так, вернее нас раздавишь!

- Извини. Извини. Вера, я тебя так люблю! – Павел вновь взял ее руку и прижал к своей щеке. Щукина строй рукой погладила его по голове:

- Я верю Паша.

- Так, что плохого в моей фамилии? Клюфт? Вера Клюфт? Пойму будет звучать не плохо!

Вера кивнула головой:

- Мне тоже кажется. Только вот моему отцу. Ему не докажешь. Ему не нравятся немцы. Он говорит, что в Испании, они задушили революцию.

Павел отпустил ее руку. Пройдя к столу, сел и налив себе чая, раздраженно сказал:

- В Испании революцию задушили не немцы, а фашисты. Это большая разница.

- Я ему тоже об этом говорила, - оправдываясь, ответила Вера.

Она подошла к Клюфту сзади и обняв его за шею наклонилась к его лицу:

- Но, он, меня не слушает. Говорит, все немцы – фашисты.

- Ты, тоже, так считаешь?

- Дурачок! – Вера поцеловала Павла в щеку и прижалась к нему всем телом.

- Нет, правда? Я же не виноват, что у меня отец был немцем, дед был немцем. Но, они жили, тут в Сибири, уже двести лет! Они лечили людей! Что, тут плохого?!

- Паша. Почему ты передо мной оправдываешься? Мне то все равно - кто ты по национальности! Ты мой самый любимый человек! Я люблю тебя! Паша, мне все равно кто ты – хоть вождь племени из Африки! - Вера отпустила объятия и села рядом с Клюфтом за стол.

Он, опустив голову, сидел и молча смотрел на пол. Щукина улыбнулась и вновь погладила Павла по волосам:

- Паша, в конце концов – мне жить с тобой. И не надо расстраиваться на счет моего отца! Ну, он такой человек! Он так считает! Паша! Ну, что поделаешь?

- И все равно, мне обидно. Что такого, что я немец? Что в этом такого? Я ж не виноват?

- Нет, конечно! Немчик ты мой дорогой! – Вера потянулась и поцеловала его в щеку.

Клюфт немного успокоился и грустно улыбнулся:

- А знаешь, на работе мне и никто до сих пор вот не корил в этом. В национальности моей. Странно.

Вера насторожилась:

- А, что могут укорить?

- Ну, не знаю. Вот мне статью редактор приказал написать. Про буржуазного националиста – прокурора района Таштыпского. Он хакас по национальности. Вот такая петрушка.

- А ты?

- Что я?! - не понял вопроса Павел.

- Ты согласился?!

- Вера! Как ты можешь? Как я могу не согласиться! Если бы ты знала – я сейчас на самом передовом краю борьбы! Знаешь, сколько среди нас затесалось этих перевертышей – троцкистов, бухаринцев? Куча! Завтра выйдет номер – почитай мою статью! Про Минусинск – почитай! Узнаешь! Про вредителей! Она на первой полосе будет! Я сейчас Верочка, как говорится – ударная сила редакции! И то ли еще будет! То ли!

Вера совсем погрустнела. Она опустила голову. Потянувшись за стаканом – отпила уже остывший чай. Клюфт погладил ее по руке:

- В чем дело Вера? В чем дело?

- Я боюсь Паша.

- Чего?

- Ты же сам говоришь – пока тебя никто не укорил в твоей национальности.

- И, что? И не укорят!

- Да нет, ты не понял. Ты еще Паша – ничего не понял.

- Да, что я должен понять?

- Ой, Паша. Страшно мне. За отца страшно. За других людей, которые говорят, такие же вещи. Страшно. Они словно заколдованы!

- Ты о чем?

- О том Паша. Они все, вдруг стали - искать врагов! Вот и ты…

- А, что я?

- Что ты говоришь Паша? Что ты говоришь – ты послушай себя со стороны?

- А, что такого я сказал, - Клюфт опешил от рассуждений Верочки.

- Да ничего. Ты тоже ищешь врагов. Ищешь. Специально. Говоришь про них. А если их нет?

- Кого? – не понимал Клюфт свою возлюбленную.

- Ну, врагов Паша. Врагов. Если они просто выдуманные?

- Как это выдуманные? – разозлился Клюфт. – Я же сам их видел! Они сидели.

- И что? Они признались? Они говорили, что вредили нам?

- Да… - Павел вдруг понял – куда клонит Вера.

Ему стало не по себе. Она говорила почти его же мысли. Его позавчерашние мысли! Он, действительно - смотрел на тех людей, на скамье подсудимых, в Минусинске и сомневался. Он сомневался в их показаниях! Он говорил об этом Смирнову! Но потом, потом, он, почему-то стал, уверен в их виновности и вот – его любимая говорит ему, его же мысли. Его сомнения!

Вера, продолжала грустно говорить. Она, словно исповедовалась. Павел боялся ее прервать. Голос был тихий и ровный. В нем почти не было интонаций. Просто мысли вслух. Страшные мысли Верочки:

- Паша. Вы все как ослепли! Вы все озлобились! Одумайтесь! Вы стали злые. Что за сумасшествие? Паша, это страшно! Страшно! За последние, пол года мне стало страшно жить! Все друг друга подозревают! Говорят, о каких то врагах! Ищут, каких то вредителей! И радуются, радуются, когда их находят! И вот ты! Паша и ты! Мой отец говорит мне по вечерам страшные вещи! Он говорит о врагах на его заводе! Какие враги? Там не было не каких врагов! А совсем недавно, арестовали его товарища. Дядю Леву Розенштейна! Они с моим отцом дружили лет двадцать! Я выросла с его детьми! Мы вместе играли! И, что? Дядя Лева оказался вредителем! Они оказался врагом и как потом сказал отец агентом английской разведки! Шпион! Понимаешь, Паша дядя Лева – шпион! И отец в это поверил! Он радовался, что его арестовали и поймали! А я, знаю дядю Леву! Какой он шпион? Ну, какой он шпион? Ерунда какая-то! Я думала, что ты, ты-то вот работаешь, в газете и будешь знать - что происходит! Но вижу - я ошиблась. И ты туда же! Ты строишь планы! Какие планы Паша? Поймать врагов народа?

Павел обомлел. Его любимая говорила страшные слова. Слова, которые, могли крутиться в голове, но которые - никогда нельзя было произносить в слух! И он слушал эти слова. Он! Он дал клятву Смирнову - никогда не говорить и не слушать об этом! Он нарушил клятву! И заставила его нарушить - его любимая! Его самый дорогой и близкий человек – Вера, та, за которую он готов отдать все, даже жизнь.

- Пойми Паша. Это страшно. Страшно.

- Вер, ну если это есть, как этого бояться, - слабо попытался протестовать ей Клюфт.

- Что есть? Ты веришь в это? Паша? Ты веришь, что те люди - в Минусинске, были врагами?

Павел задумался. Он ничего не ответил. Щукина, ухмыльнулась и грустно, улыбнувшись, продолжила:

- Паша. А если тебе завтра скажут – вот, она вредитель! Она, Вера Щукина - вредитель, враг народа! Ты поверишь?

- Ну, что такое, ты говоришь? Вера! Как ты можешь? Ты, уже переходишь границы допустимого! Ты бьешь ниже пояса!

- Нет, Паша, я просто спрашиваю. И хочу понять – как ты себя поведешь в такой ситуации?

- Что? Да какая там ситуация? Вера – успокойся! Ты просто расстроена. Ты утрируешь все! Тебе все кажется в черных тонах – такое бывает! Верочка! Подумай лучше о нас! Зачем ты говоришь все это страшное и нелепое?

- Нет, Паша. Я нормальна. В отличие от тебя - я реалист. Я все реально понимаю. Так, как Паша, ты бы повел себя, в такой ситуации? Если бы тебе сказали, что я - враг народа?

Павел резко вскочил. Стул повалился на бок. Клюфт дернулся и подбежал к окну. Там, в темноте, он вдруг увидел человеческие ноги. Ботинки, валенки, сапоги – топтали, укатанный снег. Прохожие спешили по своим делам. Павел покачал головой и закурил папиросу. Ему не хотелось ничего говорить. И больше всего ему не хотелось, что бы говорила Вера. Он понял – он хочет, что бы она замолчала. Просто замолчала. Но Щукина налив себе еще чая, улыбнулась, и словно издеваясь, сказала:

- Паша, так ты верил бы, что я враг народа?

- Вера! Я не хочу об этом. Прошу тебя не надо! Не надо. Это плохая тема!

Щукина кивнула головой. Она, сощурила глаза и рассматривая Клюфта, тихо продолжила:

- Я тебе не хотела говорить. Это в принципе нельзя. Но через меня проходят кое-какие документы. Секретные. Вернее, они уж и не такие секретные, но допуск к ним есть не у всех. У меня есть. Так вот. Есть списки Паша. Понимаешь, списки людей, которых нужно разоблачить. Понимаешь – эти люди еще не знают, что их будут разоблачать. Их обвинят, в чем угодно – начиная от бюрократии, заканчивая вредительством. Понимаешь Паша. Просто из Москвы пришло распоряжение. План, так сказать. Найти врагов. Вредителей. И наши руководители горкома, просто и банально, составляют списки. Что бы отчитаться, о проделанной работе!

Клюфт слушал и не верил. Ему вдруг показалось, что Вера бредит. Просто заболела. Бред на почве высокой температуры или еще черт знает чего?! Просто бред! Говорить такое! И Павел испугался! Он поймал себя на мысли – а ведь Вера может говорить правду! Что если она говорит правду?

«Когда же поведут вас что бы отдать под суд, не беспокойтесь заранее о том, что говорить, но, что дано, будет в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, а святой дух. И отдаст брат брата на смерть, и отец – ребенка, и восстанут дети против родителей и отдадут их на смерть. И будете ненавидимыми всеми за имя мое. Но кто выстоит до конца, тот спасется!» - Павел вдруг вспомнил слова Иоиля, которые, он сказал ему на прощание. Этого странного человека.

- Паша. Я пойду. Мне надо идти, уже поздно. Родители беспокоиться будут, - услышал Клюфт голос Веры.

Он звучал где-то вдалеке. Павел, очнувшись, вздрогнул. Щукина надевала свои полусапожки. Когда она потянулась за пальто – Клюфт бросился к ней.

- Вера! Вера! Давай я тебя провожу! Как так, ты уходишь?

- Не нужно Паша. Я дойду одна. А тебе надо тоже побудь одному. Подумай. Обо всем Паша, подумай. И я все обдумаю. В нашей жизни Паша нам предстоит принять не легкое решение.

Вера надела шапочку и грустно улыбнувшись, сухо чмокнула Клюфта в щеку. Странно – но он, даже не пытался ее остановить. Он, не пытался одеться и побежать за ней?! Он, словно согласился - с этой неизбежностью временной разлуки! Такое было с ним впервые!

Клюфт всю ночь не сомкнул глаз. Он думал о Вере. Он думал - о их ребенке. Из головы, почему-то не выходил, образ уличного бродяги – богослова, со странным именем. Человека, который, словно ворон, влетел в окно, в его жизнь и каркнув – растворился в сумраке ночи. Клюфт думал о тех людях из Минусинска. О тех, кого он клеймил позором в своей статье. Но Павлу, почему-то было их жалко. Он даже представлял – каково им сейчас, в холодной, камере тюрьмы? Что думают они? Что думают их родственники?!! Как они страждают?!!

Предыдущая Оглавление Следующая