Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

П. Соколов. Ухабы


ГЛАВА 2.

ПЕРВЫЕ СТРАНСТВОВАНИЯ.

Передо мной Passeporte Nansen, /Паспо'рт Нансе'н/
Неоценимое богатство.
Он кроме голых эмигрантских стен
Напоминает Равенство и Братство.

Спасибо дедушке Нансе'ну,
Он нас утешил навсегда :
Он придал весу нам и цену,
А остальное - ерунда.

/Из "Вестника Парагвая", по случаю вручения одному из редакторов оного документа/

Passeport Nansen - Нансеновский паспорт, представлял из себя облагороженную разновидность "волчьего паспорта", по аналогии с тем,что раньше говорили: "Пошел вон!", а теперь говорят: "Приходите завтра." Этот малопочтенный документ был создан Лигой Наций, по предложению известного путешественника-полярника Фритьофа Нансена. Он представлял из себя вид на жительство для беженцев, главным образов русских и армян, которые бежали из турецкой Армении от преследования турок. С этим паспортом трудно было поступить на работу, трудно переехать в другую страну /выпускали охотно, впускали совсем наоборот/. Как бы в насмешку, на нем красовалась надпись " Liberte', Egalite', Fraternite' " т.е. Свобода, Равенство, Братство. Из этого предисловия будет понятно, что здесь речь пойдет о жизни обладателей свободы для прозябания, равенства с бесправными и братства, разве что с американскими индейцами. Возможно, что на фоне мировых событий, жизнь "эмигрантского отребья" - тема слишком мелкая, но, во-первых, это, хотя и порядком загаженная, но все таки страничка истории российской, а, к тому же, практически никому не известная, а, во-вторых, она характерна, по-моему, для всякой эмиграции, как в прошлом, так и в настоящем. Даже, читая материалы из жизни Ленина за границей, убеждаешься, что и в те времена, когда эмиграция состояла из интеллигентных, политически мыслящих людей, в ней наблюдались тенденции, характерные для той, более поздней, разномастной по составу и убеждениям, эмиграции, которую мне пришлось наблюдать. Суть этой тенденции - духовное оскудение, независимо от материального положения.

Итак,семья наша обзавелась Нансеновскими паспортами, родители пристроились, на работу, и жизнь начала входить в более или менее нормальную колею. В это время началось урегулирование пограничных вопросов между Грецией и Болгарией, в том числе и уточнение линии размежевания между двумя странами. С этой целью была создана Греко-Болгарская Комиссия, в состав которой входила и топографическая группа. В нее то и был включен мой отец. Местом базирования комиссии был греческий город Сало'ники, на берегу Эгейского моря. Я не помню, все ли мы сразу переехали в Грецию, или сначала уехал отец, но помню первое в жизни путешествие, а оно проходило через Болгарию, Югославию и Грецию, т.к. прямого сообщения не было. Меня поражало и сливающееся в сплошную линию мелькание окон встречных поездов, и казавшиеся бегущими навстречу телеграфные столбы, и дикие горные ущелья с бегущими внизу пенистыми реками. Наконец мы прибыли, и расположились в каком то барачном поселке вблизи города, связанном с Салониками трамвайной линией, по которой бегал одинокий вагончик желтого цвета. Обитателями этого поселка были в значительной части русские, целая русская колония, в состав которой входили два попа, отец Иван и отец Илья, ряд работников Греко-Болгарской Комиссии с греческой стороны, и немало лиц без определенных занятий, среди них бывший генерал-лейтенант Войцеховский, личность незаурядная и впоследствии связанная довольно тесно с событиями жизни нашей семьи. В ту пору он подрабатывал малярством, которое давало ему возможность не умереть с голоду. Среди более зажиточных и почетных граждан этого гетто была семья обрусевшего грека Килинкарова, имевшего трех дочек на выданьи -Эврику (Эвридику), Мену (Мельпомену) и Гону (Антигону). Из прочих запомнился мне зять отца Ильи-Бжестовский, тем что имел настоящее ружье и собаку-пойнтера, изъявлявшую свои симпатии ко мне тем, что валила с ног и облизывала длинным слюнявым языком, и Варвара Васильевна Воротынская. Поскольку в русской колонии было человек 10-12 детей разного возраста, которых некуда было девать, то Варвара Васильевна организовала некое подобие школы, где в одной комнате занимались все, в том числе и я, хотя мне было всего 5 лет. Учительница была строгая, я ее боялся и старательно чертил палочки и выводил буквы. Ее стараниями я научился читать так рано. Кроме нее иногда преподавал отец Илья. Он рассказывал разные божественные истории, я их уже не помню, но слушать его было интересно : что то вроде приключенческих рассказов, с участием святых и нечистой силы. Родители оба работали, мы были на попечении Няни, моей крестной. Впрочем, попечение сводилось в основном к кормежке, в остальное время мы носились по выжженым солнцем холмам, или играли с кучей разномастных кошек и чумазых ребятишек. По праздникам мы ездили в город. Вдоль моря шел широкий бульвар, по которому ходили длинные спаренные трамваи, тоже желтого цвета. Возвышалась у моря громада старинной башни -достопримечательность города, а за ней открывался залив со множеством лодок и судов, среди которых, неподвижными крокодилами, выделялись военные суда, чаще всeго иностранные. Английские, французские и местные моряки группами слонялись по городу. Благодаря интернациональному составу жителей и гостей города, в лавках можно было объясниться на многих языках, поэтому в этом плане у родителей не возникало языковых проблем. Мы, малыши, наверное быстрее усвоили некоторое количество греческих слов и фраз, с помощью которых решались наши житейские проблемы - покупки мороженого, молока, фруктовой воды. Среди судов, приходивших в порт, встречались и советские. Был и консул. Здесь опять открылась возможность возвращения в Россию. Однако волна массовой репатриации уже схлынула, а возвращаться в индивидуальном порядке было значительно труднее. Завязалась переписка. Отец не раз ездил в Афины в посольство, но дело приняло волокитный характер. Удалось списаться с бабушкой со стороны матери. Она была уже в преклонном возрасте, едва оправилась от перенесенного паралича, и жила у чужих людей, без средств к существованию.

Родилась новая идея. Как я уже говорил, у отца, по наследству от родителей, имелся в Финляндии участок леса. Обратились в финское представительство. Там разъяснили, что при наличии документов, может быть поставлен вопрос о возврате земли, после уплаты налогов и сборов за истекшие годы. Документы эти находились у родственницы отца. Было принято решение : выписать бабушку к себе. По пути ее должна была встретить родственница, и передать документы. С документами обратиться к финнам (те не отказывали во въезде) и, обосновавшись под Ленинградом, продолжить усилия для возвращения в Россию, что было проще, ввиду хороших дипломатических связей между Финляндией и СССР. Однако планы планами, а время шло, истекали сроки работы комиссии. Наконец бабушка оформила свой выезд, и отправилась к нам в Грецию. Кстати, родственница ее не встретила, и наши землевладельческие иллюзии рухнули. И вот наступил день, когда должна была приехать бабушка. Пароход из России приходил вечером, да и оформление документов требовало времени. В общем, приезда бабушки я не дождался, и уснул крепким детским сном. Проснулся я поздно, когда уже светило жаркое южное солнце. Первый вопрoс был :"Где Бабушка ?" Мне сказали, что она во дворе. Наскоро одевшись, я поспешил во двор. Там, в раскладном кресле, я увидел странную фигуру, вокруг которой стояла целая толпа взрослых и ребятишек. Со страхом и замиранием сердца я подобрался на карачках поближе и увидел маленькую старушку в шубе и меховой шапке из длинношерстного черного меха (как потом выяснилось - котика),и странной неуклюжей обуви /валенки/. В руках она держала палочку. К тому времени я уже немало знал всяких сказок и волшебных историй, и такая бабушка представилась мне непременно волшебницей, только я не мог угадать, злой или доброй. Греки покачивали головами, цокали языками, а бабушка стоически невозмутимо "грелась" в шубе под палящим солнцем Эллады. Впрочем, когда бабушку отвели в дом и она разделась, она оказалась совсем нестрашной - маленькой, седой, как белая мышка, с очень яркими голубыми, северными глазами. Мы с ней быстро подружились. Удивительные встречи происходят иногда в жизни. Оказалось, что, почти 50 лет назад, пересекались пути бабушки и генерала Войцеховского под Шипкой, когда он раненый лежал в госпитале, где работала бабушка. Вот то было разговоров, воспоминаний. Однако жизнь шла своим чередом, и мы снова должны были решать, что делать дальше. Комиссия была ликвидирована. Надо было возвращаться в Болгарию. У отца отношение к Болгарии было прохладное - видимо конфликт с Цанковским правительством был острее, чем я мог оценить понаслышке. Реакция в Болгарии усилилась в этот период еще больше. В Софии произошел взрыв в соборе "Святая Неделя", когда там должно было состояться торжественное богослужение в присутствии царя. Погибло много людей. Правительство обвинило в этом коммунистов во главе со знаменитым Георгием Димитро'вым - одним из виднейших деятелей международного коммунистического движения. Димитрову удалось скрыться, а большая группа деятелей компартии была осуждена и повешена тут же на площади перед разрушенным собором.

Это событие имеет явную связь с другой крупнейшей провокацией антикоммунизма - поджогом Рейхстага в первые годы фашизма в Германии. В организации поджога был обвинен тот же Г.Димитров. Взрыв в Св.Неделе должен был подкрепить доводы обвинения. В истории останется процесс над обвиняемыми, блестящая самозащита Г.Димитрова, разоблачившего фальшивку столь убедительно, что даже фашистский суд был вынужден освободить обвиняемых.

В общем, отец не хотел ехать в Болгарию. В это время французы предложили ехать на исследовательские работы в нынешние Ливан и Сирию, оказавшиеся после развала Турецкой империи под протекторатом Франции. Однако ехать в неизвестность, в неведомые экзотические страны, с еще более разросшимся семейством, было авантюрой. Наконец было принято компромиссное решение : Отец поехал устраиваться в Сирию, а все мы вернулись в Болгарию. Сейчас еще один экскурс в историю, объясняющий некоторые аспекты развития последующих событий, в нашем мелком, а также международном масштабе. В свое время, после окончания Освободительной войны 1877-78 гг, были намечены границы вновь создаваемого болгарского государства. Границы эти были закреплены Сан-Стефанским договором. Однако, обеспокоенные тем, что на Балканах возникает крупное, союзное России государство, западные страны - Англия, Германия, Австрия, оказали сильный нажим на Россию, чуть ли не угрожая войной, и созвали в Берлине международную комиссию, закрепившую мирные переговоры между Россией и Турцией, Берлинским договором, по которому территория Болгарии была сильно урезана. С этой поры, основной целью болгарской внешней политики стало возвращение отрезанных от нее земель в границах Сан-Стефанской Болгарии. Это стало причиной ряда войн, из которых последняя - Мировая, стала не только военным поражением, но и причиной тяжелого экономического спада. Тем не менее, в период полуфашистского правления Цанкова, в стране культивировались реваншистские настроения, что крайне обострило отношения с соседями, особенно с Югославией, к которой отошла значительная часть оспариваемых земель - Македония. Область эта, бывшая в древности частью Староболгарского царства, была населена близким в равной степени, по языку и быту, и к болгарам и к сербам, народом. Во время турецкого ига там процветало партизанское движение, и в народных сказаниях и песнях прославлялись подвиги "че'тников" и их воевод. В тот период, о котором идет речь, также возникали подобные "че'ты", главным образом на территории Болгарии, при негласной поддержке болгарского правительства, которые переходили границу, проходящую в горных массивах, и занимались на территории Югославии самым обыкновенным терроризмом, наподобие самосовцев в современной Никарагуа. В результате этого, отношения между двумя странами были крайне напряженными. Это почувствовали и мы, когда решили возвратиться в Болгарию. Нам с трудом удалось получить транзитную визу через Югославию, а в течение проезда по югославской земле, в купе поместился жандарм в красной фуражке особого покроя, напоминающей сербскую национальную "шай'качу"- подобие пилотки. Правда, тягости подобного надзора мы не почувствовали. Оказалось, что жандарм в свое время был призван в австрийскую армию, был в плену в России, неплохо говорил по русски и был предельно вежлив, и даже помогал переносить багаж.

Чтобы закончить "македонский вопрос", следует забежать вперед и рассказать, что несколько позже македонские эмигранты разделились на две враждующие группировки. Одна стояла на позиции самостийности, другая - на присоединении к Болгарии. Разногласия регулировались с помощью взаимных убийств, которые со временем стали бичом внутренней жизни Болгарии. "Ново македонско убийство!",такими заголовками почти ежедневно пестрили газеты. Вот в такую то пору разгула реакции и терроризма вернулись мы к уже почти родным пенатам, и поселились в том же Княжево, почти напротив дома Овча'рова, где я встретил зарю своей жизни.

Увлекшись делами семейными, я отошел от темы об эмиграции в целом. Как я упоминал ранее, после того как правительства и благотворительные организации прекратили материальную помощь, всякого рода лагеря, военные и гражданские, сaмоликвидировались, и их обитатели расползлись, как тараканы, кто куда, промышляя себе хлеб в силу своих способностей и возможностей. В целом это было непривычное к труду сборище: выродившиеся аристократы, офицерство, привыкшее к казенному довольствию, сопливая либеральствующая интеллигенция, и просто закружившиеся в вихре событий обыватели, вроде нашей семьи. Способы существования соответствовали воспитанию и психологии каждого человека в отдельности и целых прослоек. Большинство честных людей принуждены были браться за любую работу, главным образом черную, неквалифицированную, другие пускались в авантюры, а многие быстро опускались до состояния "бичей" и кормились подаянием и самыми малопочтенными промыслами. К примеру, в Болгарии среди селян был спрос на незатейливые картинки, иконки и т.п. Возникла "фирма". Нашелся более или менее денежный организатор, носящий иронический титул "центробог". Он имел в своем штате 2-3 "богомазов", рисовавших священную продукцию, и несколько агентов по ее продаже - "христопродавцев". Калькулировать деятельность подобного рода треста было нелегко : цены складывались стихийно, христопродавец мог запить и пропить всю выручку. Поэтому явно, что процветания такой бизнес не принес. Были попытки и другого рода "художественной" деятельности. Так группа дельцов, в том числе отец одного из моих будущих уличных друзей, занялась изготовлением фальшивых денег, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

К тому времени, когда мы во второй раз обосновались в Болгарии, эмиграция как бы отстоялась и расслоилась на ряд довольно четких прослоек. Жулики были посажены, христопродавцы спились, и стало четче проступать "кто есть кто" в том, вначале однородном, эмигрантском болоте. Крупные дельцы, сумевшие вывезти капиталы и ценности, обосновались в основном во Франции, частично в Америке. Титулованная аристократия -в той же Франции или в Англии. Германская фракция эмигрантов была не столь многочисленна и не имела ярко выраженного "лица", возможно по той причине, что многие ее деятели с самого начала занялись прислуживанием в разных шпионских ведомствах, по понятным причинам не стараясь выпячиваться. В Югославии окопалась довольно значительная часть эмигрантов, главным образом из состава тех белогвардейских частей, которые в свое время были приняты из Галлиполлийских лагерей. Это было неимущее, довольно организованное и махрово-монархическое общество. На долю Болгaрии осталась не столь многочисленная, разночинная и пожалуй наиболее нищая прослойка. Но со временем и в ней стали выкристаллизовываться отдельные группировки. Быстрее всех освоились в новой обстановке бывшие лавочники, практичные казачки' и им подобные. Начав мелкие гешефты со старым барахлом, они впоследствии разбогатели и обзавелись, хотя и не шикарными, но доходными лавочками, торговавшими одеждой и обувью для людей невысокого достатка. Небольшая группа безденежных аристократов, либо совсем опустилась, вроде князей Вяземского, Лобанова-Ростовского и др., которых я впоследствии встречал в виде приживальщиков в доме инвалидов, либо избрала также паразитический, но респектабельный путь, превратившись в попов. Среди русского духовенства в Софии встречались имена князя Ухтомского, князя Ливена и других. Эти весьма образованные люди приютились под крылышком епископа Серафима, выходца из сельских попиков и, подстраиваясь к нему, стращали верующих горячими сковородками в аду, или рассказывали о том, в каком облике чаще всего можно увидеть черта. Основную часть эмигрантов составляли мелкие дельцы-комбинаторы и всякого рода прoлетарии и люмпен пролетарии. Крупнейшим сгустком всякой накипи был "Русский инвалидный дом", где находилось человек 300-400,как действительно инвалидов, так и просто престарелых, а также членов их семей. Об этом следует рассказать впоследствии более подробно. С политической точки зрения, русская эмиграция в Болгарии была крайне неоднородна, но эта деятельность была лишь слабым отголоском работы всяких партий и центров, размещавшихся главным образом во Франции. В культурном отношении здесь также не было величин с именем, но тем не менее прилагались усилия, чтобы сохранить "русский дух" путем организации разных клубов, самодеятельных коллективов. Существенную и благодарную роль играла организация русских гимназий, сначала в трех городах Болгарии, а впоследствии слившихся в одну Софийскую Русскую Гимназию. В этот противоречивый мир вступили и мы по возращении из Греции. Правда, по сохранившейся от отца традиции, поддерживаемой и матерью, мы старались держаться подальше от наиболее воинствующей части наших компатриотов, но все же потребность в общении, и простая потребность во взаимопомощи, свойственная нищете, не давала окончательно порваться связям с русской колонией.

Надо сказать, что еще до нашего приезда, в Софии обосновался генерал Войцеховский. В 1927 г. отмечалось 50-летие Русско-Турецкой войны, и в Болгарии разыскивали участников, как русских, так и болгарских "Ополченцев". Войцеховский был приглашен в Болгарию, получил солидную пенсию и право носить форму. Так, что когда мы приехали, он явился к нам уже не изможденным маляром, в единственном затертом пиджачке, а бравым генералом, с почерненными усами и бобриком волос. Надо сказать, что Михаил Карлович Войцеховский был по нации поляк и, еще будучи в Греции, был отыскан представителями Польши с предложением вернуться в Польшу и занять там соответствующую его чину должность в Войске Польском, но отказался, предпочтя свое полуголодное прозябание измене присяге и своей второй родине-России. Так или иначе, но в Болгарии он ожил, обрел свойственные поляку галантность и остроумие, отплясывал вальсы и даже мазурку, и отличался завидным здоровьем, лечась от всех недугов одним лекарством : "три с перцем, три без перца и три так" Впрочем, и в процессе "лечения" он был, как говориться, ни в одном глазу, и был образцом истинного военного и кавалера. Одним из его "хобби" было коллекционирование марок. Он имел солидную коллекцию, в которой встречались и крайне редкие экземпляры. Специалисты оценивали эту коллекцию в круглую сумму, но он, даже в дни глубокой нищеты, не смог расстаться с дорогими его сердцу марками. Этот генерал способствовал во многом, что бабушка стала получать пенсию, наравне с активными участниками боев под Плевной, Шипкой и Шейново. Мать, с помощью своего бывшего шефа - доктора Кляйна, устроилась в фирму "Момелин", занимавшуюся закупкой и установкой мельничного оборудования. С семьей Кляйна, как и с нашим "Сережей", как почему то в нашей семье звали Федота Сергеева, мы поддерживали связь до самой войны.


Оглавление Предыдущая глава Следующая глава

На главную страницу сайта