П. Соколов. Ухабы
ЛЮДИ И СУДЬБЫ.
В этой другой жизни тоже были свои встречи и контакты. В первую очередь мне хотелось бы рассказать о некоторых обитателях дома инвалидов, с которыми нам приходилось общаться более тесно. Колоритным пятном на этом, в общем то унылом фоне, стали приехавшие из города Шу'мен, после ликвидации там аналогичного пристанища, родичи по линии отца, точнее его родной дядя, брат матери, генерал Курбатов, с женой и приемной дочерью, другой племянницей генерала, и двоюродной сестрой отца - Леночкой Курбатовой. Старики были очень странная пара, помесь опереточных старичков и гоголевских старосветских помещиков. Сам генерал, небольшой сухонький старичок с реденькими волосами и усиками, с вечной благожелательной улыбкой на губах и в уголках светло-голубых, совсем не курбатовских глазок, ходил в чистеньком, хоть и залатанном френчике, таких же галифe и высоких, до самых колен, хромовых сапожках на тонких кривых ножках. Титул генерала совсем не вязался с его карикатурным обликом, тем более, что он был плотно под каблуком у своей супруги, престарелой дамы в платье начала века и манерами восторженной чеховской девицы. Впрочем генерал имел много орденов и геогиевскую шашку, как у моего отца, полученную за оборонy крепости Иван-город в Первую Мировую войну, комендантом которой он был в ту пору. В свое время он начал службу в гвардейском Лейб-гренадерском полку. Потом, дослужившись до подполковника, и видя, что дальнейшее продвижение по службе маловероятно, как и многие другие гвардейцы, перевелся в армию, что влекло автоматически присвоение следующего звания и получение должности командира полка. Под свое командование он принял пехотный Каспийский полк. Он составил письменную историю этого полка, с многочисленными фотографиями и документами, и пронес этот альбом через все перипетии эмигрантской жизни. Жаль, если этот труд оказался утерянным. Жена его, тетка Лизавета, как ее иронично называла мать, была попросту глупа, без умолку щебетала, мешая французский с нижегородским, помыкала мужем, и кичилась своим аристократическим происхождением. Но главным предметом ее гордости была приемная дочь Леночка Курбатова. Это была 17-летняя девица, довольно крупная, с мягкими кошачьими движениями. Ее татарское курбатовское происхождение проступало во всей внешности : пышных черных волосах, зеленых глазах, некрупном, но очень восточном носе. Ее отец, брат генерала, окончил Пажеский корпус, служил при дворе. В начале войны, в составе гвардейского Кавалергардского полка, отправился на фронт, где, по причине бездарности русских генералов, весь цвет гвардейских полков погиб на полях Восточной Пруссии. Леночка родилась уже после гибели отца и была крестницей императрицы. Это обстоятельство, по мнению тетки Лизы, давало право Лене выходить замуж только за принца. Однако сама Леночка этот факт своей биографии игнорировала, и со временем вышла замуж за безногого, да еще беспородного, парня по фамилии Пе'шков, с которым впрочем была вполне счастлива. Много лет спустя, именно эта Леночка оформила и выслала мне документ об образовании, во многом предопреливший мой последующий жизненный путь. Замужество Леночки поразило как громом тщеславную тетку Лизавету. Она сникла, утратила свое щебетанье, и, в один прекрасный день, отдала Богу душу. Казалось бы, что генералу Алексею Александровичу можно бы немного вздохнуть от побегушек, но он, наоборот, начал на глазах таять, и не прошло и месяца, как он лег в землю, рядом с взбаломошной супругой.
Одним из частых гостей в нашем доме был некто Вышиванюк, по нации закарпатский украинец-русин. В свое время, когда эти земли входили в состав Австро-Венгерской империи, он служил офицером в австрийской армии, попал в русский плен, да так и остался, влекомый волнами судьбы, которые и донесли его до Русского инвалидного дома в Болгарии. Он был высок, сутуловат, с резкими, довольно красивыми чертами лица, черными,зачесанными назад, волосами. Ходил он в серо-зеленом мундире со стоячим воротничком, и в такого же цвета галифе с обмотками. Говорил он со своеобразным акцентом, растягивая слова, витиеватыми оборотами. Говоря о довоенном времени он говорил "При покойном императоре Франц-Йосифе..." Он был убежденным монархистом и сторонником "порядка", но в отношении эмигрантского руководства вел себя крамольно, называя всех этих "бывших" "дедами с присохшими мозгами". В церковь он ходил регулярно, истово крестился, но духовенство терпеть не мог : "...а так как поп, за редким исключением, подлец...", запомнилась мне часть его тирады, сказанной в обычном для него эпически-певучем стиле. Сходным по воззрениям на эмиграцию был и другой наш знакомец, выражавшийся более решительно: "Генералы тай полковники, су-укины сыны", иногда еще и с довеском -"хамы!". Этот критик генералитета был кубанский казак Григорий (Хведорович) Николенко. Это был мужик лет 60, лицом похожий на Тараса Шевченко. Ходил он зимой и летом в свитке неопределенного цвета, барашковой шапке и сапогах. Ходил он к нашей няньке, познакомившись с ней у своего земляка Черняги, в ту пору, когда та строила планы на замужество. В отличие от интеллигентной публики, которая в условиях инвалидного дома, если не пила горькую, то пережевывала воспоминания о чинах и потерянных поместьях, Николенко жил в сторожах у богатого вилловладельца, подрабатывая кроме того колкой дров и косьбой сена. Был он силен, как бык, ел тоже соответственно. В свободное время любил ходить по грибы, а то просто путешествовать, совершая переходы по 40-50 км в день. Часто в этих походах участвовал и я, и с интересом изучал эту самобытную личность, слушал его украинскую речь, грубоватый, но меткий юмор.
Среди наших знакомых была еще одна интересная фигура, князь Бицидзиев, или попросту Бицидзе. Это был типичный кавказец из анекдотов, и по внешности и по языку. Ходил он в черкеске, с кинжалом на поясе. Голову брил, под крупным носом завитые вверх усы. Был он невысок и плотен, даже грузноват, но совершенно преображался, когда садился на коня. Занимался он тем, что покупал на конезаводе молодняк, объезжал коней, а затем продавал их кавалерийским офицерам или иным любителям. В то время у него было два чистокровных английских жеребца и один араб. Князь жил несколько в стороне от поселка с племянницей княжной Дадиани, сыном, моего примерно возраста, Ванычкой и дочерью, или какой то родственницей, некавказского вида- Лэночкой. Княжна, несколько поблекшая красавица, с ярко выраженными грузинскими чертами, была ярой кавалеристкой, сама брала призы, тренировала офицеров-спортсменов, которые в европейском конно-спортивном мире были не из последних. Часто князь, с княжной и Ванычкой втроем прогоняли коней по аллее, и можно было залюбоваться, как легко, сливаясь в одно целое с конем, скакали они. Я иногда ходил в гости к Ванычке, катался на лошади. Ванычка был туп страшно, но по части лошадей уже знаток. Один из наших мальчишек, Димка Шевченко, имел неосторожность прицепиться к Лэночке. Та вообще то не отличалась строгостью нрава, но Димка был кавалер незавидный, и она пожаловалась князю. В ближайшее воскресенье, после богослужения в церкви инвалидного дома произошла следующая комическая сцена: князь поймал Димку, и схватив его за ворот, тряс как собачонку. "Ти зачэм моя Лэночка щыпал?" вопрошал князь, но тут же, увидя проходящую знакомую даму, не выпуская из одной руки Димкиного воротника, другой снимал кубанку и, расплываясь в улыбке и согнувшись в поясе произносил: "Здравствуйтэ, мадам". После чего снова тряс Димку, и вновь расплывался в улыбке- "Цэлую ручки, мадам". В завершение, к этим экспонатам надо добавить Кольку Потатуева, или просто Потатуя. Это был мужик лет под 40, маленького роста, подвижный, с веселыми глазками и какой то сальной улыбочкой. Когда-то он был матросом, расписан татуировками. Жил он тоже при инвалидном доме, перебиваясь случайными зароботками. Главной достопримечательностью Кольки Потатуя был богатейший кладезь всякой похабщины, начиная от классики, и кончая анекдотами самого разного профиля. К нам он относился с радушием, охотно делился своим литературным багажом, за что был провозглашен Почетным гражданином Парагвайской Республики. Упомянул я о нем не столько из за его недюжинных (не)литературных дарований, сколько из-за той роли, какую ему еще придется сыграть в дальнейшем повествовании.
Может показаться, что я свое повествование нашпиговал кучей второстепенных персонажей, не влияющих на ход его основной линии, но я хотел воссоздать, как можно полнее фон, на котором разворачивались большие и малые события моей жизни, а во вторых, подвести к выводу, что все окружавшие меня люди, так или иначе оказывали влияние на формирование моего характера и мировозрения. Дело в том, что в силу тех условий жизни, скученности и т.п., мы - дети, имели мало возможности уединяться, либо контактировать со сверстниками, вне окружения взрослых. Мы не отделяли себя от них, а ими воспринимались, как, если не равноправная, то во всяком случае, органическая часть общества. Поэтому, при всей пестроте своих знакомств, несмотря на личные симпатии или антипатии, я рано привык присматриваться к людям, анализировать их слова и поступки, и самое главное, учился жить среди них, находить точки соприкосновения, проявлять терпимость, а все это, при последующих водоворотах моей жизни, во многом помогало и уцелеть, и находить свое место в самых экстремальных ситуациях.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава