Кармела Мордхелевич (Беркович)
родилась в 1938 году
В 1941 году мне было два с половиной года. Тогда уже чувствовалось, что вот-вот начнется война. Отец работал в магазине – ему принадлежала часть этого магазина. Его забрали и отправили в Соликамск, где было много латышей и евреев, большинство сосланных мужчин умерли от голода. Нас – меня, старшую сестру и маму – выслали в Сибирь. Оказались мы в Канске. Мама по профессии была шляпница. Это была элитная профессия, и благодаря этому мама в Сибири смогла содержать семью. В Сибири работа ее была необходима, зимы там холодные. Об отце мы ничего не знали. В 1944 году маме неожиданно сказали, что с ней хочет увидеться один человек, передать привет от отца, они были с ним вместе… Когда мама встретилась с этим человеком, – а это был отец, – она его не узнала. С приездом отца жить стало легче. Мама ходила работать в лес, а мы собирали ягоды и этим жили. Папа вернулся страшно ослабевший. Раньше, каким я его помнила, это был веселый, жизнерадостный человек… Папа рассказывал о том, как существовали они в сталинских лагерях. Если человек находил крысу – это был самый большой праздник. Тем, кто убирал трупы, давали кусок хлеба. Люди умирали от голода. Мой отец – один из тысячи – остался жив.
В 1948 году мы вернулись в Ригу. В Риге и сейчас живет мой дядя, он был членом партии, воевал. Так вот, он прибежал к нам и сказал, чтобы мы спешно уезжали, потому что снова будут высылать. И мы втроем вернулись в Сибирь. В Сибири родилась сестренка. Мы уехали сами. Знали место, где жили до этого, туда и вернулись. За тысячи километров…
Когда я в 1956 году окончила 5-й курс медицинского университета, мывернулись в Ригу. Отец купил дом, жили мы в Засулауксе. Я продолжала учиться, потом вышла замуж, у меня родился сын Марк. Ему сейчас 44 года, у меня двое внуков. Они живут в Галилее. Мой сын тоже врач, стоматолог.
Когда я окончила учебу, в Риге на работу меня не принимали, так как в Сибири я не отработала положенный срок. Я долго мучилась, пока не написала письмо Хрущеву, что из меня хотят сделать тунеядца, что я не могу оставаться, что мне трудно. Я устроилась во 2-ю больницу в Слоке, проработала там до апреля 1971 года. В 1969 году начался Ленинградский процесс о захвате самолета. В самолете находился и мой второй муж (или просто друг, потому что тогда мы еще не были женаты). Он и еще девять евреев – Кузнецов, Залмансон, Кнорр и другие, которым я помогала… Мы не знали, что они собираются пойти на такое дело. Однажды вечером они полетели в Ленинград отдохнуть. Назавтра в дом явились представители власти, начался обыск, искали и нашли разные записки о том, как уехать из России.
Сыну моему было девять лет, меня вызывали на допросы в КГБ – и всегда поздно вечером. По ночам не вызывали. Я ничего не знала, они нам ничего не рассказывали, так как боялись за нас. Процесс длился полтора года. 24 декабря 1970 года зачитали приговор: двоих приговорили к смертной казни. План был следующий – связать летчика, оставить в каком-нибудь селе и продолжать полет. Их выследили, возможно, был и провокатор. О Ленинградском процессе узнали за рубежом, и иностранцы принялись кричать – как можно выносить смертный приговор? Россию упрекали – как на такой шаг могли пойти люди только для того, чтобы покинуть страну? И смертную казнь двоим заменили на 10 лет тюрьмы. И моего друга посадили, дали ему шесть лет. У него в Израиле жила мать, и посчитали, что причиной могла быть тоска по матери. И нас – всех членов его семьи – в течение недели выслали из СССР. Так я в 1971 году оказалась здесь, в Израиле.
Я была маленькая, другой жизни не знала. В Сибири был голод, но голод был везде. Русские относились к нам хорошо. Если у них был кусок хлеба, они делились им с нами. Голод вынуждал искать под снегом гнилую картошку.
Жили мы в Канске. Мы побывали в Канске несколько раз, любопытно, что там до сих пор нет канализации. Помню, как тяжело работала мама, мы должны были приносить воду на коромысле. До воды надо было идти минут 15. А мороз бывал и до минус 50. Антисемитизма там не было – дети просто не знали, что это такое! Взаимоотношения между людьми были хорошие.
Известно, что из 15600 высланных только в одном вагоне ехали семьи. Но в Сибири и их разлучили. Очень редко люди оставались вместе. И что ваш отец вернулся к семье, тоже очень редкий случай. Я всегда завидовала тем, у кого были дедушка и бабушка. Мои дедушка и бабушка погибли в Румбуле, кажется, в 1942 году, когда начали расстреливать евреев. Мы считаем, что высылка в какой-то мере помогла нам выжить. Фашисты же были против нас…
Когда нас высылали, мама хотела, чтобы я осталась с бабушкой, понимала, что с двумя детьми будет совсем трудно… К маме подошел русский солдат и шепнул: «Я тебя очень прошу, возьми ребенка с собой». Останься я дома, меня бы не было в живых… В таком вот разрезе – то, что нас выслали в Сибирь, было плохо, но те, кто вернулся, остались живы.
Небольшая часть евреев Латвии спаслась, их прятали латыши. Прятали в подвалах.
Другого мира мы не знали. Мама ничего не рассказывала, боялась. Помню, как говорили: «Сталин – наш отец!». Когда Сталин умер, мы стояли и плакали. На улице стояли люди и плакали. Мама с папой спросили: «Чего вы плачете? Вы же не знаете, какой он был…». Мы были напичканы пропагандой, родители боялись говорить нам правду, потому что мы случайно в компании сверстников могли проговориться. А за это грозила тюрьма…
Разобралась я в ситуации, когда Сталин умер. Но все равно мы ничего не знали. Наши родители встречались, разговаривали, мы знали, что были лагеря, была высылка. До этого не знали ничего. Поняли мы и то, что говорить об этом нельзя. Так нас воспитывали – нам ничего не рассказывали, в школе говорили совсем другое. И папа не рассказывал, говорил так, словно в лагерь попал, потому что началась война. Сразу сочтут тебя врагом народа, как только начнешь рассказывать, разговаривать.
После лагеря отец работал, энергии в нем было много. Он работал в пуговичном цехе, потом стал начальником, у нас был дом, огород. Отец скопил денег и купил дом в Риге. Было это в 1960 году, а я оставалась в Кемерово, продолжала учиться. Так они тут жили.
В 1949 году мне было 10 лет. За год или полтора до этого мы приехали в Ригу. Я привыкла к Сибири – там остались друзья. В Риге нас ждали перемены – другая школа, другие друзья. Училась я в русской школе.
После Канска Рига казалась удивительной, но мы чувствовали себя неловко, мы больше походили на деревенских детей. Город был красивый. Но пробыли мы здесь недолго. Помню, как забрали меня из школы, ехать обратно. Было тяжело. Ехали мы с вещами, ехали ночью. Потом дядя сказал, что наутро нас искали.
Почему второй раз высылали? Посчитали, что из Сибири мы приехали незаконно. Это одна причина. Вторая причина – надо было в Латвии освободить места для людей, которые приедут сюда из СССР. Высылали не только евреев, высылали латышей. В 49-м году выслали более 42 тысяч человек. Люди не хотели вступать в колхозы, появились различные движения – «лесные братья» и т.п. Советская власть нуждалась в лояльных людях.