Симон Винник
родился в 1926 году
Семья
наша состояла из четырех человек – отец, мать, я и сестра, моложе меня на три
года. Когда мы шли по городу, все оборачивались, такая она была красивая,
настоящий чудо-ребенок. Очень одаренная. Когда ей было десять лет, профессор
Озолиньш услышал ее игру на концерте в Консерватории и взял к себе. Сказал, что
она станет знаменитой. Когда в Консерватории был выпуск, она открывала концерт,
было это в здании на углу улицы Кришьяниса Барона, выступала одиннадцатилетняя
Рая Винник.
В Сибири на скрипке был поставлен крест. Мы, как и все, болели, жили в какой-то хибаре, начался полиомиелит, год лежали, не двигались. Сестра не стала скрипачкой, а стала врачом, кардиологом. Слух у нее был блестящий, жила она под Москвой, в Мытищах, и к ней отовсюду приезжали на консультацию. Она, без всякой аппаратуры, просто приложит ухо к больному и поставит диагноз. Сестры сейчас уже нет в живых.
Чем вам запомнился 1941 год?
Помню, жили мы в достатке, но скромно. Мы не были богатыми людьми. Отец был
человек бережливый. Сначала жили на улице Марияс, 4, там же находился и магазин.
Потом владелец зеркальной фабрики построил дом на улице Айзсаргу, 49, и мы там
снимали квартиру. Я учился в 6-м классе Рижской 9-й основной школы, сестра в 3-м
классе немецкой школы. 14 июня все мы были дома, в городе. В 4 часа утра вошли
трое и, согласно постановлению какого-то совета, нам следовало собраться, нас
вывозят из Риги. На сборы дали 20 минут. Мама не знала, что брать. Взяла,
кажется, простыни, щетку, белье, одежду. Жила в городе и мамина сестра,
разрешили ей позвонить, она приехала, и квартиру опечатали.
Так нас и вывезли с одним чемоданом. По-моему, отвезли в Торнякалнс. Нас было четверо. Через пару часов пришли, увели отца, и больше мы его не видели. Позже узнали, что его отвезли в Соликамский район, там находился лагерь Сурмог, что означало «Суровая могила». Люди там умирали от голода, работали на лесоповале, отец умер 29 декабря. Мы не знали, что с ним и как, но в Дзержинск приехал человек, которого почему-то освободили из этого лагеря. Это было, вероятно, в 50-е годы. Он пришел к нам, и я увидел на нем мои ботинки.
Отец надел мои ботинки – мама велела нам поменяться, потому что у меня была большая нога. Когда мы увидели этого человека и мои ботинки на нем, мы поняли, что отца нет в живых.
Происходили страшные вещи, может быть, страшнее, чем показывают в кино о концлагерях.
Год и ли полтора прожили мы в селе Н иколаевка. Не было ни медицинской помощи, ни медикаментов, не знаю, как мы выжили. Спали на полу, на соломенных матрасах. Заболели ночью, утром не могли подняться. Жили три семьи вместе.
Мама шила, и к ней приходили женщины – за кусок хлеба, за кусочек сала она шила. И однажды к маме пришла шить платье заведующая аптекой. Они познакомились, эта женщина рассказала обо мне своему мужу – молодой парень, голодает, и он устроил меня на работу. Я учился, а по выходным после учебы он обучал меня аптечным премудростям. Мы с мамой собирали лекарственные травы для аптеки.
Проработал я год, немного уже разбирался, мне даже доверяли принимать рецепты. Он сказал, что я должен учиться, но у меня не было документов. Паспорта у нас отобрали. Мне было 16 лет. Он обещал поговорить. Человек он был образованный, два высших образования, он был врач и фармацевт. Все ходили к нему лечиться.
Там были сосланные врачи из немцев, был министр здравоохранения Калмыкии. Выправили мне временный паспорт, и поехал я в Красноярск. Там было фармацевтическое училище, прием уже закончился, но меня все же взяли, проучился я три года.
У мамы были три золотых зуба, она сняла коронки, я их сдал, получили за них килограмм муки и килограмм сахара.
В выходные дни я разгружал баржи с селедкой. Пару часов поработаешь, дадут две селедки. Это была настоящая роскошь! В Красноярске был базар, я менял селедку на муку, варил из нее кашу. Некоторое время жил я в очень плохих условиях, в подвале, спал на каких-то ящиках. Жили там и эвакуированные, семья с маленьким ребенком, который все время плакал. Было очень трудно.
Когда меня назначили заведующим аптекой, весь мой багаж составлял маленький узелок. Меня встретил старый заведующий на лошади. При аптеке была квартира с мебелью. Он привез мне простыни, подушку, одеяло, кое-какие продукты. Мне выдали продуктовые карточки, я ходил в столовую. Зарплата моя была 45 рублей. Обед стоил примерно 80 копеек. Снабжение было хорошее. Поехали мы отовариваться, на лошади. Дали нам мешок муки, сахар, растительное масло, даже шоколадные конфеты, крупу, я не знал, куда девать все это богатство после такой голодной жизни!
Проработал я там два с половиной года. Мама с сестрой жили в Дзержинске, потом переехали ко мне. Никто не знал, что я из ссыльных, у меня был паспорт. Если бы знали, работать бы не разрешили. Когда мама с сестрой приехали, я понял, что начнутся неприятности.
Надо было регистрироваться в НКВД. Приехал начальник аптечного управления. Аптека у меня была в порядке, надо было готовить лекарства, потому что больница была большая, и все время присылали фармацевтов-практикантов, без опыта. Ответственность была большая. Вызвали меня в НКВД, забрали паспорт, и все – никуда не уехать, чувствую, что мне перестают доверять, я, мол, могу всех отравить.
В 1956 году нас реабилитировали. Там была хорошая зарплата, продукты, словом, все. Меня позвали обратно на старое место.
В 1962 году я поступил на заочное отделение 1-го Московского медицинского института, на фармацевтический факультет, получил высшее образование. В биографии я не писал, что был выслан. В Канске об этом знали и, несмотря на это, 25 лет подряд выдвигали депутатом городского совета. Я возглавлял депутатскую группу, за хорошую работу награжден орденами и медалями. Когда я уходил на пенсию, мне присвоили звание почетного гражданина города Канска.
Я хотел уехать отсюда. Но уехать для меня значило потерять
все – работу, все! У меня здесь два сына! Они тоже медики. Старший
окончил медицинский институт, защитил докторскую диссертацию,
профессор, хирург, академик. Второй сын пошел по военной стезе.
Дослужился до полковника. Жена моя была русская. Ну как я оставлю
детей? Я когда-то мечтал вернуться в Ригу. Приехал, поставили меня на
очередь, на квартиру. Вернулись те, кому принадлежала недвижимость,
заводы, дома.
Вы помните детство, что вы чувствовали, когда потеряли отца?
У меня до сих пор болит сердце. Вспоминаю Латвию, Ригу. Там прошло
детство, недолгое, но счастливое!
В Риге после войны я был четыре раза, ходил, вспоминал. Прошел мимо первого дома, где мы жили, мимо второго. Хотел даже зайти. Кстати, хозяина дома тоже выслали. Он был богатый человек, владел фабрикой, домом. Помню пляж, как я ездил на велосипеде, дружил с латышскими ребятами.
Почему не уехал из Канска? Сыновья мои в Красноярске и в Москве, а здесь мои друзья, поддержка. У меня, как у почетного гражданина Канска, есть льготы, я не плачу ни за электричество, ни за газ, ни за квартиру. Все бесплатно. Раз в год нам выделяют единовременное пособие в размере 5000 рублей.
Семья Винник
Симон
Поселок зимой. Сибирь
Дом в Сибири