Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Николай Трофимов. Дальняя дорога, или голос одинокой души /Стихи из человеческой пустыни/


Ill
Из желтой тетради

Меняются вожди, но неизменна суть.
Куда же мы идем? И наш ли это путь?

***

В детстве голо-босом, не беспечном,
В юности, истерзанной войной,
Мне казалось - жить я буду вечно,
И не властно время надо мной.

А преданья наших мудрых предков
О неотвратимости судьбы
Я в то время презирал нередко
И старался поскорей забыть.

Но прошла весна, настала зрелость -
Я печально начал замечать,
Что живу не так, как мне хотелось,
И на всем лежит тоски печать.

Все мы, люди, узнаем однажды
Горечь жизни, соль ее и мед,
Только почему-то вот не каждый
В этой жизни главное поймет.

Все мы, люди, ни гроша не стоим,
Потому что даже в звездный час
Ускользает самое простое,
Самое заветное от нас.

Потеряв достоинство и гордость -
Главный наш ориентир в судьбе,
Как щенки слепые ищем мордой
Лаз в непроходимой городьбе.

Под гипнозом всемогущей злобы
И непримиримости вождей
Терпим чванство, славим твердолобость ,
Всюду ставим памятники ей.

Ненависти учимся упорно,
Зло возносим с пеною у рта,
А в итоге видим: зло тлетворно,
Благотворна только доброта.

Время надвигается Геенной,
Не несет оно благих вестей,
Лишь сдувает камуфляж и пену,
Обнажая суть простых вещей.

Но никто не может объяснить нам,
Чтобы стало ясно и светло:
Почему добро так беззащитно?
Почему непобедимо зло?

1967

***

Все люди то глухи, то немы,
То очень буйны, то тихи.
А вечность смотрит из поэмы,
Перелагая смерть в стихи.

На фоне птиц, зверей, растений,
Не ведающих о судьбе,
И мы растаем, будто тени,
Коль не напишем о себе.

Исчезнет все, что было с нами,
Что знали мы и берегли.
Не выраженное словами
Навек останется в пыли.

И только тоненькие буквы,
Рукой поставленные в ряд,
Однажды превратятся в звуки,
О нас с тобой заговорят.

Они помогут нам с тобою
Через барьер перешагнуть,
И с нашей верой и любовью
Уже без нас продолжат путь.

1968

***

За окном унылое пространство –
Дым и чад, и трубы без конца.
Это может довести до пьянства,
Отравить и души, и сердца.

Нависают, давят глыбы зданий,
Статуй устремленные персты.
Кладбище надежд и ожиданий
И высот обещанных кресты.

Каторжные дни, пустые ночи.
Окружило давкой площадей
Самое ужасное из одиночеств –
Одиночество среди людей.

Хорошо б уснуть и не проснуться.
Так устал, что даже смерть мила.
Надоело бесконечно гнуться,
Распрямиться смерть бы помогла.

1968

Будущее?

Душа умирает, дымясь над распятьем.
Ей горько и больно, что люди не братья.
Ей невыносимо, что люди, как звери,
Не знают ни чести, ни правды, ни веры.

В оранжевом небе грохочут ракеты,
Бросая пучки смертоносного света.
А те, что распяли, хохочут жестоко,
В огне и безумстве уходят к востоку.

Засыпаны пеплом сожженные земли,
И падают люди, и пламя над всеми.
С библейским грохотом рушатся скалы,
Но рвутся ракеты, им этого мало,

Им мало убить все живое на свете,
Им надо разрушить и горы вот эти.
Душа умирает, слабеет и стынет
В невиданных муках, в тоске невозможной,

А рядом, до самого края пустыни,
Огромною тенью легла безнадежность.
Душа умирает, дымясь над распятьем,
И мысленно шепчет немые проклятья.

1969

***

У каждого в жизни своя походка.
У каждого в жизни своя дорога,
Но в клеточки демографической сводки
Уже занесли нас бесстрастно и строго.

Вся жизнь наша - это бесплодное поле,
Которое мы возродить не сумели.
Ведь действуем мы не по собственной воле,
Да и живем мы, по сути, без цели.

Казалось, как будто бы мы уловили
Ту нитку, что тянется к правде и праву.
Но тот наш порыв на корню зарубили
Прокрусты, великие костоправы.

И вот мы - как птицы разрозненной стаи.
Мы все одиноки в толпе непролазной.
Мы видим, как жизнь наши годы листает,
И тихо сдаемся и терпим безгласно.

А надо кричать, надо драться за счастье!
А надо любить до последнего вздоха!
И раз не уйти нам от смертного часа,
Крушить надо с треском тенета эпохи!

1970

***

Наступит миг - схвачусь за сердце
И вдруг затихну навсегда.
Никто - ни ангелы, ни черти –
Меня не выручат тогда.

Все звуки жизни смолкнут хором.
И перестанут ветры дуть.
И я уйду с потухшим взором
В далекий путь - последний путь.

И там предстану перед бездной –
Не мысленно, а визави, -
Как образец судьбы железной,
Как сгусток боли и любви.

А как хотелось мне, поверьте,
Дожить до радостных времен.
Народ, конечно же, бессмертен,
Но, боже, как несчастен он.

Я верю: Русь еще воспрянет,
Тупых тиранов отстраня.
И, обновясь, свободной станет,
Да только, видно, без меня.

Пока же простираю длани,
Молюсь: отмщение, свершись!
Лишь это жгучее желанье
Во мне поддерживает жизнь.

1970

***

Все, слава Богу, проходит,
Даже болезнь и тоска.
Только однажды находит
Нас гробовая доска.

Что ж, и за это спасибо
Миру, в котором живем.
Тает, прозрачен и зыбок,
Тонкий дымок над жнивьем.

В небе высоком и синем,
За поворотом реки,
Стаю, летящую клином,
Вижу я из-под руки.

Может быть, все-таки стоит
Верить, надеяться, жить.
Дело свое непростое
Все-таки надо вершить.

1970

***

Октябрьский снег - как чистый лист,
А лист - как платье подвенечное.
Сегодня буквы поклялись
Забыть тот лист на веки вечные.

Сегодня буквы поклялись:
Ни слова и ни предложения!
Ах, этот чистый белый лист,
Моей тревоги продолжение.

Хоть плачь, хоть радуйся, хоть злись,
Как все от мира сотворения.
Пусть будет чистым этот лист
Для лучшего стихотворения.

1970

***

Есть в нашей жизни повседневность.
Есть конъюнктура, злободневность.
Есть непредвиденная гневность.
Есть птица редкая - душевность.

Поди-ка разберись, попробуй
Без примененья микроскопа
Во всех бесчисленных микробах,
Таящихся в людских утробах.

Царит над миром недосказанность,
Нерезкость, мутность, даже смазанность,
Но мы привыкли к этой химии,
Все до единого такие мы.

1971

***

Уходят годы без оглядки.
И время, свой ведя учет,
Поочередно на лопатки
Друзей и недругов кладет.

Кому - беда, кому - удача.
Того, глядишь, хватил инфаркт.
А тот на юге строит дачу,
Имея личный автопарк.

А я плыву по нижней Лене.
Она почти без берегов.
Здесь нет обид и сожалений,
Что жизнь плоха и мир таков.

Здесь все нетронуто покуда,
И голос вечности слышней.
Гляжу на Лену, как на чудо,
И тихо растворяюсь в ней,

А штурман мне листает карты
С пунктиром рейса моего,
И забываю про инфаркты,
Про юг и суетность его.

И ничего уже не надо.
И почему-то боли нет.
А есть лишь светлая прохлада
И недописанный сонет.

1971

***

Чем ограниченнее кругозор,
Тем большей кажешься себе персоной.
Но ты сломай замшелый свой забор.
Ты встретишь ветер, пахнущий озоном.

Почувствуешь космический простор
И в нем себя, в поток миров включенным.
Тогда кичливость отметешь, как сор,
И перестанешь быть самовлюбленным.

Тогда ты заболеешь жаждой жгучей –
Знать больше, видеть дальше, делать лучше
Прекраснейшей болезнью на земле.
Ты словно дар прозрения получишь

И, как в увеличительном стекле,
Увидишь то, что спрятано во мгле.

1971

***

Моя религия –
Не делать людям зла.
Несу вериги я,
Которым несть числа.

В пути когда-нибудь,
Конечно, упаду.
Но не окончен путь,
И я вперед иду.

Предчувствуя зарю,
Судьбе наперекор,
Без страха я смотрю
Грядущему в упор.

В степи ли под горой
Последний раз споткнусь,
Припав к земле сырой,
Благословляя Русь.

Все муки бытия
Мне жизнь преподнесла.
Несу вериги я,
Которым несть числа.

1973

***

Все перепробовав пути,
Весь ум употребя,
Не может человек уйти
От самого себя.

Но есть один на свете путь,
Он очень прост и тих:
Навеки о себе забудь
И думай о других.

И сразу станет легче жить
Среди сплошного зла,
И ты сумеешь совершить
Достойные дела.

1973

***

Beтер, бешеный ветер.
Что с ним случилось?
Может быть, в жизни у ветра
Что-то не получилось?

Может быть, он расстался
С лучшей своей мечтою,
Наедине остался
С бездной и пустотою?

Осень диктует ритмы.
И потому, возможно,
Чувствую, точно бритву,
Собственную ничтожность.

Неотвратимость смерти.
Жизни неукротимость.
Как уместить мне в сердце
Эту несовместимость?

Гнутся дубы-калеки,
Листья летят со свистом.
Нет, мне не быть вовеки
Розовым оптимистом.

1974

***

По распадку льется слой тумана
Плавно и тягуче, как сметана,
И частями, рвясь на берегу,
Падает в зеркальную реку.

Небо стало золото-зеленым,
Цвета недозрелого лимона.
Солнце, увлеченное игрой,
Прячется за ближнею горой.

Не уходит далеко за глобус,
Да оно уйти и не могло бы.
Этот край от света летом пьян.
Милый Север, отчина славян!

Вот исчез туман, открылись дали.
Купола и колокольни встали.
И в груди восторженная дрожь:
До чего же, Север, ты хорош!

Где-то люди жарятся на пляже
И гордятся чернотою ляжек.
Может быть, и счастливы они,
А вот здесь черны одни лишь пни.

Человек неотделим от жизни,
От туманов и полей Отчизны,
И от белых северных ночей,
Без которых он уже ничей.

Встало солнце. И вдали и возле –
Мир уже по-новому одет.
И беру я золотые весла
И плыву по розовой воде.

1975

***

Качаются клены, расслабив мускулы, -
Ветер измотал, отдохнуть бы чуток.
А небо над ними такое тусклое,
Как полинялый лиловый платок.

Тучи плывут лиловые тоже.
Постепенно краснеет мутный закат,
Похожий на что-то удивительно похожее
На рваный прошлогодний плакат.

Нервно вспыхивает иллюминация.
Прохожие поднимают воротники.
Качаются клены и надо признаться,
Качаюсь и я от всеобщей тоски.

1976

***

Мечтой да баснями живем,
Страх топим в водке мы.
Дрейфуем в море штормовом
В дырявой лодке мы.

Наш путь - то вверх, то снова вниз –
Одни провалы сплошь.
Уйти, забыть бы эту жизнь,
Всю я ту грязь и ложь.

Не хочется ни есть, ни пить,
Ни воздухом дышать,
И лишь черту переступить
Противится душа.

1976

***

Жизнь - неприветливая вещь,
Когда тебе за пятьдесят,
И твой корабль имеет течь
И паруса на нем висят.

И он качается слегка –
Не затонул еще пока –
В далекой гавани гнилой,
Людьми забытый, нежилой.

Жизнь начинаешь понимать,
Когда судьба готовит мат.
А ты цейтнотом так зажат,
А боль спешит тебя дожать,

Чтоб на лопатки положить
По всем статьям. Печально жить,
Когда прозреньем озарен,
А чуешь близость похорон.

1977

***

Однажды старый мой знакомый
Сказал средь прочей чепухи:
«В среде червей и насекомых
Зачем вы пишете стихи?

Никто их нынче не читает.
И надо б вам иметь в виду –
Переменилась Русь святая,
Иные ценности в ходу».

Премудрость наша областная –
Непробиваемый металл!
Себя, конечно, я-то знаю,
Он насекомым не считал.

Ну что ответить? И смогу ли?
Не стоит воздух сотрясать.
Стихи пишу я потому лишь,
Что не могу их не писать.

Среди пролаз, рвачей и выжиг,
В стране, где правда не в чести,
Стихи мне помогали выжить
И душу вольную спасти.

Они давали мне возможность
Не задохнуться в духоте,
И в одинаковости ложной
Увидеть Бога на кресте.

1977

***

В.Г.Д.

Мы многое простить себе не можем
И, глядя в вечность через толщу лет,
Мы чувствуем, что выход был возможен,
Но нечего теперь о том жалеть.

Терпение нас делало рабами,
Надежда уводила от борьбы,
И бились мы возвышенными лбами
В глухую дверь и разбивали лбы.

Мы видели трагические шоу
И в ужасе успели поумнеть.
Мы поняли и сердцем, и душою:
Свободы нет и, значит, жизни нет.

Великий опыт потерпел фиаско.
Пророчества вождей обречены.
Теория оборотилась сказкой.
А перспективы смутны и страшны.

В пустыню опостылевших утопий
Уводят нас от правды и любви.
Уж лучше мы себя в вине утопим,
Вожди всегда утопят нас в крови.

Простим себе и долгое терпенье,
И позднее прозрение простим,
Мой старый друг, уже река забвенья
Волной холодной льнет к стопам моим.

1979

***

Я не стрелял ни разу в человека.
Я не стрелял ни разу даже в зверя.
В глухом лесу, на волосок от смерти,
И должен был, и мог, а не стрелял.

Домашний скот не убивал я тоже,
Хоть вовсе я не вегетарианец.
Вы скажете, что это мягкотелость.
Мол, для меня другие убивают

Быков, чтоб я бифштексы поедал,
Овец, чтоб я носил их шерсть и шкуры,
Мол, пользуюсь всем этим и молчу.
Но я не виноват, что в нашем мире

Господствуют свирепые законы.
Не я их устанавливал и, значит,
Законы эти отменять не мне.
Но я их отменил бы непременно,

Когда бы мог, хоть завтра, хоть сейчас.
Я не стрелял ни разу в скот домашний.
Я не стрелял ни разу даже в зверя.
Тем более не буду - в человека.

А если это вам не по душе,
Стреляйте, если можете, в меня.

1980

***

Желтые листья, рыжие листья,
Красные листья.
Хмурится небо и гаснет закатное
Зарево мглистое.

Ночь наступает холодная, синяя.
В мире тревожно.
Нет, в обстановке тоски и уныния
Жить невозможно.

Море насупилось. Берег воняет
Дохлою рыбой.
Мрачно высятся, как надгробия,
Горные глыбы.

Жизнь пронеслась, не оставив нам
Даже покоя.
Все сметено, все изорвано, выжжено,
Как после боя.

Что ж нам осталось? Унылые доли?
Сборы в дорогу?
Или морское безумие, или
Топтание в ногу?

Сердце дает перебои, измученное
До предела.
Бедное сердце, о чем ты мечтало?
Этого ли хотело?

Гибнет душа человеческая.
Тихая Хиросима.
Жить в перевернутом, попранном мире
Невыносимо.

Надо бы встать над землей обгорелой,
Надо б подняться.
Соединить бы в единое целое
Землю и нацию.

1981

Урок и опыт

Горлан-главарь, Владимир Маяковский!
Теперь, через хребты десятилетий,
Из-за твоей мифически широкой
Позеленевшей бронзовой спины,
По-новому нам видится эпоха.
И что тебе казалось неизбежным,
Необходимым, кажется иным.
Мы стали мудрыми и зрелыми, да, стали.
Ты многого не знал, а мы узнали,
Досталась нам судьба потяжелей:
Весь ужас прошлого и будущего ужас
Висит над нами, как дамоклов меч.
Ты был тогда восторженным, летящим.
Мы стали зрелыми и мудрыми теперь.
Да, мы летим, но не в зенит, а в пропасть
Не ядерной, так внутренней войны.
Нет в нашем мире истин априори,
Все познаем мы через труд и боль.
Да ты и сам, по-моему, все понял
Уже тогда, когда кричал с трибуны.
А может быть, не понял. Трудно было
Понять судьбу России в тот момент.
Но странно, почему ты все же дуло
Так вдруг приставил к своему виску?
Поэзия - эквивалент страданья.
И может, ты страдал не меньше нас,
Но заблуждался ты гораздо больше.
Безапелляционные тирады
Произносить умел ты, как никто.
Ты говорил на всю страну и мир,
Что видишь ясно, до галлюцинаций.
Они-то нас как раз и обманули.
На здравый смысл великий дефицит.
Всезнайство, лозунговый профетизм
И дутый пафос как же нам мешали!
Максимализм, кавалеризм, наскок,
Налет, нахрап... И все отшелушилось,
Отсохло, отболело, отгнило.
И бродит по Европе странный призрак,
Цитатами нагруженный мертвец.
Он, как и ты, указывал дорогу.
И вот мы здесь, почти у самой бездны.
И надо разорвать все наши путы,
И надо выбрать путь, чтоб мир спасти.

1983-1984

***

И мачта - в щепки.
И парус - в клочья.
А ветер цепкий,
Ухватка волчья.

Берет за жабры,
Бросает в бездну.
Безумство храбрых
Тут бесполезно.

Безумство, скажем,
Порой эффектно,
Но в деле нашем
Оно дефектно.

Нужны тут разум,
Расчет и точность,
Причем все сразу –
В них верю прочно.

Надежность, воля,
Не взрыв, не вспышка.
Работы вволю
Без передышки.

Мешает качка,
Но мы упрямы.
Починим мачту,
Поставим прямо.

И будем парус,
Наш рваный парус
Латать и штопать
Под моря ропот,

Раз нет другого
У нас такого.
Пусть ноет тело,
Щемит от пота,
Мы будем делать
Свою работу.

И встанет мачта
Без лишней драмы.
Мешает качка,
Но мы упрямы.

1985

***

Я знаю: жить осталось мне немного.
И нет нужды печалиться о том,
Что никогда не шел с вождями в ногу,
А шел своим единственным путем.

Все временное время унесло.
Яснее обозначилась задача.
И стало обнаженней ремесло.
И не нужны ни слава, ни удача.