Вегелин Эрика Александровна

Родилась 25 сентября 1937 г. в г. Энгельсе Саратовской области. Мать Вервейн Берта Карловна 1910 года рождения была домохозяйка, отец Вегелин Александр Генрихович 1908 года рождения был старшим лейтенантом Красной армии, сестра Вегелин Ирма Александровна 1931 года рождения.

В 1938 году в феврале месяце отца арестовали как врага народа, а в мае 1938 года арестовали мать вместе со мной. Сестру отправили в детский дом куда-то на Украину. По рассказам мамы это было ужасное время. В комнате 18-20 м2 в тюрьме содержалось 30 женщин с детьми в возрасте от 2-х месяцев до 1 года. Мама очень часто рассказывала, что заедали муки и клопы, и когда объявляли команду “на прогулку” как радовались дети и какой рев открывали когда уводили обратно в камеру. В тюрьме мама пробыла со мной до декабря месяца, но когда вышла на свободу оказалось, что остались без квартиры, без вещей (они были распроданы папиной родней). Маме дали временно место в доме крестьянина пока найдут жилье. В дом крестьянина же была из детдома привезена сестра. После долгих хождений по инстанциям нам дали комнату (отгородили часть коридора), в которой мы прожили до эвакуации. Родственники боялись общения с мамой, т.к. Это преследовалось властями. Мама устроилась на работу, но так как я очень часто и сильно болела (тюрьма оставила свой след), то материально жили очень трудно. В детский сад устроить мама меня не могла.

Как объявили эвакуацию я не помню, но очень хорошо помню как как мы ехали в товарном вагоне, спали на полу на соломе, легкая подстилка такая. Ехали мы через Казахстан в Сибирь. Из вещей мама или в расстройстве, но взяла 4 эмалированных таза, чтобы нас купать, ее очень волновала как и когда она будет нас мыть. Привезли нас в деревню Черемушки Ачинского района и поместили на жительство к одной многодетной семье. Хозяйка была очень добрая женщина, хоть сама в очень большой нужде была, но поддерживала нас. Помню всем переселенцам давали какую-то еду и сестренка, взяв котелок пошла за этой едой. Я ждала ее с нетерпением, а когда она вернулась ни с чем, ей не хватило, мы так плакали, очень хотелось есть, а еду то давали соленую черемшу. Прожили мы в деревне недолго, до весны, а весной мама в городе нашла частную квартиру и мы переехали в город. Жили на улице Новой Гончарной у Смердиной (?) Марии Николаевны. Дочь хозяйки, ей в то время было лет 18-20 издевалась над нами самым настоящим образом. Возьмет кусок хлеба и бросит под корову и говорит: “Хочешь, доставай и ешь.” Ну конечно я лезу под корову, которая ударом ноги выбила из памяти, то сестру защекотала, что ее отхаживать пришлось. Была нас и постоянно мы были “фрицами”.

В 1942 году летом стали забирать женщин в трудармию. Детей любого возраста отправляли в детский дом, а матерей в трудармию. Сестра моя была ярая атеистка, а тут говорит мне: “Эруся, давай богу молить, чтобы нашу маму не забрали от нас.“ Не знаю, может быть наши молитвы помогли, но маму нашу не забрали.

Родственников всех порастеряли, тех эвакуировали разными составами и в разных направлениях. Случайно мы нашли старшую мамину сестру, которая оказывается жила в Назаровском районе с. Ельники.

Вторую мамину сестру нашли в 1947 году, брата в 1957 году, отцовую родню нашли только в 1951 году.

От отца никаких известий не было и на все наши запросы ответов не было.

Мама работала в артеле “Спартак”, чинила, стирала одежду армейцев. Мне было 6 лет, а я уже тоже ей помогала. В июле 1943 года умерла моя сестренка и мы остались с мамой одни. В 1945 году маме в премию дали комнату 9 м2 по улице Советской, 29 (ныне Ленина, 29). Не помню точно, но где-то в 1950 или 1951 году вышло постановление, что немцы должны проживать не ближе 30 км от железной дороги. Началось выселение снова, мама это так восприняла, что заболела и была на грани смерти. Болела долго, немного поправилась, тут нужна стала наша каморка директору горпищекомбината Подгосуному П. И. Стали нас выгонять из квартиры, у нас все наши вещи вынесли и сгрузили на сани, но тут за маму заступилась ее директор Цветкова. Она куда-то, по-моему в Москву, дала телеграмму и после ответа нас оставили в покое. Когда мне исполнилось 16 лет, то вместо паспорта мне дали серую бумажку-справку, от которой я отказалась, но ежемесячно приходилось ходить на отметку в комендатуру. В 1955 году закончила 10 классов и решила ехать учиться в г. Красноярск. В комендатуре мне сказали , что если я уеду, то мне грозит срок тюремного заключения до 20 лет (в то время был такой закон), но я поехала. В декабре 1955 года меня вызывают в комендатуру Кагановического района г. Красноярска. Я очень сильно переживала, что получу срок, как мне обещал комендант Ачинской спецкомендатуры Водопьянов. Он тогда так кричал на меня, что я приготовилась и здесь к такому приему. Как же я была удивлена, когда меня вежливо, по-человечески пригласили прийти, предложили сесть, поговорили и сказали, что я могу получить настоящий паспорт и могу жить где хочу, кроме Саратовской области. Оказывается,в это время был принят Указ, восстанавливающий в правах немцев Поволжья.

А я продолжала писать по инстанциям, найти следы отца.

И вот в 1957 году пришло первое известие, что отец находился В Красноярском крае и умер, вернее расстрелян 3 сентября 1941 года и посмертно реабилитирован.

Я пошла в Крайвоенкомат, где мне отдали последнюю фотографию отца и справку о реабилитации.

Теперь можно было открыто говорить об отце, но мама еще очень долго скрывала, что он был арестован.

Получив специальность, я пошла работать, вышла замуж, вырастила детей и имею уже внуков.

Вроде сейчас жизнь наладилась и отношение другое, но все пережитое оставило свой отпечаток, что я дочерям говорю: “если только, не дай бог, будет снова такое время, отрекитесь от меня матери-немки, чтобы вы не пережили всего того, что пережила я, всех унижений и оскорблений и за что, за национальность, хотя я даже языка не знаю немецкого.

28 ноября 1991 г.

Подпись

Воспоминания, записанные по рассказу Э. А. Алексеевой (Вегелин)

Отца моего арестовали ночью. Он только успел шепнуть маме, что он не виноват ни в чем. Потом каким-то чудом отцу удалось передать с надзирателем записку. На обрывке от кальсон было написано:” Милочка, не верь ничему.”

Больше мы об отце ничего не слышали. Через 10 лет после войны мы узнали, что он был расстрелян в сентябре 1941 года.

В мае 1938 арестовали и маму как жену врага народа. Кваритиру нашу, естественно, отобрали. В декабре 38-го года маму вместе со мной выпустили из тюрьмы.

В сентябре 41-го началась депортация немцев. Было приказано убраться из Энгельса в 24 часа. Было разрешено брать только необходимую одежду и немного продуктов. Первое, о чем подумала мама: “Где же я буду купать детей?” Так и поехала она с 4мя эмалированными тазами и двумя детьми. Людей сгоняли в товарные вагоны и некоторым давали справку о конфискации. Мы такой справки не получили, наверное потому, что мы были семьей врага народа.

Мы приехали в Ачинский район в деревню Черёмушки. С голоду мы там не умирали, но ели абсолютно все: лебеду, “калачики”, мерзлую картошку собирали. Из нее делали “тошнотики”. Для таких, как мы давали соленую черемшу. В 1942 переехали в Ачинск. На улицу Гончарную на квартиру к Татьяне Николаевне Смердиной. С 42 взрослых немцев стали отправлять в трудармию.
Мы с сестрой Ирмусей были неверующими, но стали молиться за маму.

В 1943 умерла Ирма. Маму стали преследовать кошмары. Мы съехали с квартиры Смердиных и мыкались так до 1944 года. Мама пошла работать в артель “Спартак”, потом - в Горкоммунхоз. Там нам дали отдельную комнату - 9м2, темную, грязную и запущенную. Мы хлебнули с ней лиха.

В 1950г. Вышло постановление, по которому немцам разрешали селиться не ближе, чем 30 км от железной дороги. Мама приютила семью соседки по Энгельсу - Лютц. А та предъявила свои права на наши 9 кв м. Снова начались хождения по инстанциям.

Всю жизнь пока я в школу ходила называли фашисткой недобитой, немчурой. Очень нас обижала, издевалась Анна Смердина - дочь нашей квартирной хозяйки. Меня били девочки, но однажды вырвавшись от них я забежала в детский дом - там, где сейчас ясли автокомбината. За меня заступились женщины - Александра Георгиевна Головнева и Марья Ивановна, заведующая детским домом. В школе состоялось разбирательство, вызвали маму. С тех пор ко мне стали относиться чуточку лучше.

Жили мы бедно. Мама получала 260 рублей (это максимум). Булка хлеба стоила 300 рублей (на рынке). Однажды, во время войны, мама сделала мне дорогой подарок - купила лепешку за 10 рублей - отруби пополам с картошкой. Было безумно вкусно. В 5 классе я впервые узнала вкус яблока. Но голода я не знала. Мама трудилась, не покладая рук: днем работала в Горсаду контролером, ночью стирала для людей, в воскресенье ходила белить по найму. Здоровье ее пошатнулось и в 1949 г. она слегла, думали, что умрет. Но, слава богу, обошлось.

В 1957 г. реабилитировали отца. Мама к тому времени подкопила денег на корову, но грянула реформа и эту мечту пришлось оставить.

В 1985 мама после полной парализации 1 год и 4 месяца умерла.

Мы остались в Ачинске. Я считаю Ачинск своей Родиной. Знакомые зовут в Германию, но там меня будут звать “русской свиньей”, уже лучше оставаться “немчурой недобитой”.

В 1955 я закончила школу и хотела поехать учиться в Красноярск. Комендант не отпускал меня, ведьмы должны были ежемесячно отмечаться. Мне выдали “волчий билет” - справку рыжего цвета. Я от нее отказалась и уехала самовольно. Комендант пригрозил посадить на 20 лет. На отметку в комендатуре люди боялись опоздать. За это наказывали вплоть до ареста.

В 1955 мне и другим немцам выдали паспорта и освободили от спецпоселения. Я закончила техникум советской торговли, стала работать, работаю и сейчас главным бухгалтером ЦРБ.

30.11.91 Э.А. Алексеева записала Е. В. Тушканова

Архив Ачинского «Мемориала». Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Ачинский краеведческий музей имени Д.С.Каргополова»